Страница 20 из 47
Действительно, большая часть бухты, примерно две трети ее, была обследована. Оставался самый дальний, стиснутый громадами скал, угол.
«Наверное, здесь уже больше ничего нет», — подумал Шорохов.
Но в ту же минуту один из водолазов доложил, что обнаружил мину.
— По виду точно такая же, как разряжал капитан третьего ранга.
И почти одновременно поступил доклад от второго водолаза:
— Вижу мину!..
— Вот вам и нет больше мин… — взглянул Бондарук на Обуховского.
— Так вот, оказывается, ты где! — густо забасил Александр Александрович Буранов, заходя в палату. — Лежи, лежи! Что же ты, чертушка, никому ничего не сообщаешь?
— Да чего же я людей волновать буду? Операция пустяковая, еще два-три дня да и на ноги встану.
— Ну, ну, ты эти штучки брось! Я скажу врачам, чтобы, пока совсем не поправишься, никуда не выпускали. Я тебя знаю!..
— Как дома? — перебил Рыбаков Буранова.
— Отлично! Иринка последний экзамен сдала на пятерку!
— Молодец!
— Хотела тебе написать, так ты даже адреса не оставил. Мне и то пришлось в штабе узнавать.
— Как Лена?
— По-прежнему. Ходит дежурить в госпиталь, хлопочет по хозяйству, ну, и о тебе беспокоится.
— Еще не привыкла!..
— К такому, брат, не привыкнешь, — с укоризной ответил Александр Александрович. — Передаю тебе нижайший привет от обеих, а также от моей половины. И вот гостинчики.
— Что там такое?
— Печенье, конфеты, домашние пирожки. Купил я бутылочку коньяку, но оставил дома. Кончишь все, вернешься — тогда и выпьем.
— Хорошо. Ну, а ты…
— …За каким чертом сюда прибыл, так, что ли?
— Нет, но…
— В общем, вот какое дело. Записную книжку, что мне этот скромница-лейтенант прислал, удалось прочитать…
— Как?
— Фотографировали ее в ультрафиолетовых и инфракрасных лучах. Вот, — и Буранов вытащил из кармана пакет с фотографиями.
— Удивительно! — воскликнув Рыбаков. — Ведь были почти чистые страницы!.. И узнали что-нибудь об этом моряке?
— К сожалению, нет… — развел руками Буранов. — На первой странице только неразборчивая роспись и дата, — и он показал снимок. На темно-сером фоне проступали продольные и поперечные полоски («Бумага в клеточку», — догадался Рыбаков), ясно виднелась дата «08.09.43» и роспись.
— Что дальше в книжке есть?
— О себе — ничего. На второй странице запись: «Идем в десант», — и Буранов вытащил другой снимок. — Я хотел было попробовать определить личность по спискам людей, которые участвовали в сентябрьском десанте 1943 года, но и это оказалось невозможным. Ты же помнишь, сколько частей там было! И не все архивы сохранились.
— Значит, ничего и не удастся о нем узнать?
— Ну, нет! У него в записной книжке много стихов. Есть известные, видать, просто записывал понравившиеся. Но, по-видимому, есть и свои. А если человек пишет стихи, то об этом должны знать его друзья?
— Конечно!..
— Вот я и думаю опубликовать в газете несколько стихотворений с соответствующими примечаниями. Так что узнаем, кто такой этот моряк!
— Лейтенант Шорохов высказал догадку: уж не брат ли это его знакомой Оли… Может быть, осторожненько побеседовать с ней?
— Идея! Так и сделаю. Если ее брат писал стихи, она, наверное, знала об этом!
— Можно и почерки сличить. У нее, кажется, осталось несколько писем брата…
— Как только приеду домой, сразу же навещу ее, — пообещал Буранов. — Лейтенант сейчас здесь? Адрес у него спросить надо.
— Здесь!
Буранов встал с табуретки, подошел к окну, опять сел. Взял с постели Рыбакова развернутую книгу, прочитал несколько строчек, хотя чувствовалось, что мысли его далеко и вряд ли понимает он смысл прочитанного.
