Несказанное

— Короче, так: переезжаешь в город. На первых порах у меня поживёшь, потом квартиру снимем. Я поговорю с Ариадной Владимировной, моей преподавательницей из Мусоргского, переведём тебя сюда доучиваться. Ну и будем раскручивать проект на твоём голосе. Сразу скажу — не классика: я вижу некий расслабленный соул романтическо-эротического направления, добавим какой-нибудь необычный для попсы звук, скрипку или дудук, ещё не решил, и будет шик! Сразу концертов в Кремле и «ВиЭмЭй»** не обещаю. Да и вообще ничего не обещаю. Посмотрим, как ты себя проявишь. Но я почему-то верю в тебя.

И тут он выдал, изрядно покраснев:

— Я… я ни с кем не буду спать.

— Что? — и вдруг покраснел я. Но — тёртый калач — быстро угомонил и его провинциальные представления, и свои подспудные надежды: — Я тоже на это надеюсь! Блядей не потерплю рядом с собой!

Это стало для него решающим фактором, и Денис радостно слопал суп и отбивную, уже вверив в мои руки свою артистическую судьбу вместе с желудком. Правда, переезд моего протеже не оказался лёгким и быстрым. Неожиданно воспротивилась его мать. Пришлось мне лично ехать в Раздольск и уговаривать полную женщину с невообразимым калачом-косой на голове. Надежда Григорьевна сдалась только после того, как проверила мои документы, послушала по инету наш коллектив, поговорила с Ариадной Владимировной по телефону, та уверила, что в музыкальном колледже его уже ждут — сначала на прослушивание, а потом и на бюджетное место. В этот же день я увёз Дениса из уютного, но стремительно беднеющего городка.

К себе домой.

Предварительно ликвидировал все следы недавнего пребывания здесь Ксюшки Журавлёвой, с которой у нас дружеский секс случался иногда. Ксюшка думала, что «я себе наконец кого-то нашёл», грозилась нагрянуть с проверкой. Я даже нанял работницу из клининговой компании: мне хотелось, чтобы Денису понравилось у меня.

Ему понравилось. Вернее, он сначала стушевался. Все усилия перехода на «ты» за время пути от Раздольска были сведены на нет. По сравнению с их скромной квартирой, обставленной старомодной полированной мебелью, моя казалась хоромами. Пришлось вновь тормошить, веселить, потчевать и даже наливать. Подействовало. Не спали тогда целую ночь. Ожив и заразившись моим коньячным энтузиазмом, Денис потребовал моих идей, а я — его голоса. Он пел и ZAZ, и Шаде, я играл на клавишах, подвывал звуками и духовых, и струнных. Он извращался над пафосной Фабиан и прикалывался над Леди Гагой, я подтанцовывал и вытаскивал из шкафа какие-то костюмы, шляпы, ремни и перчатки. Денис оказался способным на кураж и долбоёбство, что, собственно, так же важно для сцены, как и тембр голоса, и оригинальность звукоизвлечения, и пара хитовых блокбастеров. Мне кажется, именно тогда и родилась мысль культивировать маскулинность, но поражать публику женским вокалом и песнями поромантичней и понежнее. Я был счастлив в ту ночь. И он.

Очнулся я от противного, вибрирующего где-то под животом телефона. Звонил арт-директор нашего клуба с чудной фамилией Тарасик. Взахлёб нахваливал некую девочку Аллочку, просил, чтобы послушал — вдруг сгодится во Frost-бэнд. Я c трудом понимал Тарасика, хотя, как выяснилось позже, Аллочка оказалась то что надо. Наглая, рыжая, высоченная, с сочным хриплым голосом, она, пожалуй, даже более гармонично смотрелась с бэндом, чем я. Но это я определил уже вечером. А тогда невнятное что-то прогудел в ответ суетливому арт-директору. И вырубил связь. Не для того чтобы спать и дальше — для того, чтобы рассмотреть.

