Волхв

— Не помешала? — она вытерла обратной стороной ладони капельку пота на виске.

— Вестимо, не помешала, хозяюшка. Это я вот, припёрся, Вавилу от работы отвлекаю, — он встал и подтянул рубаху под поясом. — Да и тебе в доме наследил.

— Ну, ты скажешь тоже, — она смущенно глянула из-под бровей. — Мы тебе завсегда рады.

— Точно, болтаешь, не весть что, — Вавила тоже поднялся. — И так редко бываешь. Оставайся ночевать. На ночь глядя не отпустим.

Никита поклонился хозяевам:

— Я бы с пребольшим удовольствием, но увольнительная у меня только до завтрашнего утра. Придется на вечер и отправиться. К тому же если сейчас выйду, то у полуночи буду в городе. А ночи ныне светлые, не заблужусь, — дружинник потянул входную дверь на себя.

— Ну, как знаешь, Никита. Надо, так надо, — Вавила вышел проводить друга.

На улице мальчишки лет по десять-двенадцать стреляли из детского лука в ствол разросшейся на окраине слободы сосны. Среди ребят Никита узнал и сына Вавилы, Рослю. Он, помладше большинства ребятишек, ковырял пальцем старую балку на прясле, спокойно ожидая своей очереди. Увидев взрослых, ребята вежливо поздоровались.

— И что это вы делаете? — Вавила остановился у прясла.

Паренек светлый, как ясный летний денек, чуть выше других легко ответил:

— Тренируемся, дядя Вавила.

Кузнец приблизился к ним вплотную:

— Что тренируетесь, то хорошо, только вот зачем дерево живое мучаете?

Паренек растерялся и повел глазами в поисках поддержки по товарищам. Но и они повесили белесые длинные волосы, спрятав в них покрасневшие лица. Росля открыл рот в изумлении, да так и стоял. Паренек наконец выдавил почти с испугом:

— Так, нежели ему больно?

— Неужто, ты не знаешь? Плохо же тебя дед учил.

— А у меня нет деда. Погиб в прошлом годе, — парнишка сердито отвернулся.

Вавила переглянулся с Никитой. Оба помнили тот прошлогодний случай, когда варнаки напали на двух купцов, что переезжали в соседний град на торжок. Оба тогда остались в живых, хоть и добра лишись. А вот извозчик их, нанявшийся вместе с кобылой и телегой на переезд, погиб. Разбойники хотели увести и лошадь, а он встал грудью на защиту кормилицы.

— Так ты Прохоров?

Тот подозрительно сипнул носом и только кивнул головой.

— Ну, ребята, для дерева это все равно. Кто не слышал, так послушайте, а кто знает, и второй раз закрепить не облезете, — Вавила пригладил двумя руками расползшийся под головотяжцем волос. — Всякие деревья и травы, и даже камни — живые. И души у них есть, как у нас, только другие уровни что ли. Более низкие. Так вот, им тоже больно бывает. Деревья ведь даже плачут, когда их рубят, никогда не слышали?

Ребята, окружившие кузнеца, дружно покачали головами. Никита положил руку на плечо друга:

— Ты надолго?

— Да нет, подожди, я быстро, сам понимаешь, если сейчас им в головы эти прописные истины не вбить, потом поздно будет, — он снова обернулся к ребятам. — А потому меня дед, когда я таким же, как вы сейчас сорванцом бегал, учил, чтобы попусту, без особой нужды, ни дерево, ни камень не обижал. А вам разве взрослые такого не говорили?

Старший паренек мотнул согласно белесой головой и поднял серьезные глаза:

— Говорил, дед. Да только я запамятовал.

Пару ребят тоже вспомнили о том, что слышали про живые деревья, но как-то упустили из памяти.

— То-то. А ты Росля, чего молчал, ведь знаешь же? — кузнец приблизился к сыну.

Тот покраснел гуще вечернего солнца перед бурей и смущенно выдавил:

— Я тоже забыл.

— Забыл, — передразнил Вавила. — Вон у меня в ограде старая кадушка в лопухах валяется, возьмите ее и бейте, сколько влезет. Росля, сбегай, принеси.

Мальчишка с готовностью сорвался с места. Кузнец повернул вслед за другом, прибавившим шаг.

— Это ты правильно заметил мальчишкам, — одобрил дружинник. — Последнее время молодежь от корней отрываться стала, простые вещи не знают.

