В сложном полете

— Мне поручено провести вас к нему, — говорит Козлов.

— Ну, раз попали к своим — пошли, — неуверенно согласился капитан.

Когда осталось до опушки метров двести, капитан, учуяв что-то неладное, внезапно остановился:

— Ваши документы? — А сам выхватывает пистолет из кобуры. Тут на меня налетел «говорливый» верзила, а на капитана его напарник. Не успел я и охнуть, как очутился на земле. Руки назад заламывают. Слышу над головой: бах! Ба-бах! То капитан со своим «другом» борется. Оба ухватились за пистолет, рвут его друг у друга и стреляют куда попало.

Костя сидел в этот момент во второй кабине у пулемета. Когда увидел борьбу и услышал выстрелы, прилег к пулемету. Но тут же понял: стрелять нельзя — убьешь своих. Видит, на опушке леса замелькали фигуры. Все с автоматами, но тоже не стреляют. Решили, видно, всех взять живьем. Что делать? Дать по газам, да улететь — пакет спасешь, но друзей в плену оставишь. Бежать к ним на помощь — сам можешь попасть в плен.

На наше счастье схватка разыгралась недалеко от самолета. Выскочил Костя из кабины. Подбежал, пригибаясь и прячась за кустами. Бац из нагана в широкую спину гитлеровца, сидевшего на штурмане. А наган только щелкнул — осечка. Размахнулся тогда и ударил фашиста по голове. Глядит, повалился тот на бок.

Секунды потребовались на расправу с другим гитлеровцем. Сунул ему в бок револьвер и разрядил его. Второй осечки не произошло.

Увидев это, фашисты открыли огонь. А наши, что есть мочи, бегом к самолету. Вскочили в кабины, да скорей по газам. А фашисты уже близко. Но хорошо штурман с капитаном не растерялись. Как полоснут из ШКАСа[2] — фашистов будто ветром сдуло, попадали на землю.

Когда поднялись в воздух, то дали еще кружок, да угостили свинцовыми «конфетками».

После, когда экипаж вернулся домой, капитан так объяснил свою догадку, что перед ним враги.

— Иду я с ними и замечаю: сапоги-то у них не наши, форма-то их другая, на немецкие смахивают. Да и второй провожатый словно немой был. По-русски ни гу-гу. Не знал он его, вот и молчал.

А часть Виноградова была обнаружена Костей в соседнем лесу при обратном полете и связь с ней восстановили вовремя.

За выполнение этого задания командование наградило Костю орденом Красного Знамени, а штурмана и капитана — медалями «За отвагу».

Наступила тишина. Потом, словно очнувшись, Евгений Федорович с улыбкой добавил:

— В ту пору мы были чуть постарше вас. Нам было по восемнадцать.

Ребята не спускали глаз с Евгения Федоровича. Кто-то спросил:

— А за что вы получили вот этот орден Красного Знамени?

— Как-нибудь расскажу в следующий раз… Да знаете, примерно, такое же…

И тут каждый понял (по кончикам дрогнувших губ, по блеску глаз, по дрожащей руке, державшей орден), что летчиком Костей был он сам, Евгений Федорович…

ПЕРВЫЙ ПОЛЕТ

Получили задание на 1-е упражнение. Уже проложили маршруты на картах, составили штурманские планы, провели розыгрыш полета и завтра-послезавтра, если не подведет погода, марш-марш на взлет. Не верится, что так скоро впервые полетим на самолете! Более полугода шли к этому, столько усилий затратили и наконец-то свершится! И я смогу всем сказать «я летал!» Еще с далекого детства все время слышал, каким мужественным, храбрым, выносливым, необыкновенным должен быть летчик. Среди мальчишек ходили жуткие слухи и рассказы о врачебных комиссиях, на которых кандидат в летчики и особенно в космонавты подвергался страшным испытаниям. Например, идет он по темному длинному коридору и неожиданно проваливается куда-то. Зажигается свет, подходит врач, измеряет пульс. Если повысился — в летчики не примут. Это на случай попадания в воздушную яму — проверка на самообладание.

Завтра предстоит испытать, что такое воздушные ямы. Лишь бы моторы не отказали…

На другой день ротная колонна прибыла на аэродром к 12.00, когда полеты были в самом разгаре. По-прежнему главная задача полков — полеты выпускников, которые вот-вот должны закончится. Мы на подхвате, если останется стартовое время — возьмут и нас. Нет — придем завтра.