— Волнует меня одно письмо. Получил недавно… — заговорил Александр Александрович.
— О чем? — заинтересованно спросил Рыбаков.
— О… Да лучше я тебе его прочитаю.
«Уважаемый товарищ капитан первого ранга, — начал Буранов. — Пишет вам старший лейтенант Барабаш, может быть, помните, мы с вами встречались в Новороссийске.
Недавно к нам в совхоз приехал после демобилизации мичман Гладилин и сказал, что вы работаете над книгой о моряках и просите фронтовиков поделиться своими воспоминаниями. Хорошее это дело написать о моряках книгу. С удовольствием пишу вам обо всем, что помню, и буду очень рад, если это чем-нибудь вам поможет…»
— Сначала Барабаш рассказывает о нескольких десантных операциях, я потом дам тебе почитать все письмо. Да, кстати, он, по-видимому, служил в одном отряде с неизвестным моряком, так как и у того, — Буранов похлопал по пакету с фотографиями, — упоминается о тех же десантных операциях. А вот о бухте Тихой:
«…Мы расположились на отдых, но неожиданно отряд получил задание срочно прорваться к бухте Тихой. Пробирались по горам, по ущельям несколько часов, а когда вышли на перевал, с которого показалось море, впереди взметнулся фонтан взрыва и послышался сильный грохот. Вскоре за скалами открылась небольшая бухта. Очевидно, здесь и произошел взрыв, так как вся она была затянута дымом. Я в бинокль попытался разглядеть что-нибудь, но ничего, кроме небольшой баржи, не увидел.
Мы думали, что бухта уже оставлена немцами, и стали спускаться вниз. Но неожиданно захлопал миномет, затарахтели пулеметы. Моряки залегли. То же повторилось и на следующий день. Единственный более или менее удобный спуск был тщательно укреплен, простреливался минометным и пулеметным огнем. А кругом высились почти отвесные скалы, опутанные колючей проволокой. Группа моряков попыталась спуститься по этим скалам, но попала под прицельный огонь. В общем, немало мы тут людей потеряли, а пробиться ни на шаг не смогли.
Вечером к нам пришло подкрепление: еще один отряд морской пехоты, пара минометов, орудие.
Ночью в разведку пошли два моряка. Фамилии их я забыл, только вспоминаю, что одного за огромный рост все в отряде звали Большим Иваном. Мы помогли разведчикам по веревкам спуститься со скал. Долго о них ничего не было слышно, но далеко за полночь вдруг затарахтел пулемет, затем послышался взрыв гранаты, и все стихло.
Вскоре начало рассветать, и отряд пошел в атаку. За какие-нибудь час-полтора немцы были выбиты из окопов. Оставшиеся в живых успели сесть на откуда-то взявшийся катерок, но уйти им далеко не удалось: наши артиллеристы с первого же снаряда накрыли посудину.
Утром на нас неожиданно налетели немецкие самолеты, однако почти все бомбы упали в бухту. Да, труп одного из разведчиков мы нашли почти у самой воды. Был он полузасыпан землей от близкого взрыва бомбы, а в руках у него виднелись какие-то провода. Они тянулись дальше по берегу бухты и оказались в нескольких местах перерезанными. А второй разведчик, Большой Иван, как в воду канул. Похоронив людей на берегу моря (разведчика мы похоронили на месте его гибели, так как труп его нашли позднее), отряд двинулся дальше. В бухте осталось всего несколько человек минеров для проверки.
Вот все, что я помню. Вскоре меня ранило. Лежал в госпитале, затем служил в тыловых частях. После войны демобилизовался. Сейчас работаю механиком в совхозе. Извините, что не особенно складно написал. С уважением Юрий Павлович Барабаш».
— Интересное письмо! — Рыбаков взял в руки исписанные листы.
— Да, оно на многое проливает свет. Прежде всего ясно, что вы нашли останки второго разведчика, Большого Ивана. Кстати, о том, что он уходил в разведку, в книжке записано.
— Прочитай-ка! — попросил Рыбаков.
— Где это? Ага, вот, — вытащил Буранов один из снимков. — Тут сначала стихи.
— Ничего, читай и их.