Страница 65 из 84
Итак, она стала свободной и может немедленно выйти замуж за своего кавказского красавца с черненькими, похожими на ласточкин хвост, усиками, благо Староверов не стал спорить об имуществе, а просто вывез свою библиотеку и письменный стол на дачу к приятелю. Конечно, можно было заранее предсказать, чем кончится их скоропалительный брак, но остановить эту женщину все равно невозможно. Теперь, на свободе, он поразмыслил над случившимся и понял, что, пожалуй, иначе и быть не могло. Что, в сущности, связывало жену с ним? Крупный заработок известного ученого, уважение «общества», состоящего из таких же профессорских жен и почтительной молодежи, предпочитавшей продвигаться в науке через квартиры учителей, да еще, может быть, легкое удовлетворение от шепота, провожавшего ее на официальных приемах: «Жена известного вирусолога…» Детей у них не было, он вечно находился в разъездах, в отлучках, в командировках, о которых порой не мог и рассказать ей.
Староверов скомкал было бумажку, чтобы швырнуть ее за окно, но тут же опомнился — как же, ведь это документ, пусть и весьма неприятный, — и, устало поднявшись, пошел еще раз навестить оперированного.
Врач и сестра сидели у постели больного, и на их лицах сияла такая радость, что Староверов даже позавидовал им. Директор стоял в ногах кровати и все с той же тревогой разглядывал неожиданного пациента. Ему это ощущение радости было недоступно.
— Ну как? — спросил Староверов из чистой вежливости, чтобы лишний раз доставить врачу удовольствие.
— Отлично! — воскликнул врач.
— А где донор?
— Она ушла, — несколько смущенно ответил врач.
— Как ушла? — пораженный Староверов наклонил голову набок, словно боялся, что ослышался. — Ей же надо лежать не меньше трех дней после такой потери крови.
— Я говорил, но она отказалась.
— Вы хоть машину-то ей дали? — Он подозрительно посмотрел на директора.
Тот испуганно потупился, прячась от сурового вопрошающего взора Староверова.
— Машина ждала вас…
— Так!.. — зловещим тоном сказал Староверов. — Значит, одного мы спасли, а другую подвергли опасности. Отлично! Где ее адрес?
Сестра торопливо вышла и вернулась с регистрационной книгой. Последней в книге была записана Галина Сергеевна Левада. Староверов отметил про себя, что у этой женщины и фамилия необыкновенная, и тут же возмущенно воскликнул:
— Да она и живет-то в гостинице. Значит, это приезжая. Кто же о ней позаботится? Как вы могли это допустить? — Он обвел взглядом всех троих. — Надо немедленно навестить ее.
Врач быстро поднялся. Директор растерянно сказал:
— Я не могу. У меня на руках целый институт.
Староверов хмыкнул и вышел. Врач пошел за ним.
…Возле магазина Староверов попросил шофера остановиться. На вопросительный взгляд врача он сердито ответил:
— Не можем же мы явиться с пустыми руками. Ей сейчас требуется что-нибудь подкрепительное и освежающее.
Вернулся он с бутылкой красного вина и с большим пакетом. Врач молчал, и в этом молчании Староверов безошибочно угадал неодобрение. Но Староверов не хотел этого замечать. Он-то знал, как бывают одиноки люди, живущие в гостиницах. А кроме того, ему очень хотелось сделать приятное этой неизвестной, но такой храброй женщине.
Галина Сергеевна жила в той же гостинице, что и Староверов, выше этажом. Только у Староверова был «люкс» с окнами на море, а молодая женщина, как Староверов и ожидал, ютилась в маленькой комнатенке, выходившей во двор, откуда в коридор все время тянуло запахом ресторанной кухни. Староверов решительно постучал.
Голос, ответивший из-за двери, звучал слабо. Староверов понимал, что Галина Сергеевна сгоряча могла пройти от института до гостиницы и пешком, но сейчас-то она лежит, наверно, такая же, каким был мальчик, когда его внесли в институт, — в гроб краше кладут. Он толкнул дверь и вошел, выставив свои свертки. Врач остановился в дверях, вглядываясь в сумрак, — штора на окне была задернута.
