Покаяние разбившегося насмерть

"А еще у малыша Нико был самый настоящий талант придумывать прозвища. Каждый раз он что называется, попадал в точку - все хохотали... За исключением того, кому Нико придумывал прозвище. Потому что прозвища были по большей части очень обидными"

"Прозвища... Прозвища...Прозвища..."

Я все пытался разгадать, кому принадлежал этот гулкий густой бас, в конце концов, махнув рукой. Что-то зацепило меня в этих словах, что-то важное и в то же время простое, как пять копеек. Но вот что?

"Здесь такое творится! Мой бог!.."

"А ведь он был великий безбожник, всегда подсмеивался над христианскими праздниками, даже над своей ролью волхва... Что же там произошло, что бедняга вдруг вспомнил бога?.."

Вздрогнув, я очнулся, открыв глаза и в одно мгновение осознав, что какие-то минуты, но все же спал, импровизируя и размышляя во сне над словами и репликами последних дней. При этом мое сердце громыхало так, точно я не спал, но участвовал в некой погоне. Погоне за открытием.

"Мой бог"!

Я даже прищелкнул пальцами: а ведь точно! Если сложить вместе отдельные реплики, то они составят вполне ясный рисунок: в ту ночь за задыхавшимся Пьеро гнался доктор Винсент Молю. Он его догнал и зарезал.

Я перевел дух. Фотография Молю в альбоме Пьеро с надписью "Мой бог - Винсент Молю". Рассматривая ее, я еще подумал, что Пьеро обожествлял своего психотерапевта. А он, очевидно, просто-напросто надписал прозвище доктора - прозвище, которое, скорей всего, придумал малыш Нико, потому как "Мой бог!" - любимое выраженьице психотерапевта. Вчера во время нашей беседы он несколько раз его повторял. А в итоге все это значит...

Словно кто-то неожиданно включил запись, в моей голове вновь гулко зазвучали слова и фразы вчерашнего дня.

"Признаюсь вам честно: узнав о смерти Нико, я невольно перевел дух. И тут же понял, что этот парень изрядно мешал мне найти мое собственное счастливое равновесие. И вот он погиб, а я почти нашел ту самую счастливую точку балансировки по жизни!.."

В какой-то мере эти слова доктора вполне можно назвать признанием в убийстве: малыш Нико мешал ему найти блаженное равновесие, которое он всю жизнь стремится обрести... И, тем не менее, вряд ли он убил его из-за насмешек - наверняка была какая-то другая, гораздо более серьезная причина.

"Я видел в его злобе лишь месть за собственное одиночество и сиротство и не обижался на парня, напротив - старался жалеть его, хотя порой это было не так-то просто..."

Можно не сомневаться: Нико и его шантажировал не хуже, чем Франсуа Шюни. Но чем? Доктор выглядит на редкость милейшим человеком. Если я прав, то даже его прозвище - "Мой бог" - говорит о многом. Как ни крути, а оно уж точно ничуть не обидное - скорее, это добродушная улыбка над его присказкой.

"Главный герой моей профессии - человек с его душевными проблемами, с болью, массой всевозможных комплексов. Моя задача - помочь каждому найти самого себя, чтобы полюбить всем сердцем и жить с радостью, без мук и слез"

Я лежал в тихой темной комнате, молча пялясь в смутно светлеющий потолок, по которому, как таинственные сигналы, периодически пробегали светлые полосы от окна. Все совпадало, даже то, что Винсент Молю столь неожиданно вдруг подтвердил алиби Андрея Бессонова, придумав историю с собственным расстройством желудка. Это давало алиби и ему самому: он был в туалете. Потому как на самом деле весь вечер его никто не мог видеть в холле среди взволнованной публики - он был в сквере, ожидая малыша Нико...

Я перевернулся на правый бок. Но если это доктор убил малыша Нико, а также тех, кто оказался вольным или невольным свидетелем убийства, то, значит, он убил также и славную медсестру по имени Роза Брютель?

И вновь в моей голове без разрешения забегали цветные беззаботные строчки чужих голосов и мыслей.

"А Роза упала на лапу Азора..."

"Роза была на редкость добрым человеком - настоящий ангел, без малейшего преувеличения. Вы знаете, я до сих пор не могу поверить, что ее больше нет..."

"Совершенно очевидно, что все четыре убийства совершены одним человеком, одним и тем же орудием..."

Я постарался остановить бессмысленный хорал: стоп! Тут что-то не вяжется. Зачем гуманист и поклонник йоги стал бы убивать добрую девушку, никому не причинявшую зла?

"А Роза упала..."

Мои веки вдруг налились свинцовой тяжестью. Уютно перевернувшись на другой бок, я еще успел припомнить, что все-таки одна-единственная дама из клиники центра не слишком уверенно, но говорила на допросе в полиции, что, хотя Роза Брютель в тот день плохо себя чувствовала и на премьеру не пришла, она вроде бы видела ее в холле сразу после премьеры.

"Если честно, я видела Розу только со спины, она почти тут же исчезла... И все-таки, мне кажется, это была она ..."

"Равновесие - это точка великого созидательного счастья где-то внутри нас, найти эту точку - значит, не просто стать умиротворенным, наполненным созидательной энергией, но и заряжать этой доброй энергией других людей..."

"А Роза упала на лапу Азора..."

Знакомый с блаженных лет детства забавный палиндром Александра Фета, весело продекламированный голосом дорогой бабули Вари, благополучно завершил мои ночные размышления - в третьем часу ночи я наконец-то по-настоящему уснул.

Глава 27. "Билетов нет..."

Я проснулся, когда воздух в комнате начинал неуловимо светлеть. Пару минут полежав с закрытыми глазами на спине, попытался вспомнить, что мне снилось. Впрочем, это априори было бесполезно - сон после моих размышлений о докторе Винсенте Молю в роли убийцы походил на тяжело захлопнувшуюся черную дверь, за которой царили тьма и безмолвие.

Все так же, не открывая глаз, я вновь попытался представить себе фотографию Винсента Молю с надписью рукой Пьеро "Мой бог", одновременно ощутив неожиданную боль в груди и тут же попытавшись успокоить самого себя: "Спокойствие, Ален, только спокойствие! Возможно, все это лишь твои глупые домыслы, и симпатичный психотерапевт сроду никого не убивал..."

Я еще мысленно произносил успокаивающую фразу, а мое сердце тоскливо заныло: нет, это не домыслы, не глупость, совпадает даже то, что все жертвы погибли от "хирургически точного" ножевого ранения! Все так и есть: Винсент Молю - убийца, нарушивший собственное равновесие.

Между тем, наступал новый день двадцать третьего декабря - канун Сочельника. Следовало встать, принять душ, позавтракать в кафе и позвонить Андрею для того, чтобы поинтересоваться, не знает ли он случайно прозвища доктора, а если знает и если это прозвище...