Пепел и роса

Где-то между всей этой суетой снова появлялся Тюхтяев, на этот раз более озабоченный. Причем настолько, что даже дурашливость дома оставил. Мы устроились в столовой и поклевывали какие-то очередные подарочные сладости — теперь этого добра у меня хватало.

— Ксения Александровна, я тут уехать должен буду. Возможно, далеко и надолго. — он вертел в ладонях чашку и не поднимал глаз.

— Надеюсь не в Сибирь? — ляпнула я.

— Всегда восхищался Вашей проницательностью. — грустно улыбнулся мой несостоявшийся жених.

Да что там у них случилось-то?

— Мне должность предложили. Томского полицмейстера.

Да это не просто понижение, это по стенке мужика размазали ни за что. Еще бы канцеляристом в уездном городке — чтобы совсем иллюзий не было.

— В гости позовете? — это я как бы в шутку, но в ответ получила очень странный взгляд. Как будто у ребенка новогодний подарок оказался пустой коробкой и исправить это уже не получится. Но комментировать не стал, только невесело хмыкнул.

— Вы уж не скучайте. И пореже влезайте во всякое. — он поцеловал мне руку и собрался.

Вот что это было? Ни предложения, ни ухаживаний. Неплохой он мужик, по сути. Не будь в моей жизни Феди… Хотя этот самый Федя даже намерений не обозначает. Нет бы тоже ночью темной к графу заглянуть и обсудить мое будущее. Представила сцену в лицах, и чтобы Николай Владимирович непременно в колпаке, едва не расхихикалась.

— Михаил Борисович, спасибо Вам за это приключение.

Он улыбнулся.

— Вам полезно чем-то увлекаться. И минералы — они побезопаснее дипломатов.

— Вы… — я не сразу нашла слова. — Берегите себя. И помните, что все наладится, а в этом доме Вам всегда рады.

Я обняла его на прощание, и он с легкой заминкой ответил на объятье. Но границ не переступил, а зря.

Эту мизансцену на крыльце с интересом наблюдали из окна, так что помимо рядовых служебных проблем Тюхтяев еще и вляпался в мои, запоздало охнула я. Компенсировала эту новую и неизвестную ему пока напасть легким поцелуем в щеку и пожеланием вернуться, произнесенным шепотом на ухо. Судя по озадаченности и легкому изумлению, последнее оказалось неожиданностью. А с моей стороны такие авансы раздавать вообще жестоко, но хотелось!

Коллежский асессор Андрей Михайлович Оленищев обладал недюжинными талантами в рисовании и после нескольких эскизов ему удалось отразить все капризы и пожелания участников, а в свободное время он исхитрился написать мой портрет акварелью. И это было не столько пафосное портретное сходство, сколько динамичный импрессионизм.

Я получилась живой, энергичной, но в то же время какой-то ранимой и хрупкой. Мы водрузили портрет в тяжелой раме на стену салона, и как-то стало солиднее в доме. Андрей Михайлович был слишком застенчив, чтобы продолжить ухаживания, а я деликатно не замечала намеков, так что наши отношения почти перешли в категорию дружеских, теплых.

Но однажды, кто-то из инженеров притащил с собой гитару.

Не притрагивалась к струнным инструментам с августа девяносто четвертого, почти два года, а тут вдруг что-то захотелось. И я зажгла. До того, как сбегали за шампанским второй раз, еще держалась в рамках романсов. А потом успела и кое-что из рока выдать, и, по-моему, даже станцевать.

Утро встретило меня головной болью, рассолом от моей жалостливой Евдокии и слава Богу, пустой постелью. Признаюсь, я не очень уверенно помнила, как выпроваживала гостей. Зато, когда ближе к одиннадцати раздался стук в дверь и на пороге образовался Оленищев с мольбертом, холстом и сумкой явно художественного назначения, стало не до смеха. Смущаясь и краснея, Андрей Михайлович напомнил о том, как я возжелала портрет маслом в неглиже.

— То есть прямо вот так и сказала? — уточнила я, чуточку мертвея от смущения.

— Да, Ксения Александровна. — исследуя какую-то важную точку на полу ответил художник. — И еще пообещали выставку этой картины устроить.

— Мммм. Выставку, значит… — Шампанское внести в запретный список. — Ну раз решила, то что делать, дворянское слово нерушимо. Где рисовать-то будем?

