Страница 22 из 75
— Отец, — сказала она.
Он осмотрелся кругом в недоумении. Урсула стояла в тени, невидимая для глаз.
— В чем дело? — спросил он, все еще не придя в себя.
Ему трудно было говорить.
— Я получила место, — произнесла она через силу.
— Что ты получила? — спросил он, нехотя отрываясь от своего музыкального настроения. Он закрыл клавиатуру.
— Я получила место работы.
Он повернулся к ней, еще плохо понимая в чем дело, но уже настроенный против.
— Так. Куда же это? — спросил он.
— В Кингстон на Темзе. В четверг я должна ехать для переговоров с комитетом.
— Ты должна ехать в четверг?
— Да.
Она протянула ему письмо. При свете свечей он прочел:
«Урсуле Бренгуэн. Тисовый Коттедж. Кёссей. Дербишир.
М. Г.
Просим Вас явиться к нам в ближайший четверг 10-го с. м. в 11 ч. 30 м. дня для переговоров с комитетом о Вашем назначении на должность помощницы учительницы в школе Веллигбюро».
Бренгуэну было чрезвычайно трудно воспринять это сдержанное официальное приглашение среди тишины церкви и еще звучащей в нем музыки гимнов.
— Ты могла бы не надоедать мне с этими вещами здесь, — сказал он с раздражением, возвращая ей письмо.
— Мне же надо ехать в четверг, — возразила она.
Несколько мгновений он просидел неподвижно. Затем открыл клавиатуру и положил на нее свои руки; послышался легкий шум, затем полились долгие торжественные звуки органа.
Урсула повернулась и ушла.
Он попытался отдаться всецело музыке, но не мог — настроение исчезло. На сердце у него легла какая-то тяжесть, он чувствовал себя несчастным.
Домой он вернулся с мрачным лицом и озлобленным сердцем. Однако, пока младшие не легли в постель, он молчал. Урсула по лицу видела, что будет буря.
Наконец, он спросил:
— Где то письмо?
Она подала. Он внимательно вчитывался: «Просим Вас явиться к нам в ближайший четверг». Это сдержанное официальное обращение адресовано самой Урсуле и не имеет с ним ничего общего. Так… Теперь она самостоятельный член общества. Ее дело отвечать на это письмо, не считаясь с ним, он даже не имел права вмешиваться. Сердце его ожесточилось и озлобилось.
— Зачем ты сделала это за нашей спиной? Потихоньку, зачем? — спросил он с резкой усмешкой. Ее обдало жаром, но она почувствовала себя свободной, теперь она порвала с ними. Он был побежден.
— Вы сказали: пусть она попробует, — возразила она, почти оправдываясь.
Он не слышал, он не отрываясь глядел на письмо.
Письмо было официальное, и притом написанное на машинке: «Мисс Урсуле Бренгуэн. Тисовый Коттедж в Кёссей». Это звучало так полно и законченно, он отчетливо чувствовал новое положение Урсулы в связи с получением этого письма. Для него это было — нож в сердце.
— Хорошо, — сказал он наконец, — но ты не поедешь.
Урсула онемела, не находя слов для своего возмущения.
— Если ты думаешь, что можешь отправиться плясать по ту сторону Лондона, ты жестоко ошибаешься.
— Почему нет? — вскрикнула она, окончательно укрепившись в решении уехать.
Наступило молчание, длившееся до прихода миссис Бренгуэн.
— Погляди-ка, Анна, — сказал он подавая ей письмо.
Она откинула назад голову, вглядываясь в строки, написанные на пишущей машинке, обозначающие вторжение внешнего мира. В ее взгляде произошла легкая перемена, как будто ее материнское существо спряталось и заменилось чувством боязни и какой-то внутренней пустоты. Таким пустым, безразличным взглядом она глядела на письмо, совершенно не желая воспринимать его. Она удовольствовалась тем, что поверхностно пробежала эти строки.
— Что это за письмо? — спросила она.
— Она желает уйти и быть учительницей в Кингстоне на Темзе за пятьдесят фунтов в год.
— Скажите!
Мать сказала это таким голосом, как будто это была враждебная выходка какого-то постороннего лица. Но в душе уход дочери для нее был безразличен. Она опять ушла целиком в только что родившегося ребенка.
— Она не поедет так далеко, — сказал отец.
— Я поеду туда, куда меня зовут! — закричала Урсула. — И это достаточно хорошее место.
