Посвящение

Михай Балог пошел в общежитие, переоделся и отправился на станцию вместе с прочими — здесь было еще пятеро из той же деревни, что и он.

Он так торопился, что не вымыл как следует ни рук, ни лица. Платье надел то самое, в котором обычно переезжал с места на место и отмечал праздники.

2

Все шестеро шли в ногу, котомки, висевшие на шеях, равномерно болтались из стороны в сторону. Бечевка натирала Михаю Балогу кожу, шею все сильнее щипало от пота.

Они спешили из корчмы в корчму. Пили только палинку и говорили друг другу: «Вино — в поезде». И закупали вино, самое дешевое, с трудом запихивая бутылки в котомки. Деньги вытаскивали из карманов, сдачу запихивали туда же. Дрожащим рукам не всегда удавалось разделить слипшиеся купюры, и тогда приходилось просить продавца или кассира, чтобы те сами взяли с ладони нужную сумму.

Михай Балог обнаружил рядом с вокзалом цветочный магазин и купил там венок. Он оказался на удивление легким, Балог вышел из магазина, неся его перед собой.

Попутчиков он догнал уже в поезде.

Венок положил на багажную полку, поближе к окну. Рядом пристроил котомку. Снял куртку, провел ладонью по лицу и уселся у окна.

«Гроб куплю утром, но перво-наперво схожу на кладбище. Надо бы похоронить ее рядом с Аладаром, но Аладар лежит на краю — там, где самые нищие, самые никчемные. Ее бы на холме положить… Там и земля получше, песчаная, а с краю — всё корни да камни. Могильщикам надо литр палинки выставить. Пока будут копать могилу, куплю гроб, привезу до того, как они закончат».

Он посмотрел в окно — на перроне торговали съестным. Вареная колбаса с горчицей. Тут он вспомнил, что не ел со вчерашнего дня. Пиво пил, палинку пил, но есть не ел.

Сидевший напротив курчавый цыган достал из промасленной бумаги кусок сала. Цыгана звали Эрне. В руке у него был здоровенный ломоть хлеба. Он не резал его, а кусал, хотя рядом, на скамейке, валялся ножик. Сало резал, а хлеб — нет.

Они посмотрели друг на друга. Михай Балог молчал. Хлеб хрустел, когда курчавый вгрызался в него зубами. Было видно, что он торопится покончить с едой и, может, даже жалеет, что достал сало.

Они снова взглянули друг на друга, и курчавый указал ножиком на пол. Под ногами у него стояла бутылка вина. «Пей», — сказал он.

Михай Балог не шевельнулся. Курчавый поднял бутылку и протянул ему. Михай отхлебнул и поставил бутылку на пол. Когда все расселись, его так и потянуло сказать: а у меня вот жена померла.

В руках у каждого было по бутылке. Они орали и пили и не давали ему раскрыть рта — все равно бы никто не услышал. В соседнем купе тоже пили и орали.

Цыган Эрне покончил с закуской и завернул остатки хлеба и сала в коричневую промасленную бумагу. Обтер ножик о брюки. Потом поднес к губам бутылку, ту самую, из которой пил Михай Балог. Прищелкнул языком и обнял сидевшую рядом девицу. Соседи хватали девицу за ляжки, она хихикала. Курчавый Эрне вложил в рот девицыну кисть и укусил ее за мизинец. Девица завизжала, шлепнула Эрне по руке, потом, схватив его за волосы, пригнула голову к коленям и тут же вздрогнула от боли — парень укусил ее за ляжку. Все расхохотались. Балог тем временем размышлял, откуда взялась эта девица. Пару раз он видал ее на работе, но ехала она с ними впервые. Шум и гогот не утихали. Казалось, будто все говорят разом, но застревают на первом же слове. Девицу щипали, тискали, со всех сторон блестели зубы, мелькали в воздухе заскорузлые ладони.

Поезд тронулся, мужчины пустились в пляс, поминутно целуя друг дружку. Резиновые сапоги Эрне задавали ритм, уголки рта у него лоснились от жира, храня следы недавней трапезы. Остальные хлопали в ладоши. Потом плясали обнявшись. Заправленные рубахи вылезли наружу и болтались наподобие коротких мятых юбок. Заросшие щетиной лица прижимались друг к дружке, в руках были зажаты бутылки. Двигались все время по кругу. Временами плюхались на сиденье, но потом снова пускались в пляс.

