В сложном полете

Мне неохота с ним разговаривать. 25 кил скажу ометров бега и бессонная ночь дают себя знать. Я с трудом разлепляю веки. Но Аттик уже испарился.

— Кто это говорит?.. Девушка?!.. С утра он здесь в казарме!.. А как вас звать?! Давайте познакомимся!..

Я улыбаюсь. Не выдержала все-таки, позвонила, заботливая…

ИДУ НА ВЫ!..

От Любы ежемесячно получаю письма. И все теплее и теплее.

«Здравствуйте!

Я уже привыкла к вашим письмам. Красочно вы описали свой первый караул. Точно сама в нем побывала. Пишите о своей жизни подробнее и чаще. Я же ее не знаю, а она меня заинтриговала…»

Вострик, когда прочитал эти строки, округлил глаза.

— Ну ты даешь?! С пятого письма расположил к себе. Мне бы так.

Я тоже немножко жду ее писем. Радостно становится, когда их читаю. Внимание всегда согревает…

Успеваемость в роте немного повысилась. Отчислили группу «аргентинцев» во главе с Палко — «железных» двоечников, не вылезавших из санчасти. Но отстающих по-прежнему много.

Совсем недавно начальник УЛО подполковник Пауксон провел строевое собрание с активом батальона: командирами отделений и групкомсоргами.

Собрание проходило в его кабинете — большой угловой комнате.

Пауксон кратко ознакомил с успеваемостью батальона.

— Командование училища и меня, как начальника отдела, крайне интересует, в чем причина такой учебы? Что мешает лучше учиться?.. Хотелось бы знать ваше мнение по этому вопросу. Снизу порой бывает виднее. Прошу высказаться…

Один за другим говорили старшекурсники. Толково говорили. И лишь — «пятиротники» молчали.

Я ждал, когда выступят авторитеты — Желтов, Апрыкин, Хромов, Шмелев или комсорги. Но они почему-то отмалчивались?.. Вероятно, ждали моего выступления.

Пауксон хмуро взглянул на нас.

— Не понимаю, почему пятая рота воды в рот набрала? По успеваемости в батальоне занимает последнее место и упорно не хочет раскрыть своих секретов. Ваше слово, пятая рота…

Я заерзал на стуле, поглядел на своих. Кое-кто, покраснев, еще ниже опустил голову… Что же делать? Кто-то должен выручить роту. Неужели честно не выскажемся? Разве нечего сказать? Так почему молчим?

Пауксон остановил взгляд на мне. А-а! Будь что будет! Не хочу краснеть и отворачиваться. Да и зачем?..

— Разрешите…

Пауксон одобрительно кивнул.

— Курсант Ушаков — групкомсорг двадцать третьего классного отделения. По-моему, причина в одном — в нежелании всерьез учиться. В роте нет рвения к учебе. Наоборот, над теми, кто учится отлично, подсмеиваются. И в этом виноваты мы — актив: командиры и комсорги. Вот неопровержимый пример, знаю, многим он не понравится, ни один из командиров не учится на «отлично» и «хорошо». Отсюда и большинство троечников в отделениях. Без примера командира и его борьбы за отличную успеваемость дело не сдвинется с места. Пока мы сами не проникнемся этим — тон в отделениях по-прежнему будут задавать троечники…

Выпалив все, облегченный, словно сбросив невыносимую поклажу, сел с разрешения Пауксона на место. И черт с ним, что кому-то не понравится. Должно же командование знать правду, как бы она ни была горька. А наши пусть взглянут на себя со стороны. Узнают неподслащенное мнение о себе.

Я чувствовал пристальные взгляды, слышал шепот то ли одобрения, то ли возмущения за спиной и по бокам. С румянцем на щеках, но радостный, веселый сидел, опустив голову. Не испугался, высказал, что наболело на душе, а ведь не думал выступать. Если бы не требовательно-поощрительный взгляд Пауксона тоже, возможно, промолчал. Но не надо робеть, учиться надо говорить правду. В жизни и службе все пригодится.

После меня желающих выступить не было. Выступил только начальник.

— Я целиком согласен с курсантом Ушаковым. Скажу больше, я предчувствовал и ждал такого объяснения низкой успеваемости. И считаю это объективной причиной…

От такого заключения-похвалы я вспыхнул и сидел не шевелясь, уставясь немигающим взором в одну точку. Конечно, приятно, что мыслишь верно и солидные люди отмечают это. Еще раз убеждаешься, что не дурак. Даже теперь, когда более полугода отличник, и то нет окончательной уверенности, что не тупой и не хуже других.