— И не говори. С таких вот мелочей и начинается потеря родовой памяти. А без нее человек, что дерево без корней, любой самый слабый ветер оторвать может и унести куда угодно.

Проплыл мимо последний дом слободы, прясло, огораживающее выпас. Никита замедлил шаг:

— Ну, так что, ты меня до самого города собрался провожать?

Вавила улыбнулся и остановился:

— Вот как раз сюда и хотел довести.

— Ну, тогда давай, прощеваться.

— Прощевай и ты. Удачно добраться. Давай там, если спросят, скажи, что ходил ко мне заказывать наконечники для стрел с личным Небо, чтобы ни с кем не спутать свой выстрел. Лады?

— Лады, — Никита почесал затылок. — Это ты правильно придумал, а я что-то не догадался.

— Времена нынче такие, что лучше перебздеть…

Никита подтянул друга и крепко обнял. Тот ответил.

— Заходи в любое время. Мы тебе всегда рады.

— Будешь в городе и ты заглядывай. Не зайдешь — обижусь, — дружинник шутливо погрозил кулаком и повернулся, получив вдогонку крепкий тычок в спину.

Когда он оглянулся через пару шагов, Вавила уже шагал в обратном направлении.

Дорога назад в город бежала легко. Ноги сами перепрыгивали сплетения корней, обходили разливы луж на глинистой тропинке. К счастью, чуть в стороне от ворги, стояла густая трава, в которой ступни находили достаточно прочное основание для того, чтобы не провалиться в проседающий грунт. Мысли Никиты находились далеко от трудностей размытой дождями тропинки. «Вот, отправил Вавилу в опасную дорогу, — размышлял он, без внимания перещагивая очередной размыв на тропе. — А как с ним что-нибудь случиться? Я же себе не прощу. У него жена, дите, второе на подходе, а я что? — так, бобыль перекатный. Да и какая у военного может быть семья? Может, надо было самому отправиться? — он поправил на поясе сбившийся на перед меч. — А что бы я дежурному десятнику сказал? Что пошел село спасать? Так он бы меня первым в яму определил, хоть и не один фунт лиха вместе съели. Да, времена такие, что друзей в городе, тех, кому точно можно доверять, раз — два и обчелся. Как быстро люди изменились. Еще лет двадцать назад совсем другой народ был. Любой за русича последнюю рубаху отдаст и только рад будет. А о том, чтобы кому-то на кого-то княжьим людям наболтать — и в страшном сне не присниться. Да и князь жалобщика вместо того, чтобы слушать, кнутом бы повелел охладить. Быстро на человеческом веку все переменилось. А каково таким, как Белогост? У него на памяти, поди, такие времена, о которых мы только из рассказов стариков знаем».

Незаметно тропа выскочила из мрачного ельника и пошла по песчаному сухому сосняку. Шагалось здесь легче и расслабившийся после тяжелой дороги по глинистой почве, Никита не сразу заметил, что навстречу ему приближается пятерка гораков на свежих лошадях — наверное, недавно вышли из города. Только саженей за двадцать он поднял голову и заметил приближающихся всадников, пристально разглядывающих его. И ругнулся непотребно — это же надо так расслабиться!

Гораки узнали княжьего человека и уважительно вздернули лошадей в двух шагах перед ним.

— Здрав буде, воин, — старший в пятерке приложил ладонь к груди. — Куда движешься?

Дубинин замер в двух шагах от лошадей и тоже коротко поклонился:

— Домой в город иду, навещал товарища по делам в слободе.

— Увольнительная, конечно, имеется?

— Само собой, — Никита забрался во внутренний карман кафтана. — Читать будете?

Старший мельком глянул на подписанную бересту и улыбнулся:

— Зачем нам читать? И так видим — дружинник княжий по делам ходил. Что хоть за дела? Важные, или так ноги бил по пустякам?

— До кузнеца ходил. Наконечники заказывал именные. А то князь за ворога не платит, если не докажешь, что точно ты его прищучил.

Гораки хмыкнули почти одновременно и Никита насторожился. Старший из бойцов придержал заперебиравшую копытами кобылу:

— До Вавилы?

— До него.

— Не видать тебе, похоже, наконечников.

— Это почему?

Они переглянулись, и Дубинин почувствовал, как дрогнула жилка, удерживающая веко. Чтобы они не заметили волнения, он провел ладошками по лицу.