Страница 263 из 301
Он смотрел на неё сверху вниз так нежно и ласково, что у неё защемило сердце. Глубокое изумрудное сияние его глаз, как всегда, заворожило её, и всё вокруг исчезло. Они молчали, потому что слова были не нужны — итак всё ясно — ясно, как оба они соскучились и как настрадались за последние дни. Гермиона качнулась к его груди, и юноша ласково обнял её, прижав к себе так крепко, что она задохнулась, радостно прильнув к нему. Такое знакомое и любимое тепло… Девушка зажмурилась, вдыхая запах ветра и молодой листвы, исходивший от его мантии. В его объятиях она ощущала, что ничего более и не нужно, только вот так стоять, прижавшись к нему, чувствовать стук его сердца, теплоту его рук, лёгкое дыхание, шевелящее волосы на макушке. Гарри чуть отстранился, не разжимая рук, наклонился к ней и нежно-нежно, едва касаясь губами, поцеловал её в лоб, потом так же медленно двинулся к виску. Гермиона полувздохнула, полувсхлипнула, когда он стал приближаться к её губам. Сердце сдавило ощущение невыразимого счастья, и тут же пришла боль, как напоминание, что ничего не проходит бесследно.
Гарри понимал, насколько ей было тяжело все эти дни, он готов был забрать себе её горе, невзирая на то, что пережил сам. Она страдала из-за него, и это было несправедливо. Стоит попытаться как-то это исправить, сгладить последствия тех душевных мук, которые причинил ей против своей воли. Стоит хотя бы попытаться прогнать боль, вылечить её израненное сердце и душу. Поттер не хотел её волновать, поэтому целовал очень нежно, осторожно и бережно, стараясь передать ей частицу той сверкающей силы, которую сейчас ощущал в себе. То, через что он прошёл и что победил, закалило его и изменило. Магия бурлила в нём, пузырилась, как шампанское, в крови. Ему казалось, что сейчас он может создавать звёзды, и ему хотелось передать Гермионе это пьянящее чувство радости жизни. Его губы осторожно приблизились к её губам, он не смог устоять и нежно коснулся их. Гермиона выгнулась в его руках и прижалась ещё теснее, но Гарри боялся, что ей станет плохо, и целовал её, чуть касаясь. Он не догадывался, что, сам того не желая, доставляет ей немалые муки.
Это было невыносимо — Гермиона чувствовала, как боль давит на грудь изнутри, раздирая её на части. Ведь любимый не знал о её пороке, о больном сердце. Голова закружилась, стало тяжело дышать, в сердце словно воткнули острый нож, который проворачивался с каждым её вздохом, с каждым его нежным прикосновением. Лучше бы он сжал её в объятьях и расцеловал страстно, как раньше, а не так осторожно и нежно, словно прощаясь. Воспоминания преподносили яркие картинки чудесных дней в начале года, когда всё было обычно, и даже ожидание бед не выглядело пугающим. Теперь всё по-иному, несколько бесконечно длинных и бесконечно страшных дней оставили в ней неизгладимый след. Все её прежние страхи и опасения оказались детской игрой по сравнению с реальностью. Мир никогда не станет таким, как раньше, как и она сама. Слеза появилась в уголке глаза и медленно скатилась по щеке, когда девушка отчаянно зашептала:
— Гарри, пожалуйста, остановись…
Он послушно оставил её губы и крепко прижал к себе. Уткнувшись лицом ему в грудь, Гермиона не смогла сдержать слёз и разрыдалась, безудержно и горько, первый раз за эти дни. В надёжном кольце его рук было так уютно и безмятежно, что ей хотелось стоять так всегда, ощущать его тепло, слушать взволнованный стук сердца и замирать от радости, что это сердце бьётся.
Гарри чувствовал, как она, всхлипывая, вздрагивала в его руках, и не знал, что можно сделать, чтобы остановить эти раздирающие сердце рыдания. Он стал медленно гладить её спину и шептать ей в макушку:
— Герми, любовь моя… душа моя… солнышко… — юноша не знал, что сейчас сказать, чтоб ей стало легче.
— Все эти дни… — зашептала Гермиона ему в грудь. — Все эти дни… я думала, что ты… боялась никогда больше не увидеть тебя… боялась не отыскать тебя… И нашла в том страшном подземелье, окровавленного, грязного, окоченевшего… Я целовала твои потрескавшиеся губы, а ты не видел меня… ты… умирал… — она разрыдалась ещё сильнее.
