Волхв

— По его душу мы. Никифор послал, привести. Какие-то вопросы задать хочет, видать. Хоть денег-то не оставил ему?

Никита стушевался. Опустив лицо, он пробормотал что-то вроде «Ничего не оставил, удачи вам» и, не удосужившись даже попрощаться, обогнул лошадей. Уже удаляясь, он услышал недоуменный возглас кого-то из гораков: «Что это он, за наконечники расстроился что ли?» Дальше слушать воинов чужой страны он не захотел и прибавил шаг.

Дойдя до первого поворота по тропинке, он обернулся. Всадники уже скрылись за деревьями. Для верности он вышел на середину дороги и заглянул назад. Видимо они ушли гораздо дальше, чем он мог разглядеть. Сырой лес вяло шумел, тяжелые ветки сосен, пропитанные влагой, слегка покачивались под напором крепкого ветра. К вечеру на землю опустился туман, впрочем, Дубинин только сейчас его разглядел.

— Ну, что ж, это нам на руку, — Никита пригнулся и нырнул в ближайшие кусты жимолости.

Нет, он не отдаст им Вавилу. Никита слишком хорошо знал, чем заканчиваются такие вызовы на беседу к протоиерею.

Опередить конный отряд, хоть и передвигающийся шагом, оказалось не так легко, как поначалу показалось Дубинину. Он шагал уже вторую весту, а если и опередил гораков, то всего на немного. Передвигаться в сыром лесу по напитанными влагой мхам, проваливающимися под ногами, и отсыревшим гнилым стволам, наваленным по всему протяжению вдоль дороги, намного сложней, что по ворге, хоть и сырой. Дубинин не успевал. Он начал отдавать себе отчет в этом на исходе второй версты, когда до первого забора слободы оставалось всего саженей триста. И тут он увидел белесый затылок, явно принадлежащий мальчишке и над ним склонившуюся конскую морду. Жеребец пытался захватить торчащий хохол на его затылке. Мальчишка возмущенно вскинул голову, чтобы отогнать приставучего коня и увидел замершего взрослого человека. В его глазах коротко мелькнул страх, но мальчишка тут же с ним справился. Он подтянул руку к затылку и, разглядывая и узнавая Никиту, успокоился и уже без волнения пригладил торчащий хохол. Конь сразу отвернулся и потянул губами нитку мха, свисавшую с покосившейся березки.

— Здравы будете, — мальчишка поднялся и отряхнул колени.

Никита тоже узнал паренька — это он разговаривал с Вавилой совсем недавно, и даже вспомнил его фамилию — Прохоров. Никите некогда было задумываться о том, что он тут делает.

— Тебя как звать?

— Гаврила.

— Меня помнишь?

— Ты давеча с Вавилой шел. И раньше тебя видел — дружок егошний.

— Правильно. Спасать надо кузнеца — отряд гораков за ним идет из города. Я их саженей на двадцать обогнал, не больше.

— По тропе что ли идут? — парень прогнал выражение растерянности с лица, и оно сразу стало по-взрослому сосредоточенным и упрямым.

— Конечно, по тропе, — Никита подумал, что такому мальчишке он без сомнения доверил бы самое серьезное дело.

— Успеешь предупредить?

— Предупредить? — Гаврила пару мгновений подумал. — А то.

Он подтянул жеребца за повод и одним движением, оттолкнувшись ногой от провисшей березки, запрыгнул на круп жеребца, на котором не было седла.

— Скажи ему, что Никиту видел, дружинника, и пусть отправляется туда, куда он собирался.

— Добре, — мальчишка стеганул коня приготовленной хворостиной, и жеребец споро пошел по еле видимой тропке натоптанной конскими копытами. Похоже, Гаврила приезжал сюда уже не раз.

Никита невольно заинтересовался, чем же он здесь, в глуши, мог заниматься. Он перешагнул поваленное дерево и склонился над тем местом, где застал мальчика. «Ага, дерн немного поврежден». Дубинин подсунул под него руку и легко отвалили целый пласт толстого мха. Из углубления выглядывал свернутый тюк бычьей кожи. «А… хулиганить, так хулиганить», — он махнул рукой и развернул кожу. В его руках оказалась толстая книга из скрепленных между собой деревянных дощечек. Никита разглядел на крайней нацарапанные линии глаголицы. Он склонил голову на бок:

— Книга бога нашего Велеса…

Улыбнувшись, он завернул книгу, как была, опустил ее в углубление и завалил мхом. Нужно спешить. Чтобы снять с себя все возможные подозрения, он должен вернуться в город, как и планировал, до полуночи. Никита развернулся и зашагал по направлению к городу, постепенно выворачивая на дорогу.

