Страница 28 из 31
Но армия, состоящая непосредственно из народа – мобилизованных крестьян и рабочих, сама могла стать угрозой «колчаковскому народоправству». Не случайно, отмечал С. Мельгунов, для всех белых вождей было характерно стремление держать свои армии «вне политики». Так, уже 21 ноября 1918 г. Колчак издает приказ: «Всякую попытку извне и изнутри втянуть Армию в политику приказываю пресекать всеми имеющимися в руках начальников и офицеров средствами»{467}.
Тогда за какие идеи должны были идти на смерть солдаты Колчака?
Адмирал не утруждал себя особыми изысканиями: «Мы все сражаемся за воссоздание Родины и боремся против захватчиков власти, которые под ложным именем рабоче-крестьянского правительства поработили наше отечество. Эти захватчики даже не русские люди, они наемники немцев, и кто они такие, вы отлично знаете»{468}. Точно такими же лозунгами, по словам князя Трубецкого, призывал к непримиримости и высший командный состав Добровольческой армии Юга России: «“немец был враг, и притом нечестный враг, придумавший удушливые газы и самих большевиков”. Помощник Главнокомандующего ген. Лукомский совершенно серьезно утверждал: “немцы не в честном бою, а подлыми предательскими приемами погубили нашу армию и продали Россию в руки большевиков”»{469}.
Лидеры белого движения не смогли найти ничего лучшего, чем повторять обращение Л. Корнилова времен августовского (1917 г.) мятежа: «Великая родина наша умирает. Час ее кончины близок. Вынужденный выступить открыто, я, ген. Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов[25] действует в полном согласии с планами германского Генерального штаба… Я не могу заставить себя отдать Россию в руки ее наследственному врагу, германской расе, и обратить русский народ в рабов германцев, но предпочту умереть на поле чести и сражения, лишь бы не видеть позор и бесчестие Русской Земли»{470}.
Но Колчак пришел к власти уже после подписания перемирия Антанты с Германией. Допрашивавший его Алексеевский спрашивал в связи с этим: «Германия вышла из войны, и установилось общее замирение Европы. Не возникало ли у вас мысли, что и для России надо искать мирного выхода из того положения, которое создалось?» В ответ Колчак заявлял: «этот мир нас не касается, и считал, что война с Германией продолжается…»{471}.
«Чем, кроме “зараженного духа”, кроме пагубной склонности к самоублажению можно было бы объяснить, что стоявшее на высших ступенях военной иерархии и призванное руководить сложнейшими событиями лицо дает этим событиям оценку, по наивной простоте своей присущую разве что ученику подготовительного класса, – восклицал по этому поводу Р. Раупах, – Эта боязнь называть вещи своими именами исключала всякую возможность трезвой оценки событий и людей, то есть то качество власти, без которого она утрачивала свое значение»{472}.
Абстракцию «Белой идеи» наиболее ярко подчеркивал лозунг, провозглашающий ее цели – «Непредрешение». В соответствии с этим лозунгом все будущее политическое устройство России отдавалось на волю нового «Учредительного собрания», которое должно было быть созвано после победы над большевизмом. Идея «Непредрешения» стала официальной целью Белого движения 9 января 1918 г., прозвучав в манифесте Добровольческой армии: «Новая армия будет защищать гражданские свободы, что бы позволить хозяевам русской земли – русским людям – выражать через выбранное Учредительное собрание свою волю…»{473}
Один из авторов манифеста создатель Белой армии Юга России ген. М. Алексеев в июне 1918 г. откровенно пояснял: «Относительно нашего лозунга – Учредительное собрание – необходимо иметь в виду, что выставили мы его лишь в силу необходимости… Наши симпатии должны быть для вас ясны, но проявить их здесь было бы ошибкой, т. к. населением это было бы встречено враждебно… Большинство офицеров Добровольческой армии было за поднятие монархического флага, но…»{474}, отмечал ген. А. Лукомский: «в 1918 и 1919 гг. провозглашение монархического лозунга не могло встретить сочувствия не только среди интеллигенции, но и среди крестьян и рабочей массы… провозглашение же республиканских лозунгов не дало бы возможности сформировать мало-мальски приличную армию, так как кадровое офицерство, испытавшее на себе все прелести революционного режима, за ними не пошло бы»{475}.
