Конечная Остановка

Целый месяц в следственной тюрьме нисколько не укротил, не смягчил твердый женский характер Таны Бельской. Если следовать сравнительно мягким, кротким взглядам тюремного персонала и ее следователей. Тут уж не прибавить, не убавить. Когда б на то была их добрая воля, они с открытой душой отпустили бы уважаемую госпожу Бельскую на свободу, на все четыре стороны, с какой угодно совестью.

Ей даже специально разрешено новым усовещенным следователем включать личный телевизор над дверью в любое время от подъема до отбоя. Другие заключенные и подследственные тоже могут иметь телеприемники в камерах. Но смотреть в них им дозволено лишь по тюремному графику: в точности, как и пользование кипятильником.

Вот как раз право на круглосуточное пользование электрочайником Тана сейчас посягает завоевать. Она несгибаемо уверена, что это у нее наверняка получится. К слову, феном, хранящемся на полке в коридоре, она пользуется, всякий раз приходя после вытребованного ежевечернего душа. Во избежание неприятностей по службе милосердные начальники дежурной смены сами ей иногда дополнительно предлагают утренний душ. Мол, по случаю жаркой погоды, не откажите нам в любезности.

Градус за градусом Татьяна Бельская приобрела кое-какие повадки бывалой зечки из матерых уркаганок или паханок. Куда-то, возможно, на время подевалась в никуда лощеная столичная бизнес-леди с высшим юридическим образованием.

Так, сокамерницу, проворовавшуюся на взятках тетку судью, Тана выжила, выперла, «вып…ла ее, блядину на х…» спустя три дня совокупного тюремного бытия. Очень вежливо и литературно она ей, «тетехе п…аватой», рассказала, Боже упаси, не угрожая, как на сам-речь осуществляется женская кастрация-обрезание. Ну а зловещий подробный пересказ чудного лирического сна Татьяны о хирургическом вложении в глубокое женское влагалище черной, ребристой, осколочной, оборонительной гранаты Ф−1 лишил подследственную служительницу белорусской Фемиды всяческого самообладания. И, похоже, поверг в тяжелый истерический невроз, может, в реактивный психоз. Всем тучным телом бившуюся о дверь подследственную пришлось дежурной смене неотложно госпитализировать в карцер-кондей на первый этаж. Благо в нем стены и пол обиты мягким пористым материалом, исключающим серьезное членовредительство как грубых мужских, так и нежных женских тел.

Если по тюремным правилам Американки мужчинам полагается бриться раз в три дня, то госпожа зечка Бельская истребовала себе такое же право. «Что в лобок, что по лбу, мандавошек размножать!». Благое дело, коли щетинистая поросль на лице, в отличие от мужского пола, ей не досаждают. Но докучная женственная растительность в подмышках, на голенях и в промежности тоже подлежит санитарному удалению.

Стоило какому-то любознательному надзирателю ненароком запустить глаз, чуть взглянуть через глазок на вышеупомянутую гигиеническую процедуру, как тотчас Тана потребовала теплой встречи с начальником тюрьмы. В результате въедливой, убедительной беседы с ним и с его замом, а также надзорного воздействия Генпрокуратуры на тюремных лиц противоположного пола были наложены неписаное табу, устный религиозный запрет даже подходить к ее одиночной камере без стука и без звука.

Шастать голой по камере Тана, тем не менее и тем более, себе не позволяет. В силу жаркого августовского времени носит шорты и топик. Но в душ спускается вовсе не в халате, напротив, только в благопристойных голубых джинсах с застежкой на женскую сторону.

В черных джинсах и в белой блузке Тана посещала допросы у следователя, свидания с родными и адвокатом. Мужу Мечиславу надолго или навсегда хватило одной лишь июльской свиданки с любезной супругой. Хотя ее адвокатесса Альбина Болбик держится стойко, едва ли не еженедельно докладывает о проделанной адвокатской работе. Однажды к Тане следователь и начальство СИЗО очень близко допустили кузину Ольгу Сведкович. Но та ей также не смогла поведать чего-либо утешительного и обнадеживающего насчет скорого и безотлагательного выхода на свободу.

