Конечная Остановка

Евген привычно-брезгливо изучил железную миску с овсянкой. С не меньшей брезгливостью он вчера исследовал на предмет съедобности сырую тертую свеклу с селедкой на ужин. Тем не менее, подчистили они, будь здоров, и вчерашнюю, и утрешнюю тюремную кормежку.

С утра оба сокамерника хмуро безмолвствовали. Евген добыл из собственного своего кешера толстую тетрадищу формата А4, уселся за угловой стол справа от умывальника под окошком. Змитер улегся кемарить до прогулки, размышлять по времени и месту.

По его недолгому тюремному опыту и наблюдениям, формой все камеры в Американке одинаковы. Представляют собой нарезанные трапеции двенадцати шагов в длину. Три-четыре шага у двери от стены до стены. Пять-шесть шагов у оконного проема с красно-коричневым стеклопакетом и намордником снаружи, сваренном из арматурных штырей. Некоторые камеры-трапеции чуток пошире. Это там, где помимо раковины есть унитаз с фановой трубой. Но таковское обустройство только для 4−5 зеков в одной камере.

Камеры в виде трапеций из-за того, что тюремное здание выстроено в форме круглой коробки из-под торта, или, если угодно, картонки для дамских шляп великосветского дизайна.

Большая часть тюремных камер, то есть все те, что на втором этаже, расположены по окружности центрального зала. По тому же кругу, как по балкону, ходят, шарятся, шныряют надзиратели дежурной смены. Каждые две-три минуты им предписано заглядывать в дверные глазки. Рядом с каждой камерой специальные полки. На них лежат бритвенные принадлежности зеков, кипятильники, витамины, лекарства.

Как-то раз Змитер увидел на такой полке целую гору разных медикаментов. Анонимно посочувствовал какому-то хвором зеку. Заметив, куда он смотрит, конвоировавший его вертухай, немедля задернул шторку. Тюремная тайна, значит.

Между прочим, даже мельком видеть других зеков, не из своей камеры, заключенным и подследственным Американки категорически запрещено. Перемещаются по тюрьме конвоируемые зеки строжайше по отдельности. Об их секретном перемещении конвойные сигнализируют, предупреждают насвистыванием, чтобы другой конвой и прочие тюремные службисты не зевали, сторонились, обходили стороной. Или подождали, пока тайного зека не проведут, отведут, куда надо, с малохудожественным свистом.

«Свистуны влагалищные, черти драные!» ― ехидно процитировал Змитер по поводу и по случаю. Правда, из другой, уж вовсе фантастической оперы. «Быть может, когда-нибудь некто Дымкин тоже напишет оперу… кому-нибудь, как свидетель, в Гаагский трибунал по расследованию преступлений белорусского лукашизма».

Чтобы подняться на второй тюремный этаж через центральный провал с круглой балконной балюстрадой, зекам и конвойным надо преодолеть два марша примечательной железной лестницы, ― вернулся Змитер к мысленному описанию внутренних достопримечательностей Американки. Черт те знает сколько ему предстоит в ней кантоваться. «Подконвойно и подневольно».

Пупырчатые ступени центральной лестницы в Американке до блеска стерты, измерены шагами бесчисленных заключенных, их конвоиров, начиная с 30-х годов прошлого века, когда была построена эта вот следственная тюрьма ГПУ-НКВД-МГБ-КГБ. Выстроили ее по американскому проекту, как и другие, ей идентичные спецтюрьмы в коммунистическом Совсоюзе. Наверное, отсюда происходит ее название в народе, ― пришел к немудрящему умозаключению Змитер.

Наверху от лестницы ведет ответвление на центральную площадку-насест. Должно быть, когда-то на ней сидел попка-вертухай, вкруговую озирал камеры одурелый чекист. Если вместо глухих дверей с кормушками и глазками были решетки, наподобие тех, что в старых, собственно, американских тюрьмах.

На первом этаже Американки пищеблок, медкабинет, карцеры, закутки для обыска, спуск в душевую для заключенных и в баню для тюремного начальства. Также в полуподвале размещены комнаты допросов и свиданий. Дальше по коридору прочие служебные помещения. Говорят, особым заковыристым туннельным коридором оттуда можно пройти на КПП, где принимают передачи от родственников и арестантов отпускают, буде случится, на волю.

К далекой истории будь помянуты, расстрельный коридор и выход, откуда былые энкаведисты поднимали, грузили, вывозили трупы репрессированных в урочище Куропаты, ныне крепко замурованы. А тугоухой народной молве, кривотолкам, хрень на плетень, слухам о существовании некоего подземного автомобильно-железнодорожного туннеля из Американки в почтенный тюремный замок на Володарке доверять незачем.

Здесь Змитер весьма и весьма пожалел, что почти ничегошеньки не знает о совковой предыстории Американки. Но это упущение вполне поправимо. «Для очистки совести на свободе добросовестно и остросюжетно все выясним», ― сочинил он неприхотливый каламбур, придя в отменное настроение и воодушевление. «И еще неоднократно выйдет зайчик погулять. Ясное дело, покуда в тюремном дворике».

На прогулку Змитера и Евгена почтительно отконвоировали три надзирателя в зеленых мундирах с погонами: два сзади, один спереди. Вывели не самыми первыми, но и не последними, где-то в одиннадцатом часу. Прогулочный дворик им выделили тоже вполне сносный. Хоть и не самый большой в центре зоны зековского выгула, но и не маленький. Тот, который с левого боку от вышки с верховым гебешным попкой и его музыкальным матюгальником.

Всего в Американке насчитывается девять прогулочных двориков. Самый омерзительный ― в правом углу под вышкой узкая наклонная щель полтора метра в ширину. Зарешеченная клетка-обезьянник на выходе из тюрьмы в прогулочную зону малость получше. Хотя туда одиночек запускают, притом в последнюю очередь и раньше всех отправляют в камеру. Так что одиночная прогулка выходит намного меньше положенного часа или двух часов.

Высота стен каждого дворика больше четырех метров. Наверху стальные решетки, чтоб небо в клеточку, или стальная сетка. Внутренние булыжные стены между двориками сверху продолжаются, отгорожены заборами из колючей проволоки. Вверх лучше не смотреть. Зато на малую скамеечку присесть можно, коли наскучит ходить, бродить в замкнутом пространстве.

Для того чтобы подследственные и заключенные не могли переговариваться и передавать приветы в соседние дворики, у вертухая на вышке во всю мощь валит музычка. Надсаживаются, надрываются трансляции FM-станций на вкус дежурного надзирателя в прогулочной зоне. Голосят мерзко просроченными подгнившими хитами, гомонят повторной рекламой для лохов. Отчего у зеков мурашки по коже от омерзения. Иногда проквакают сверхкраткие мало актуальные полуновости о валютных курсах и погоде. Один вертухай, ярый попсович-русофил, завсегда подключает к тюремному матюгальнику собственную мерзкую шарманку и непомерно глушит окружающих гнусавой россиянской мерзостью.

Такое вот шумовое прогулочное сопровождение. Зато в своем дворике вы можете совсем расковано разговаривать, о чем вам благоугодно, не опасаясь прослушки и направленных микрофонов при таком запредельном уровне звуковых помех. А беспредельщицкую попсятину спустя некоторое время начисто перестаешь слышать и замечать. Коли есть с кем о чем-то нужном приятно поговорить.

«Кому не услышаться там на FM? И точка би-вай, бывай, бай-бай. Не надо петь козлиных песен!»

Пока его напарник усердно предавался динамичной растяжке на свежем воздухе, Змитер сделал несколько силовых упражнений на статику. Прищурившись, припомнил невидимую отсюда облицовку камнем на цоколе тюряги. Снизу доверху смерил оценивающим взглядом оштукатуренное бледно-желтое круглое здание Американки. На это его обозрение, оно очень походит внешне на зал заседаний палатных депутатов в конструктивистском Доме правительства. Отчего-то ему вдруг вспомнился английский пороховой заговор. К чему бы это?

― А на вышке маячит очумелый чекист! ― откомментировал в речитативе знакомой песенной цитатой Змитер.

Евген в той же тональности вспомнил другой образчик устного народно-тюремного творчества:

― С одесского кичмана слиняли два уркана…

Глава тринадцатая И Тане уж не так ужасно