Если «“непредрешенчество” ген. Корнилова являлось предоставлением решения основных государственных вопросов Учредительному собранию, – отмечал в этой связи ген. Н. Головин, то, – “Непредрешенчество” же ген. Деникина было умалчиванием о способах их разрешения… Сравнение “наказа” ген. Деникина с подобным же наказом ген. Корнилова резко обнаруживает, насколько политическое мировоззрение нового вождя Белого Движения остается скрытым…»{476} Скрытым от собственной армии, которую он вел насмерть и народа, который он призывал идти за собой!
Суть проблемы «Непредрешения» передавал главный идеолог в правительстве Колчака Гинс: «Существенным пробелом программы Российского Правительства (Колчака), была неясность его политической физиономии в его официальной программе. Оно стремилось объединить все, что относилось враждебно к большевизму. Но что положительного оно обещало? Ссылка на Учредительное Собрание равносильна отказу от навязывания народу своей программы. Но власть всегда должна иметь определенные намерения, и в Учредительное Собрание она не может явиться без всякого проекта государственного устройства»{477}.
Деникин полностью отдавал себе отчет в этом, однако «предрешение» казалось ему страшней: «Перед правительством оставались бы и тогда неразрешимые для него вопросы: невоюющая армия, непроизводительная промышленность, разрушаемый транспорт и… партийные междоусобицы, а кроме этого было еще и крестьянство, занятое “черным переделом”… “Непредрешение” и “уклонение” от декларирования принципов будущего государственного устройства…, были не “теоретическими измышлениями”, не “маской”, а требованием жизни. Вопрос этот чрезвычайно прост, если подойти к нему без предвзятости: все три политические группировки противобольшевистского фронта – правые, либералы и умеренные социалисты – порознь были слишком слабы, чтобы нести бремя борьбы на своих плечах. “Непредрешение” давало им возможность сохранять плохой мир и идти одной дорогой, хотя и вперебой, подозрительно оглядываясь друг на друга, враждуя и тая в сердце – одни республику, другие монархию; одни Учредительное собрание, другие Земский собор, третьи “законопреемственность”»{478}.
Но в еще большей мере политика «непредрешенчества» была ориентирована на союзников. На это прямо указывал командующий чехословацким корпусом ген. Р. Гайда, варившийся в гуще событий, в своем сообщении военному департаменту США: «Колчаковское правительство не может удержаться у власти, и если союзники будут помогать ему, это будет величайшей исторической ошибкой. Правительство делится на две части: одна выпускает прокламации и распространяет сообщения для иностранного потребления о благожелательном отношении правительства к созыву Учредительного собрания и готовности осуществить его созыв, другая часть тайным образом строит планы и заговоры с целью восстановления монархии»{479}.
467
Приказ Верховного Главнокомандующего всеми сухопутными и морскими вооруженными силами России 21 ноября 1918, № 44. РГВА. Ф. 39499, оп. 1, д. 4, л, 7. (Мельгунов С. П. Трагедия адмирала…, с. 56).
468
Речь Верховного Правителя к солдатам 12 августа 1919 // Наш Край. Хабаровск, 1919. № 6, 22 августа. С. 2 (Мельгунов С. П. Трагедия адмирала…, с. 51–52).
469
Раупах Р.Р…, с. 281–282.
25
Большевики во время мятежа были в меньшинстве во всех органах власти, где были представлены, в частности в Петроградских Советах они имели не более 15 % голосов.
470
Ген. Корнилов, Воззвание, 27 августа 1917 г. (Керенский А.Ф. Прелюдия…, с. 189–190)
471
Допрос Колчака. Протоколы Заседания Чрезвычайной Следственной Комиссии. Архив Октябрьской революции Фрнд LXXV, арх № 51.; Допрос Колчака – Л: Гос. изд-во, 1925. (Квакин А.В…, с. 469).
472
Раупах Р.Р…, с. 281–282.
473
Кенез П…, с. 81.
474
Жуков Д. Жизнь и книги В. В. Шульгина (Шульгин В. В…, с. 40)
475
Лукомский. Воспоминания, т. II, Берлин, 1922, с. 175.
476
Головин Н.Н. Российская контрреволюция…, т.1, с. 498.
477
Гинс Г. К…, с. 683.
478
Деникин А. И. Национальная диктатура и ее политика. Очерки русской смуты, т. 4, Берлин, 1925.
479
Гревс У., Американская авантюра в Сибири, М, 1932, с. 169.