Летными группами сидим в «квадрате», наблюдаем, как один за другим приземляются самолеты. Подходят к старту на высоте двух-трех метров, выравниваются и все ниже, ниже, словно нащупывая землю колесами, опускаются. Приподняв нос, вначале касаются ее слегка — облачка пыли вырываются из-под шасси — и бегут вдаль по полосе. Притормозив и убрав щитки, сворачивают на рулежную дорожку и плавно катятся назад. Гул, похожий на надсадный стон, стоит над аэродромом. Иные приземляются на все три колеса одновременно, другие — на два. Третьи, подойдя высоко, тянутся, тянутся к земле колесами и никак не могут ее нащупать — с задранным носом падают вниз с тридцати-пятидесяти сантиметров (воронья посадка) и, переваливаясь с крыла на крыло, катятся по полосе.

Но вот один из самолетов подрулил к нам, развернулся носом к старту, сбавил обороты.

— Третья группа, к самолету марш! — командует дежурный штурман.

Шесть «гавриков» давно уже на ногах, гуськом направляются к машине. В фюзеляже открывается дверь, на землю падает металлическая лесенка-стремянка, и по ней скатываются старшекурсники.

В дверях фигура в комбинезоне требовательно машет рукой. Курсанты переходят на бег, взбираются по стремянке в самолет, дверь захлопывается. Воют моторы, самолет дергается и бойко рулит к полосе, к шахматному домику — СКП — стартовому командному пункту. Развернувшись, на миг останавливается, ревмя ревет двигателями и плавно трогается с места… Вдали над землей набирает высоту…

Все! Ребята полетели!

Мы с улыбками переглядываемся. Вот, вот и мы будем там!

В летной форме мы как настоящие летчики. Вчера получили комбинезоны и шлемы. Не одно поколение курсантов летало в них. Старенькие, выцветшие, застиранные… Доморощенные «асы»-форсуны: «Суворовец», Середин, Гросс и другие еще вчера ухитрились сфотографироваться в летной форме с ветрочетами, навигационными линейками, картами и портфелями. Во все концы страны разошлют свои героические изображения с припиской: «Я — перед вылетом на Северный полюс!..»

Показался самолет — бортовой номер 5. Наш!..

Мы выстраиваемся на краю квадрата. Наконец-то долгожданная очередь! Грозно надвигается махина. Блестящими дисками вращаются винты. Не дай бог попасть под них — сразу убьет! Поднявшийся ветер и рев оглушают. Взбираемся в машину, занимаем места, раскладываем карты, бортжурналы, карандаши, линейки. Спешим. А самолет, взрокотав, уже порулил. Глядим в окна: уплывает назад квадрат с ребятами, ждущими своей очереди. Кое-кто машет рукой. Я тоже машу в ответ. Сердце колотится: бум! бум! бум! Глаза, наверное, блестят, щеки горят. Еще бы?! Сейчас взлет и полет! Сколько дней и ночей об этом мечталось.

Старт. Машина сотрясается от оглушительного гуда, дрожит, будто живая. Противно пахнет маслом, бензином и еще чем-то горелым. Гул переходит в стон, трогаемся с места и мчимся вперед, с каждой секундой набирая скорость.

Я смотрю на компас, часы, указатель скорости, стрелка которого подрагивает на нуле. В окне мелькает выбитая колесами серая полоса. Машина подпрыгивает и тут же снова стукается колесами о землю. Прыжки и падения следуют непрерывно. «А если откажет двигатель?» — замираю от страха. Сейчас! Сейчас! Но самолет, подпрыгнув, летит над землей и она все дальше уходит вниз, точно проваливается. Аэродром позади, мелькают островерхие качающиеся вершины березок. Не заметил, как стрелка указателя скорости оказалась на 280 километрах, а стрелка высотомера подползла к 200 метрам.

Бог ты мой!? Слева городок, стоянки самолетов, желтые кубики домов, а напротив величественно возвышается коробочка, самая красивая и большая. Чудеса! Весь городок как на ладони. А как четко пересекают его дороги, делят на квадраты и прямоугольники. А дальше левее поднимается город с бесчисленными трубами заводов.

— Под нами ИПМ![3] — прокричал инструктор и тут же самолет опустил левое крыло, а правое задрал вверх.