Кто-то выключил свет и закрыл двери купе. Все расселись по местам. Плясать перестали, но кричали и визжали по-прежнему.

Один из них подсел к Балогу.

— Слушай-ка, Тощий, как насчет цыплятинки?

— Чего?

— Цыплятинки.

— Ну…

— А я вот баранину люблю, но цыплятинка, она еще лучше.

— Лучше, — кивнул Балог. В голове у него постепенно прояснилось.

— А как насчет той цыпочки, что у тебя перед носом? Нравится? А? Ну, Михай, нравится или нет?

— Больно уж молода.

— То-то и хорошо, дурачина, то-то и хорошо.

Цыган, сидевший рядом с Михаем, вытер губы, встал и заправил рубаху в штаны. Стоило ему сесть, как рубаха немедленно вылезла обратно.

— Ты скажи, надо тебе или не надо, а, дурачина?

Михай Балог посмотрел в окно: темень кругом, только и видно, как сбегают по стеклу капли. Полоски дождя бежали все быстрее и постепенно сливались, догоняя одна другую.

— Дождь идет, — сказал Балог.

— Ну и шут с ним, пусть себе идет, дурачина… Тебе-то что? Говорят же, цыплятинка рядом.

Он снова вспомнил, что не ел со вчерашнего дня. От голода и темноты ему вдруг померещилось, что купе раскачивается в воздухе. И все кругом плавает в поту, все кругом сырое. Скользкие, липкие сиденья, скользкие, липкие люди. Куда ни протянешь руку, всюду грязь, черная плесень, растворенная в воде, в поту, в винном смраде. «Поесть бы», — почти что выговорил он, но тут сидевший рядом вцепился ему в плечо.

— Тут она, дурачина, пошли.

Он схватил Михая и стал толкать его к двери, так что Балог в конце концов упал, стукнувшись головой о стекло. Прикоснувшись ко лбу, он почувствовал на руке кровь.

— Я голову разбил! — закричал он, но никто его не услышал. Крик потонул во всеобщем гаме. — Я голову разбил! — крикнул он снова, но тут же понял, что голос его ослаб не меньше, чем руки и ноги.

Он выглянул за дверь и увидел, что они стоят в коридоре, пихают друг дружку локтями, а кое-кто уже лежит на полу. Ему захотелось хлебнуть свежего воздуха, он попытался выйти, но его тут же запихали обратно.

— Ты, дурачина, куда прешь?

Он не помнил, как оказался возле девицы. Он лег на нее, но был бессилен. Девица завопила, вцепилась ему в волосы и спихнула на пол. Кто-то ударил его сапогом в живот. Он застонал. У него достало силы схватиться обеими руками за сиденье и сесть на место.

Потом он заснул.

3

Проснулся он на рассвете. За окном бесшумно проплывали телеграфные столбы. Было видно, как рассеивается постепенно тьма под деревьями и распрямляются подсолнухи. Поезд словно бы не ехал, а летел по воздуху. Все вокруг показалось Балогу таинственным и странным. В купе все спали. Балог пробежал глазами по лицам. Кое-кто явно храпел, однако храпа он почти не слышал.

Балог провел ладонью по лицу, протер глаза и взглянул на багажную полку. Венок стоял там, куда он его поставил, котомка повалилась. «Главное — чтоб с венком все было в порядке. Я нынче столько всего надумал, сколько за двадцать лет не надумал, — сказал он сам себе и прикрыл глаза. — Первым делом — поп, сходить к попу. Потом — памятник, гроб, могильщики. Литр палинки купить. В деревне всем расскажу, что за жена у меня была. Хорошая баба, хоть и не из нашенских. Мы поженились, когда я на бетонке работал».

Аладар тогда сказал, что знает одну женщину и что живет она неподалеку, пойдем, дескать, сходим. Аладар похрабрее был, и язык у него лучше подвешен. Пришли они к его будущей жене и тут же сговорились. Вещички в корзинки сложили — вещичек немного было. Наняли маленькую повозку, на ней все хозяйство и перевезли. К вечеру добрались до дома. На лавочках полно народу сидело. «А, бабу привел», — сказали они для порядку и больше не обращали на Балога внимания.

Балог с женой распаковали вещички и тоже уселись на скамеечку.

— Лягушек за домом много, — сказала женщина.

— Озеро там, большое озеро.

— Ночью, пожалуй, спать не дадут.