Сумерки сгущались. Туманное облако повисло над лесом и словно полило молоком уходящую в его глубины тропинку. Никита бежал. Дыхание давно сбилось, но он старался не обращать внимание на хрипы, вырывающиеся из надсаженного горла. Скоро гораки, не найдя кузнеца дома, повернут обратно, и ему кровь из носа надо к этому времени хотя бы подходить к городским стенам.

Когда тропинка вывернула из леса на сумрачный берег речки, Никита перешел на шаг — здесь его уже могли увидеть с городских стен. Град поднимался впереди заостренными бревнами высокого тына и толстыми башнями по углам. Потихоньку дыхание успокоилось. Он вытер рукавом вспотевшее лицо. Не следует показывать стражникам у ворот свою усталость.

Уже приблизившись к массивным створкам на расстояние прямой видимости, он разглядел, что сюда же, только с другой стороны направляется большой отряд дружинников, человек пятнадцать. Он узнал всех — это те самые два десятка, ушедшие неделю назад на какое-то секретное задание. Впереди понуро вышагивал Тагр. Остальные бойцы тоже двигались тяжело. Носилки, видимо с раненными, оттягивали руки восьмерым бойцам. Встревоженный Никита тут же прибавил шаг — кого же из дружинников покалечили?

К воротам отряд и Дубинин подошли почти одновременно. Дружинники с трудом опустили носилки на землю — видно, руки плохо слушались. Створка уже поднималась, и оттуда выскакивали вооруженные воины — товарищи из княжеской дружины. Вокруг бойцов сразу поднялась суета: кто-то спрашивал, кто-то отвечал, легкий гам занялся у вечерних ворот. Никита приблизился к своему знакомому — Тимохе, который присел прямо у носилок на землю.

— Здорово, Тимка.

Тот поднял помятое лицо:

— А, это ты, Никита. Здоров будь.

— Убитые есть?

— Нет, слава Богу. Раненные только.

— Серьезно?

— Да, вроде все жить будут.

— Куда же вас носило-то?

Тимоха огорченно махнул рукой:

— И не спрашивай. Куда только не носило. Чернец, что в первых носилках, водил, пока здоров был. Да самого стрела подкараулила. Еле выжил.

Никита обернулся к голове отряда. Вокруг первых носилок стояли сразу несколько человек. Сам раненный, придерживаясь руками о кого-то из бойцов, медленно поднимался на ноги. Никита углядел бороду выпирающую двумя седыми клиньями, побледневшее лицо и упрямо сжатую складку губ.

— Птху, ты, — не удержался Дубинин. — И смерть такого не берет.

Тимоха поднял лицо и криво усмехнулся.

Вдруг Никита встревожено обернулся по своим следам, он только сейчас понял, что его волнует помимо выжившего чернеца. «Куда же гораки подевались? — еле слышно прошептал он, — давно бы должны догнать».

Глава 19

Спрыгнув на берег, оглядевшись и не заметив подходящих зарослей, где можно было бы укрыть плот, ведун первым делом предложил разобрать его по бревнышку, чтобы преследователи, если таковые найдутся, не обнаружили их место высадки. Возражений от Гора не последовало. Быстро разрезали веревки — распутать разбухшие узлы оказалось невозможно, подыскали недалече от кромки воды небольшой овражек, заросший лопухами и крапивой, и по одному перенесли все бревна в него. Пока работали, вечер незаметно размыл четкие грани древесных стволов и высоких папоротников под ногами. Показалось, само небо опустилось на землю — так стало мутно и сыро, когда разгоряченные остывали на прохладном ветру. Наскоро перекусили и завернулись в плащи прямо у склона того же овражка — это место почему-то приглянулось волхву, как самое безопасное в окрестностях. Почему — Гор вникать не стал — ведуну виднее.

Переночевав на холодной земле, продрогшие еще по росе тронулись в путь, надеясь по дороге согреться. И, правда, солнце, слабенько угадывающееся в мутном небе, еще только раскрасило оранжевым далекую тучу, а парень уже распахнул плащ и расстегнул верхние пуговицы кафтанчика. Небо, хоть и весь день хмурилось, но дождем, к одобрению путников, так и не пролилось. Дорога глухим лесом, без единой даже звериной тропы, далась непросто, но к вечеру того же дня они уже подходили к крайним строениям хутора. Бойка выскочил навстречу, когда до дома оставалось саженей двадцать. Обрадовавшийся пес затормозил всеми четырьмя лапами в густой траве перед ведуном и уселся рядом, задрав довольную морду в ожидании ласки. Белогост погладил его по загривку: