Волхв

Дорога до слободы заняла у Никиты все расчетное время. К полуденному солнцу, скорее угадываемому в мутном небе, он уже подходил к первым пряслам поселения.

Вавилу он знал давно, с самого того дня, когда он, испуганный и исхудавший в долгой дороге появился у дальнего поста дружинников. Тогда они еще дежурили на подходах к граду в секретах. Это только пару лет спустя князь отменит посты — мол, никто на нас войной не ходит. Мордва присмирела, зыряне вообще поклялись в вечной дружбе, после того как волхвы спасли их народ от суровой болезни, косившей людей, как лесной пожар сухостой.

С юга, запада и севера-запада кругом свои, русские княжества. И хоть дружбы меж князей нет, но и ссоры никто заводить не хочет, предпочитая по поговорке, худой мир хорошей войне.

На секрете Никита тогда и стоял с товарищем. По дорогам, как начали греческую веру принимать, народу много ходить стало, одним больше, одним меньше — пропустили дружинники Вавилу. И осел парень в слободе. Мастерство с собой принес — хороший кузнец оказался. За последующие годы Никита помог Вавиле с домом — сам пришел и друзей привел на стройку. За неделю построились. Так и подружились. Потом если не каждую неделю, то хотя бы раз в месяц выбирались друг к другу погостить. А как друг поженился, так и с женой стал захаживать. Уважал и любил своего друга Дубинин. «Широкой души человек, — говорил он про него, — и отваги. Если бы не ремесло, быть бы ему в княжьей дружине, не меньше как сотником». Вспоминал частенько случай, что в лесу произошел, лет пять назад.

Вышли тогда в дальний лес за речкой посилковать. Решили раздобыть свежей зайчатины. Никтита захватил и лук — при везении можно и чего посерьезней добыть — вепря там, козочку лесную или копылуху. Ставили ловушки и целый день от одной до другой переходили. Пару косых уже взяли, как вдруг попалась им навстречу — выскочила прямо из кустов на них молодая серна. И с испугу так шибко рванула в сторону, что Дубинин даже оружие поднять не успел, не то, что стрелу на тетиву наложить. Погоревали охотники, что такую ценную добычу упустили, и пошагали дальше. По дороге забрались в густой малинник. Ягода на кустах уже почти вся опала, лишь кое-где еще попадались переспелые пурпурные горошины. И тут шедший первым Вавила замер и насторожился. Никита решил, что опять дичь увидел, и тоже застыл, как соляной столб. Только лук из-за плеча начал потихоньку стягивать. Не успел и наполовину снять, как совсем рядом раздался чудовищный рык. «Медведь», — вздрогнул Никита и быстро сдернул лук. Стрела сама уже выскочила из колчана за плечом. А Вавила по-прежнему стоит и не шевелится. Только длинный волос на затылке, как показалось Дубинину, чуть приподнялся. Тут косолапый показался, да во всей красе — саженях в трех перед ними на задние лапы встал. Здоровый медведь, матерый аршина на четыре во весь рост. Орет и лапой машет. Потом собрал лапой слюну, бегущую из пасти по клыкам на грудь, и вдруг бросил ее в Вавилу. Тот даже не пошевелился. Никита потихоньку потянул лук вверх. Но топтыгина спина друга загораживает. А зверь снова собрал тягучую слюну, да в Вавилу. А кузнец и руки не поднял, потихоньку так заговаривает медведя:

— Человек в лесу самый главный. Ты, косолапый мне не командир, уйди с дороги. Мишка ревет, а, похоже, что дальше делать тоже не знает. Он, может, и рад бы дорогу уступить, да в густом малиннике встренулись — не обойти, не разойтись. Вавила вперед шагнул и встал твердо. Поднял руку и молча утерся, не обращая внимание на страшный рык косолапого. Медведь еще разок рыкнул, раззявив пасть во всю огромную ширину. Никита, на что, за спиной у кузнеца стоял, а и то сробел не малость. А Вавила еще шаг вперед сделал и продолжает косолапого стыдить, да увещевать. Не выдержал зверь голоса человеческого и упорства — упал на четыре лапы и, порыкивая, удалился. А мужики дух перевели. Вот когда понял Никита, что такое мощный дух человека. Любого победить может, и зверя, и другого воина, если он, конечно, послабже. Но таких сильных мало на свете. Никита боец опытный — в боях бывал, знает. Одно слово, Настоящих. Таких, за которыми любой и в драку и на гибель пойдет. Вон, какие руки мощные, кувалдой накаченные. После того случая звал Дубинин Вавилу в дружинники и не раз. Однако тот ни о каких воинах и слышать не хотел. Говорил, что они теперь не с ворогом воюют, а все больше со своими. Никита вспомнил его слова и, соглашаясь мысленно, огорченно махнул рукой и оборвал невеселую мысль.