— А что ты знаешь об этом месте? — резко спросил отец.
— И потом, — спокойно продолжала мать, — раз отец говорит, что ты не поедешь, то совершенно неинтересно хочешь ты или нет.
Как Урсула ненавидела ее.
— Вы сами сказали, чтобы я попробовала! — закричала девушка, — а теперь, когда я получила место, мне надо ехать.
— Я говорю, ты не поедешь так далеко, — сказал отец.
— Почему бы тебе не подыскать себе место в Илькстоне? Тогда бы ты могла жить дома, — спросила Гудрун, которая ненавидела всякие столкновения и не могла понять неправильных приемов Урсулы, но считала себя обязанной стать на сторону сестры.
— В Илькстоне нет места, — громким голосом возразила Урсула, — и в таком случае я лучше уйду совсем.
— Если б ты спросила об этом, тебе нашлось бы место и в Илькстоне, но ты захотела разыграть из себя величественную особу и поступить по-своему, — сказал отец.
— Я нисколько не сомневаюсь, что ты охотнее бы ушла совсем, — ядовито заметила мать, — но я твердо убеждена в том, что люди, с которыми тебе пришлось бы иметь дело, недолго остались бы с тобой. Ты слишком много воображаешь о себе.
В словах матери и дочери чувствовалась острая взаимная ненависть.
Наступило общее упорное молчание. Урсула поняла, что она должна заговорить первой.
— Но ведь они же мне написали, значит я должна ехать, — сказала она.
— Откуда ты возьмешь денег на дорогу? — спросил отец.
— Дядя Том даст мне, — ответила она.
Снова воцарилось молчание. На этот раз победа была на ее стороне.
Наконец, отец поднял голову, его лицо носило следы напряженной мысли; казалось, он усиленно искал выхода.
— Вот что, — сказал он, — так далеко ты не поедешь, я попрошу мистера Берта дать тебе место здесь. Я совершенно не желаю видеть тебя по ту сторону Лондона.
— Да, но ведь мне же надо ехать в Кингстон, — сказала Урсула, — они прислали за мной.
— Обойдутся и без тебя, — спокойно ответил он.
Минуту она помолчала, боясь расплакаться.
— Хорошо, — произнесла она наконец тихим, напряженным голосом, — вы можете не пустить меня туда, но мне необходимо иметь место, я не останусь дома.
— Никто тебя и не оставляет, — рванулся отец, побледнев от гнева.
Больше она не стала говорить, на ее лице появилась надменная улыбка, и она всячески старалась подчеркнуть свое враждебное безразличие ко всему окружающему. В нем подобный ее вид всегда вызывал желание убить ее. Она направилась в гостиную напевая:
«Это мать, Мишель, потеряла свою кошку и кричит у окна, не найдется ль у кого?!!»
На следующий день Урсула ходила оживленная, распевая, ласково обращаясь с детьми, но в душе она ощущала горечь и холод по отношению к родителям.
Вопрос больше не поднимался, но ее веселости и упорства хватило только на четыре дня. Потом она начала стихать. Наконец, вечером она обратилась к отцу.
— Вы говорили о месте для меня?
— Я говорил с мистером Бертом.
— Что он сказал?
— Завтра будет собрание комитета, он даст ответ в пятницу.
Она стала ждать пятницы. Кингстон на Темзе был такой волнующей мечтой, здесь же ей придется столкнуться с суровой действительностью, она знала, что этим кончится, она видела, что в жизни не бывает ничего совершенного, есть только суровая, жестокая действительность. Она не хотела быть учительницей в Илькстоне, потому что она знала Илькстон и ненавидела его. Но она жаждала быть свободной, и другого выхода к свободе не было.
В пятницу отец сказал ей, что имеется свободное место в школе Бринслей-Стрит, вероятно оно может быть ей предоставлено непосредственно без всяких специальных просьб.
Ее сердце упало. Бринслей-Стрит была школа в бедном квартале, а она имела отвращение к детям илькстонской бедноты. Они всегда дразнили ее и швыряли в нее камнями. Но теперь, как учительница, она, конечно, будет пользоваться уважением. Впереди было неведомое будущее, которое влекло ее. Даже эта масса грязных, каменных зданий имела для нее какое-то особенное очарование. Она знала, что они безобразны, но зато они должны отучить ее от излишней сентиментальности.