— Ну-с, как вы себя чувствуете? — бодрым голосом, каким говорят только врачи, спросил Староверов. Он положил свертки на стол и нетерпеливо раздвинул штору, словно боялся, что попал не туда. Нет, это была она. Видно, она добралась из последних сил — платье, туфли, еще какие-то принадлежности женского туалета были разбросаны где попало: на столе, на стульях, даже на подоконнике.
— Доктор? Вы? Но зачем…
— Каждому донору требуется прежде всего добросердечный уход и затем подкрепляющее питание, — с грубоватой веселостью ответил Староверов.
Он и сам стыдился этой веселости, глядя на бледную тень той женщины, что совсем еще недавно стояла перед дверью института, свежая, сильная, пышущая здоровьем. Но иначе говорить он не мог: привычка — вторая натура, а он слишком долго имел дело с больными.
Молодой врач, словно бы не замечая беспорядка в комнате, передвинул ногой туфли, перекинул платье женщины на тот стул, спинка которого была украшена чем-то голубым, освободившийся стул поставил возле кровати и взял руку больной, чтобы пощупать пульс. Староверов неловко распаковывал свои свертки и раскладывал прямо на столе яблоки, виноград, шоколад. Галина Сергеевна слабо улыбнулась, сказала:
— Видно, что вы не приучены заниматься хозяйством. В шкафу, в левом отделении, лежат тарелки.
Староверов послушно вытащил посуду.
— Ну-с, а теперь давайте знакомиться! — сказал он тем же, самому себе противным, бодряческим тоном. — Ваше имя, отчество и фамилию мы выяснили по регистрационной книге. Итак, Галина Сергеевна, врача, который лишил вас сегодня жизненной силы, зовут Федор Павлович Сказкин. Меня — Борис Петрович Староверов.
— О!.. — ее удивление было безмерным. — Знаменитый вирусолог?
— Никогда не поверю, чтобы молодые женщины интересовались такой наукой, — проворчал он. — Кто вам сказал?
— Ксения Львовна, — лукаво ответила она.
— Как, эта дама здесь? — испуганно воскликнул он и даже оглянулся, словно боялся, что Ксения Львовна вдруг выйдет откуда-нибудь из-за угла.
Эта женщина была его кошмаром почти полгода. Она явилась к нему из какой-то редакции с намерением написать о его работе книгу или статью — он так и не понял, — вошла в его дом, и с той поры он всюду натыкался на нее, словно это был какой-то шестиугольный шкаф, поставленный посреди комнаты. Только история с разводом заставила ее уйти, но — на время! — как многозначительно заявила она, прощаясь.
— Нет, нет! — успокоила его Галина Сергеевна, невольно засмеявшись над его испугом. — Просто она моя старая приятельница.
— Не завидую вам, — откровенно сказал он.
— Как это просто — осуждать людей, не зная их намерений! — иронически заметила Галина Сергеевна. И, словно освобождаясь от неловкого разговора, обратилась к врачу: — А что с моим крестником?
— Спит. И я уверен: чувствует себя лучше своей крестной матери, — ответил врач. — Родители просили передать вам свою горячую благодарность.
Окинув взглядом Староверова и замолчавшую пациентку, врач стал прощаться: в институте могло потребоваться его присутствие. Староверов, словно бы и не замечая неловкости того, что врач уходит, а он остается, продолжал рассматривать бледное лицо женщины. Но вот он заметил, что она и сама наблюдает за ним сквозь полуопущенные ресницы. Он встал, проводил врача до двери и вернулся к столу.
— Разве я так слаба, что необходимо постоянное врачебное наблюдение? — вдруг спросила Галина Сергеевна.
— Через три дня вы снова будете плавать и загорать. Я думаю, вы приехали сюда отдыхать? А мне просто захотелось узнать, кто вы.
— Неужели в регистрационной книге это не записано? — усмехнулась она.
— Увы, нет!..
— Я искусствовед, — сказала Галина Сергеевна. — В этом году заканчиваю аспирантуру. Вы когда-нибудь интересовались историей театра?
Он отрицательно покачал головой.
— Я бы скорее предположил, что вы — актриса.
— Была. Но недостало таланта. — Она сказала это без сожаления.