— Тебе нужно выговориться, — зашептал Гарри. — Говори, не бойся.
— Потом, — она ещё раз всхлипнула, — как ты кричал, когда Снейп лечил тебя! Я была готова убить его за то, что он причиняет тебе такую боль… — она теребила рукой его свитер. — А когда ты чуть было… не умер, я была готова уйти вслед за тобой…
— Гермиона, — он чуть отстранился от неё и посмотрел в заплаканные глаза. — Я жив! — это прозвучало звонко и твёрдо. Гарри нежно вытер слёзы у глаз. — Помнишь, я сказал, что не позволю Волдеморту заставлять тебя плакать?
— Да.
— Он ответит за это. Ответит за то, что причинил тебе боль, за то горе, которое принёс, — Гарри говорил горячо и твёрдо, и в глазах, цветом напоминавших тёмное штормовое море, отражалась решимость и сила совершенно взрослого человека. В то же время он ласково и удивительно нежно гладил пальцами её щёки. — Он ответит перед нами за то, что разрушил столько любящих и дорогих сердец, за слёзы всех, кто плачет по его вине…
— Гарри, — вдруг перебила его Гермиона. — Поцелуй меня! — он удивлённо вскинул брови. — Поцелуй так, чтобы закружилась голова, так, чтобы я забыла своё имя и все эти мучительно-долгие дни…
— Гермиона…
— Прошу, — она умоляюще смотрела на него.
— А твоё сердце и душа? Тебе просто нужно немного успокоиться?.. Может быть снова будет больно… — предположил юноша, не зная точно, что реально твориться в сердце его любимой.
— Пусть, — твёрдо ответила она. — Я хочу этого… — девушка потянулась к нему.
Он сжал ладонями её талию и накрыл её губы своими. Гермиона чувствовала, как боль в сердце нарастает, но, вцепившись в его свитер, всё сильнее и сильнее прижималась к нему. На мгновение Гарри распахнул глаза и, решившись, осторожно попытался проникнуть глубже, касаясь языком её зубов. Она открылась ему навстречу, и они заговорили без слов. Ноги девушки подкосились, она устояла только благодаря его рукам, которые держали её крепко, но нежно, прижимая к груди, почти лишив возможности вздохнуть. В сердце невыносимой болью вновь провернулся обжигающий нож, и слёзы опять хлынули из глаз, во рту появился их солоноватый привкус. Гарри чуть отстранился, прошептав:
— Гермиона…
— Гарри, не останавливайся… — горячо зашептала она. — Прошу, не останавливайся…
— Но ты плачешь… тебе больно… — обжигая её своим дыханием, встревожено шептал юноша.
— Слёзы лечат… я хочу сейчас быть с тобой, а остальное мне не важно.
— Хорошо, любимая… — прошептал в ответ Гарри, касаясь её губ.
Постепенно боль стала исчезать, и её место заняло сияющее тепло. Оно разливалось по всему телу, вытесняя остатки чёрного кокона куда-то в ноги, ставшие непослушными и словно окаменевшими, всё тело казалось чужим и лишним. Казалось, оно и только оно мешало им быть по-настоящему счастливыми, мешало почувствовать совершенное наслаждение. И тут… Гермиона вскрикнула, когда его руки приподняли её джемпер и скользнули под него. Она чувствовала, как его горячие ладони ласково прикасаются к её спине, приподнимая ткань всё выше и выше. И словно впервые, она ощущала эти обжигающие прикосновения, будто не было той ночи в её комнате. Они целовались так страстно и неистово, словно хотели построить мост в другой мир, более чистый и прекрасный, чем этот, или хотели растопить весь лёд планеты, чтобы вода смыла горе и несчастье, окружавшее их. Внутри не осталось ничего, кроме полыхающего огня, сжигающего последние капли рассудка. Его руки выскользнули из-под её джемпера и с силой приподняли Гермиону над землёй. Он понёс её и посадил на перила, продолжая держать за талию, прижимая к себе всё ближе и ближе. Губы продолжали неистово целовать её, он даже сам удивлялся этому. Её руки судорожно вцепились в его свитер, и она отвечала на его поцелуи с не меньшей страстью. Угол ближайшего деревянного столба больно впивался в бок, но Гермионе было абсолютно всё равно: она растворялась в этом огненном вихре, в его поцелуях, таяла в горячих ладонях, сжимавших её талию под джемпером.