По тихому шепотку и бросаемым отовсюду взглядам я понял, что мой авторитет заметно вырос. Но никак не мог предположить, что это приведет к неожиданным последствиям.

Примерно через неделю, на лестнице — рота спускалась на вечернюю прогулку — я был внезапно окружен группой желтовцев (курсантов 21-го отделения).

— Так ты считаешь, что у нас в роте командуют троечники? — спросил кто-то. — И командиры отделений не борются с ними, так как сами троечники?

Я, беспечно насвистывающий какую-то мелодию, удивленно оглянулся. Ни одного курсанта нашего отделения, да и… какая разница.

— Это ты говорил на совещании у начальника УЛО?

— Ну говорил, а вам-то что?

— Как это что, когда ты суешься не в свои дела?! — возмутился кто-то.

— Как это не в свои? — возразил я. — Я что, не курсант и меня что, не касается успеваемость роты?

— А с чего бы она тебя касалась? Ты командир роты или комбат? Ты почему охаиваешь командиров отделений? Нам гадишь? — неслось отовсюду. Злые возмущенные лица окружали меня.

— Что вам от меня надо? — посуровел я. — Если собрались бить, бейте!

— Да зачем нам руки марать о тебя?! На черта ты нам сдался!

— Тогда зачем пристаете ко мне? Угрожаете?

— Чтоб не болтал лишнего и не мешал людям жить!.. Пошли, ребя, что вы ему — фанатику доказываете. Бесполезно ведь…

И желтовцы растворились в толпе.

Мда-а, вот и поживи с народом. Я им добра желаю, а они его не хотят. У них свое понятие о добре и зле, смысле жизни. Не такое, как у меня и командования. Об этом мне первым месяца три тому назад сказал Колька Казанцев, когда я готовил второе комсомольское собрание отделения.

— Меня устраивает, как и большинство, такая удовлетворительная учеба. Зачем нам из кожи лезть, зарабатывая пятерки. Тебе надо, ты и кожилься. А мне не надо.

— Я не кожилюсь. И вам не надо, всего лишь раз добросовестно читать заданный материал. Некоторым, максимум два.

— Да зачем это надо? В части никто не смотрит, как ты закончил училище. Там служба начинается с начала. И часто отличник училища не проявляет себя, а бывший троечник становится асом. Вот так-то! Будем летать в части, тогда себя покажем!..

Так я и не убедил его тогда, как не убедил сейчас желтовцев…

«Мда-а, никак не ожидал, что таким гусем-жалобщиком окажется Желтов. Врагом летного мастерства. Хотя этого нужно было ожидать по его поведению к окружающим. Строит из себя барина, с презрением относится ко всем. Только и слышно: «Подай то, принеси это». Ни одного курсанта не знает по фамилии, все путает или сознательно так себя ведет?.. Как-то нарвался на Аттика Пекольского.

— Слушай, Титовский, передай своему командиру, чтобы пришел ко мне.

Аттик не растерялся, не я же, ответил в том же духе:

— Хорошо, Апрыкин, только сам его найди, — и оставил Желтова с открытым ртом.

А дружбу, основанную на кулаке, насаждаемую им в отделении, уверен, ждет крах. Время покажет и подтвердит это. Сами же его подчиненные-желтовцы преподнесут ему сюрприз. А пока что Желтов свирепствует. Частенько, оставаясь за старшину, проводит вечерние проверки и сыплет высказываниями на них больше, чем сам Иршин. В роте уже идет ропот.

…Часто говорят — коллектив всегда прав и считают коллектив всегда хороший. Я сомневаюсь в этом. Как люди разные, так и коллективы, ибо они состоят из людей, всего лишь сумма их. Каковы люди, таковы и коллективы. Орда Чингисхана, полчища псов-рыцарей, фашисты, к сожалению, тоже коллективы, причем сильные!..

И еще говорят: нет плохих коллективов, есть плохие руководители. А жизнь, порой, доказывает обратное. И у плохих коллективов бывают хорошие руководители. Просто они не могут по определенным причинам, хотя бы из-за недостатка времени и малости, пока что переломить плохой коллектив, исправить его. Тем более это самое трудное в жизни — изменить взгляды и привычки людей, отношения их друг к другу и к работе.