Хороший свет нашелся в библиотеке, там же мне пришла в голову отличная идея, позволяющая сохранить и мою честь, и чужую нравственность. Эту идею я прикупила совсем недавно на распродаже имущества поиздержавшейся кокотки. Прочими вещицами побрезговала, а вот это… Устоять не смогла. Прожарила пару дней на солнцепеке — это убивает возбудителей туберкулеза, сифилиса и других неприятностей, и убрала до лучших времен. Вот они и пришли.

Широко распахнутые окна позволили моим соглядатаям в подробностях рассмотреть огромный веер из перьев у камина, за которым распласталась я в одних укороченных панталонах и тонком шарфе, опоясывающем грудь. По обнаженным плечам и ногам становилось понятно, что за веером ничего нет, но формально непристойности не было. На лицо мне пририсовали маску с теми же перьевыми мотивами, и это вообще позволяло хулиганить, но перед графом, все же, было как-то неудобно.

Первая ночь после этюдов прошла спокойно, а на вторую я обнаружила замену действующего игрока среди наблюдателей. Даже один остался, без напарника. Сам выбрал свой удел, зловеще улыбалась я белой ночи. Поэтому утром долго крутилась перед зеркалом, примеряя драгоценности. Они же на голой коже смотрятся лучше всего, а одежда только отвлекает. Кстати, активные занятия верховой ездой, здоровое питание и четырехэтажный дом сделали то, на что не сподобились несколько лет спортзала — я стала подтянутой со всех сторон, а чертовщинка во взгляде только добавляет очарования. Упражнения с плиткой позволили сохранить кожу лица в приличном для тридцатника состоянии и в целом, не стыдно было бы позировать и действительно голышом.

К обеду пришел посыльный из магазина с большой полосатой коробкой. Халат с глухим воротником в пол жемчужно-персикового цвета был, конечно, несколько монашеским, но мне понравился. Какой же он милый, однако, вроде как уже разбежались, а подарки дарит. Я распахнула окно пошире и примерила обновку. Опять же на голое тело. В бинокль разглядывала чуть позже его окаменевшее лицо. Тяжек, тяжек труд политического сыщика.

Презентация портрета прошла при большом стечении народа. Поскольку летом домочадцы семейных инженеров находились на дачах, то общество было преимущественно мужским, из женщин привели лишь немногочисленных подружек и невест. Мы с Оленищевым немного волновались: он за художественную ценность, я — за пуританскую мораль, но столько аплодисментов я еще не срывала. Не зная предыстории, изображенную женщину можно было принять за балерину или актриску бурлеск-шоу, а поскольку сейчас звезда мадмуазель Кшесинской высока как никогда, подобные картины не особенно удивляют, и лишь избыточно озорной взгляд в прорезях маски выдает несовременную барышню.

На этот раз я была очень осторожна с алкоголем и лишь пела разные задушевные песенки. Отлично провела время. По ходу действия мы все пришли к выводу, что первоначальный проект карты нуждается в доработке и стоит сделать карту еще и рельефной, что требовало дальнейшего вдумчивого обсуждения. Хотя признаемся честно, изначальная идея уже стала лишь поводом для посиделок.

Когда я спровадила всех гостей, ответив на очередную порцию комплиментов и отклонив самые нескромные предложения, осталась наедине с картиной. Ее мне единогласно презентовали мои приятели.

Из недр дома вышла прислуга и критично уставилась на творение коллежского асессора.

— Срам-то какой. — охнула Евдокия и перекрестилась. Устя, по-видимому, была с ней согласна.

— У нас в усадьбе разные обнаженные висят. Даная есть, нимфы всякие. Есть графини и поболее открытые. — возразил Мефодий. — Бабка Николая Владимировича, царствие ей небесное, вообще по пояс голая.

А вот этот портрет я видела. Оказалось, что в конце XVIII-начале XIX века мода несколько отличалась от того, что нам показывали в «Войне и мире». Причем настолько капитально отличалась, что я потом даже в интернете прошустрила, а то казалось, что попала в вертеп развратников. Платьица тогда носили из тонких тканей и без чехлов. То есть ножки и все прочие прелести светили только так. А декольте, обнажавшее соски, вообще считалось нормой жизни. Говорят, Наполеон раз осмотрел очередную даму на балу и потребовал одеться, прежде чем заговаривать с ним. Действительно, ладно осьмнадцатилетние прекрасные дивы, но после стандартных пяти-восьми родов, без фитнеса и подтяжек выставиться в тонкой тюли — это тот еще экстрим. Да и для русской зимы мода — самое то.