Денис лежал рядом: мы вырубились под утро на широченной кровати, прямо в одежде. Между нами, как разделительная полоса, — пустая бутылка коньяка, лежит как третий нелишний, тоже выдохлась, безголовая. Денис свернулся калачиком на боку, как будто замёрз. Тёмные волосы разметались по подушке, выражение лица детское, беззащитное, жалостливое. Густые брови упираются в два залома, свидетеля хмурой молодости. Нос крупный, но прямой. Под глазами круги. Лицо узкое, несколько вытянутое, острые скулы покрыты мелкой наждачкой щетины — у парня всё нормально с тестостероном, — нижняя губа полнее верхней, мягкая, холодная… Спящий вдруг глубоко вздохнул, я одёрнул руку. И теперь с вопросом глядел на свои пальцы, которые словно отдельно от моего сознания бродили по лицу Дениса. Мне стало жарко, мутная тошнота вдруг прошла, вместо неё — до боли ясная мысль, как вспышка. Мне двадцать семь, всё определилось и устоялось в моей жизни: музыка, кокс, раннее признание, связи, и не только половые, алкоголь, успех и уже усталость от однообразия сцены, старые друзья и завистники, новые идеи, площадки, машины, девчонки на бэках и в постели, вялые и угарные тусовки, ощущение, что всё знаешь наперёд, всё просчитал… И вот я лежу с молодым парнем на одной кровати — и всё к чертям. Все прогнозы и планы сосредоточились только на этих губах, на этих скулах, на этих кругах под глазами. И это планы, не связанные с музыкой, коксом, старыми друзьями и новыми идеями. Другие планы. На кончиках пальцев сохранилось его дыхание, тепло кожи, молодость.

Я сбежал тогда в ванную, чтобы мальчик не увидел моих голодных и лживых глаз, чтобы не понял. Там отошёл, отработал. Там дал себе клятву… В чём? Не помню. Но клятва была. И, видимо, я ей следовал несколько лет. Порой эта клятва врезалась в тело, как стекло в ногу, иссекала ткани, рвала нервы, но я верен себе — терпел, почти не срывался.

А Денис не замечал этого стекла в теле, того, что я «хромаю». Его накрыло городом, шумом, неоновым светом. Всё закрутилось, зазвучало, понеслось. Я показал его Мишане Короткову, тот сразу согласился отдать нам пару песен, написать ещё. Нашли музыканта-универсала — толстого и неопрятного, сначала я сомневался, но позже убедился, что Биг-Макс (так его все называли) отличный вариант. Он безобиден, смешлив, лёгок в общении, не прёт на первый план, готов работать и днём и ночью, лишь бы была закуска, при этом настоящий профи. Да и ни у кого бы не возникло идей о шашнях между участниками дуэта. Макс совсем не воспринимался как чей-то возможный партнёр…

Денис продолжил учёбу, мне пришлось выложить немалый презент. Но Ариадна была довольна студентом (или презентом, не знаю), поэтому Денис совершенно адаптировался и рвался «в бой». Жил у меня три месяца. Иногда разгуливал в трусах по квартире, пару раз пытался приготовить мне завтрак. Всё выкидывалось в ведро. А я натягивал на себя язвительную улыбку и стебался над его умениями. Ден ржал и заворожённо смотрел, как я жарю отбивные или шпигую свинину имбирём. Смотрел так, что чистый секс.

В это же время репетировали с Алкой. Я совсем не ревновал её к своему репертуару, к своей команде. Я даже профукал момент, когда у новой солистки завязался роман с бас-гитаристом Гошей. Прижилась девчонка. Меня поглотили договоры-переговоры, сидения с Мишаней, поиск новых площадок, споры из-за аранжировок и прочая, и прочая. Это была моя новая жизнь. Сладкая, но со стеклом в мышце.

— Всё, разрулили, — тихо сказал таксист. И мы действительно медленно тронулись с места. На зебре стояли гаишники, криво и виновато ткнулась бампером в заборчик белая «хонда». Скорая уже уехала. — Сбили кого-то…

Мы с ужасом посмотрели на мокрую дорогу, ожидая увидеть там то ли кровь, то ли внутренности пешехода, но, конечно, ничего не было. Всё равно неприятно. Жутко. Водила вырубил радио.

_______________________________

* Андреас Шоль и Филипп Жарусский — знаменитые и популярные контратеноры сегодняшней Европы.

** Имеется в виду музыкальная ежегодная премия «The World Music Awards».

========== Один из эпизодов ==========

За мостом вдруг посыпал снег. Мокрые лохмотья облепили лобовое, дворники со скрипом расчищали просвет в виде двух вееров. Такси двигалось медленно и неуверенно. Бедолаги-прохожие на фоне ярких рекламных окон виделись сгорбленными тенями. Небо тут словно одурело: решило вывалить все снежные долги на этот затрапезный район.