По-прежнему остается неясным, кто же ее, Тану Бельскую, так ловко и прытко подставил?

«Во где параша! Узнаю кто ― урою уродов, в унитазе утоплю гадов!»

Нужным серо-зеленым сосудом в камере Тана пользуется без стеснения по всем типам зековской нужды, обусловленной естеством. На то у нее баллон с ароматизатором в камере. И опорожнять парашу, отмывать жидким мылом ходит по расписанию под конвоем какой-нибудь одной из трех обслуживающих ее надзирательниц. Кто-то из них обязательно осуществляет для нее, согласно тюремному разрешительному установлению, продовольственный и прочий нормированный шопинг по списку. Доверять это важное дело бесхозяйственным мужчинам надзирателям Тана Бельская никак не доверяет.

Безусловно и естественно, запрещенных товаров и предметов они ей не поставляют и не рискуют. Все-таки шмон в камере проходит регулярно, как гласно, так и негласно. О том, о сем несколько по-женски не без умысла проговорилась ей отзывчивая на внешние субсидии дородная прапорщица Алевтина. По всей видимости, конкурирующие дежурные смены наперебой стараются подловить друг друга на нарушениях внутренних тюремных норм и правил. Но в течение суточного дежурства своей смены спросить все можно, если осторожно.

Насколько Тана полагала, ничего лишнего она ни с кого не спрашивает. Ни в тюряге, ни на воле. Кому много дано, с того и спрос больше. Само собой, коли есть коммерческие предложения. «Подзаконно, что в лобок, что по лбу х…сосам и х…соскам!»

Словом, пребывая в Американке, никому спуску она не давала. В том числе самой себе.

За собственной физической формой и внешностью следит строжайше, образцово. На прогулку выходит ежедневно. На шконке не валяется в бездельной расслабухе. Влажную уборку в камере устраивает ежедневно и раз в неделю по генеральной программе.

Таким образом в щели исподу железно-деревянной шконки, которая может подниматься и прикрепляться к стене, в одночасье обнаружила мойку. То есть нашла лезвие мужской безопасной бритвы.

Отметим не в скобках, что в переводе с блатной фени на нормальный и нормативный язык Тана не нуждается. Уголовный жаргон без кавычек для нее стал столь же естественным средством изъяснения, общения и мышления, как и для надзирателей в Американке. Как оно ни расхоже, однако с кем поведешься, от того и наберешься разнообразной лексической специфики. Того более, в тюряге, в крытке. Или на стрелках с базаром, то бишь на допросах у следаков, на свиданках с адвокатами.

Недолго думая, Тана принялась тренироваться в бросках с мойкой, утяжелив ее двумя канцелярскими скрепками в пластиковой оболочке. А вдруг специфически пригодится?

Меры безопасности от случайного подглядывания она при этом соблюдает. Стоит строго спиной к дверному глазку, чутко прислушивается к топоту вертухаев и вертухаек в кольцевом тюремном коридоре.

Тем паче у нее также имеется другое специфическое орудие для тренировки и подкрепления навыков обращения с холодным оружием. О чем полагается знать только лишь немногим своим, не чужим.

Оружейное дело в том, что на экстраординарном свидании с кузиной Вольгой от нее Тана получила заколку для волос. С виду обычная пластмассовая дешевка. Но в деле и при делах это есть отличный режущий и колющий инструмент нейтрализации и ликвидации реальных противников в рукопашной схватке.

Тана даже было подумала опрометчиво, не заточить ли соответствующим образом рукоятку тупого столового ножа. Все-таки метательное оружие? Ан немедля отреклась от негодного форса. Камеру-то раз к разу секретно шмонают, когда она в душе. Да и ножик в невозбранное пользование она выдавила в нарушение тюремных правил. Другим-то заключенным и подследственным столовые ножи, ― хлебушек, батончик порезать и все такое, ― выделяют кроме как на время приема пищи.

О том и начальник тюрьмы ей при каждой встрече разводит, распинается. Показывает, гаденыш гнусненький, участливо, какой он добрый попка, как всегда рад пойти ей навстречу.