Страница 4 из 10
За две недели нахождения в реанимации лишь однажды она испытала невыносимую боль во время пункции: откачки негодной крови, скопившейся в грудной полости от разрыва правого легкого. В один из дней в палате появилась невысокая, довольно подвижная и энергичная для своего пожилого возраста, ей было где-то за шестьдесят, женщина, светило нейрохирургии в Казахстане, а может, и во всем СССР профессор Азарова Евгения Андреевна. Ее сопровождали два молодых мужчины-ассистента.
– Ну-ка, мальчики, – весело обратилась она к ним, – при-поднимите эту красивую женщину!
Экзекуция началась в неблагоприятный момент: кончалось действие наркотика. «Мальчики» сначала посадили Ксению с помощью подъемной спинки кровати, потом начали клонить ее лицом вниз, то есть, загибать в салазки. В глазах потемнело от боли, теряя сознание, она едва успела выдохнуть:
– Подождите!
Когда очнулась, первым бросился в глаза огромный шприц, размером с тот, которым делали укол Моргунову в фильме «Кавказская пленница». Его, улыбаясь, держала в обеих руках Азарова. Теперь ассистенты бережно, почти нежно нагнули ее за плечи. Светило тут же оказалось за спиной, и под лопатку с хрустом вошла игла. Ксении показалось: вбили гвоздь. Боль была невыносимая, закололо сердце, но она, закусив до крови губу, сдерживала вопль. Она вспомнила, как совсем недавно сказала по телефону своей приятельнице Кире в ответ на рассуждения той, что «все у тебя, Ксеня, есть: и квартира шикарная, и мебель, и муж любящий и хозяйственный, и ребенок у родителей, это ли не счастье?» «Для полного счастья мне не хватает несчастья». Накаркала, вот и терпи. Физические страдания тоже несчастье. Вот и настрадайся вдоволь, чтобы не болтала что ни попадя в другой раз.
Боль разламывала тело, из грудной клетки будто весь воздух выпустили и вдохнуть его не было ни сил, ни возможности. В мозгу ее возникло видение – образ из недавно прочитанной книги Леонида Андреева «Иуда Искариот»: распятый Иисус. Губы его шевелились, и она скорее догадалась, нежели услышала: «Тебе больно, мне было больно…»
– Больно? Конечно, больно. Но потерпи, милая, потерпи. Бог терпел и нам велел, – ласково приговаривала профессорша.
А Ксению будто током пронзило совпадение видения с действительностью. Она застонала. Гвоздь из спины выдернули. Мальчики, наконец, отпустили плечи. В ее глазах плавали оранжевые круги. Она осторожно втянула в сплющенную грудную клетку воздух, едва сдерживая слезы, с натугой улыбнулась и спросила:
– А помните фильм «Каскадеры»? Я вам не напоминаю случайно одного из героев, когда он лежал в больнице?
Доктор тут же подхватила.
– Помним, а как же. Вот где мужественные люди… Ты у нас тоже не хуже, прямо героиня. Сейчас еще разочек… – она снова зашла со спины со шприцем в руках…
Жажда жизни то появлялась – она начинала много говорить со всеми подряд, и с нянечкой, и с медсестрами, и с врачами, заказывать домой матери что-нибудь из своих любимых блюд, – то исчезала, и она становилась ко всему безучастной.
Время в такие дни текло медленно, почти осязаемо, как в песочных часах. Она то смотрела в потолок, то за окно – на черное дерево. Мыслей не было, желаний тоже. И ради этого она выжила? Зачем? Чтобы ощущать себя живым трупом?
Наступал новый день, и она снова радовалась тому, что могла видеть белесое от мороза небо, дерево, которое оживало, потому что по нему с ветки на ветку прыгал воробьишко, топорща перышки. С удовольствием она смотрела в лица входящих к ней людей и находила их приятными и добрыми. Открывала тетрадку и писала, писала – неровными строчками…
Ближе к Новому году у нее появились краткие часы бодрствования. Она не без опаски стала мысленно возвращаться в прошлое, в совсем близкое, когда она была при смерти, и более отдаленное, до больницы.
А больничное заточение шло своим чередом. Отца по-прежнему берегли, не сообщая всей правды. Мать, уже успокоившись, что дочь жива, сказала, что она лежит по женским делам. Тем более, что к Ренату приехала из поселка под Ташкентом мать, чтобы помогать по хозяйству сыну. Ренат по-прежнему приезжал ежедневно справляться о ее состоянии и передать бутылку кефира или молока. Другой пищи ей пока было нельзя, ее продолжали держать на диете, поскольку она была лежачей больной. Она худела. Муж написал ей три письма, очень теплые и душевные. Пусть просто сидит в кресле, но будет дома с сыном и с ним. Он будет все сам делать. Она притворилась ласковой и признательной за его заботу.
Но в душе было пусто и холодно и неизвестно было, будет ли иначе по отношению к мужу. Получила она записки и от Киры, и от Салты. А вообще две недели, проведенные в реанимации, отгородили ее на время от такой грязи, слухов и сплетен вокруг ее имени, что, узнай она хотя часть из них, то могла бы в ее нынешнем неуравновешенном состоянии и всерьез свести счеты с жизнью, осчастливив этим многих злоязыких, с каким-то сладострастным любопытством ожидавших роковой развязки – смерти, а не выздоровления. Какую бурю она, того не ведая, подняла в затхлом стоячем болоте бездельников, охочих до чужой жизни, до чужой беды!
Не ведала она также и о том, что и здесь в больнице у нее появился недоброжелатель – врачиха по имени Татьяна Михайловна, у которой были шашни с зав.отделением урологии – врачом Тохтаровым. Он оперировал Ксению по своей прямой специальности: зашивал мочевой пузырь. Ежедневно он наведывался к своей больной и проверял, как идет заживление шва и отверстия, из которого через трубочку выводилась моча. Его любовница посчитала, что он уделяет этой совминовской бл… слишком много внимания.
Кстати, такое мнение о секретаршах едва ли не всех учреждений и организаций почему-то было однозначным, особенно в среде людей недалеких и необразованных. Вероятно, этому способствовали некоторые популярные писатели и режиссеры. Народ тогда еще верил книгам и фильмам. Врачиха приревновала полуживую больную и мелко, пакостно отомстила ей, подстроив так, что выдали справку при выписке о том, что Кабирова К.А. поступила в реанимацию в состоянии сильного алкогольного опьянения.
По закону ей не полагалась выплата пособия по больничному листу на все время болезни. А Ксения пробыла дома девять месяцев. Закон лучше некуда. Государство отказывало человеку в материальной помощи в несчастье, если он был выпивши: «споткнулся, упал, очнулся: гипс». Кто же застрахован от несчастного случая? Смешно? «Не правда ли смешно?» Но это было потом…