Ноги сами добежали по утоптанной дорожке до кузни Вавилы и остановились перед открытой дверью, за которой слышались звонкие удары молотка: друг работал в кузне. Никита заглянул внутрь. Распаренный Вавила в кожаном переднике, с голой спиной осторожно постукивал молоточком по заготовке меча.

— Бог в помощь.

Друг обернулся и не донес молоток до металла:

— Опять ты? Ну, заходи, раз пришел, — улыбаясь, он положил инструмент на верстак и вытер руки о фартук. — Здорово, что ли. — И раскрыл могучие объятья.

— Да, не веселую ты мне весть принес, — Вавила бездумно потянул губами кисель и поставил кружку на стол. Незадолго до этого Светозара поставила мужикам поесть и тактично удалилась на улицу «курам кинуть».

— Веселого мало.

— А когда пойдут, известно?

Никита покачал головой:

— То неведомо. Но мы с Отцом думаем, что не сейчас. Летом погреба у деревенских пусты, в напрасную налет пройдет, потому наверняка, в серпень соберутся, как зерно с полей уберут.

— Правильно мыслите. Раз уж все равно непокорное село надумали к вере приобщить, а его только через кострище да кровище покорить можно, то, понятно, и выгоду с этого захотят поиметь.

— Так-то вот, — Дубинин повернулся к другу на лавке. — Вот и пришел я к тебе за помощью.

— Говори, какой?

— Надо в Коломны эту весть донести. Кроме тебя довериться мне некому. Кругом обман, доносчики и измена. Вот уж действительно «Противиться власти — грех» — нашел благодарные уши Никифор, есть у него верные последователи.

Вавила откинулся от стола и почесал пальцами кончик носа. Помолчал что-то прикидывая. Никита его не торопил, понимал, не о себе беспокоится друг — о деле. Соображает, как сходить в село, не вызывая ненужных подозрений. Наконец, уронил тяжелые руки на колени:

— Ладно, схожу сам. У меня штук пять ножей бесхозяйственных лежат — прикинусь, будто заказчик из Коломен их забрать позабыл. А я волнуюсь, да и рассчитаться за работу пора бы. Вот и повод отнести. У меня и еще дело есть туда. Все ждал, что один человек сыромять принесет соседу моему, а он что-то задерживается, кузнец поднял глаза. — Книги у меня лежат. Случайно попали. Ныне опасно письмена предков хранить. Не дай Бог заподозрят в чем-то и найдут. Я и так-то не на хорошем счету у попа нашего. Косится уже. Спрашивает, что в церковь не хожу.

— А ты что?

— Говорю, что некогда, металл остывает. Или наоборот, греется. Не отойти. Ну, да это все до поры, до времени, — он хлопнул ладонями по коленям, — и ладно. Надо, в общем, эти книги в надежное место переправить. К волхву Белогосту в хранилище. Давненько я его не видал. Уж не знаю, жив ли?

— Боевой старик. Умный. Такой еще нас переживет.

— Я бы не против. Кому-то знания наших предков надо хранить.

— Это несомненно, — Никита допил кисель и глухо стукнул глиняным донышком по столу. — А книги, случайно, не Смагин принес?

Вавило тревожно приподнял бровь:

— А ты откуда знаешь?

Дружинник усмехнулся:

— Видел его, когда он их в слободу нес. Мог бы по-глупому попасться, да на его счастье Микола мне поручил его корзинку проверить.

— Повезло парню.

— Ага, а притворяться совсем не умеет. Уши от страха так раскраснелись, я думал, вот-вот вспыхнут. Но пронесло.

— Что не вспыхнули, или, что не поймали.

— И то и другое, — Дубинин улыбнулся и собрался вставать.

В горницу вернулась Светозара с тяжелым горшком в руках и с усилием опустила его на лавку. Ее слегка выпирающий живот говорил о скором прибавлении в семействе друга. Дубинин мысленно порадовался за него, вслух, однако, решил ничего не говорить, чтобы не сглазить еще не рожденное дитя.