Открытие

И только сказать он это успел, как сорвалась с его плеч котомка. И посыпалось из нее на траву золото. Алешка кинулся на колени собирать да как закричит на всю тайгу нехорошим голосом. Вместо золота — пирит, колчедан серный! Блестит, как золото, а надавил посильнее — он и хрумкнул, точно камешек простой.

Федька тоже испугался. Сбросил свою панаху[1], раскрыл котомку, а там все, как было: самородок к самородку. Золото полновесное.

Устроили они привал. Федька ужин хлопочет, а друг его опомниться не может. Обшарил всю котомку — один колчедан. Вывалил на траву и смотрит — не превратится ли снова в золото?

«Не кручинься, — говорит ему Федька, — не в тайгу идем, к людям... Рядом-то с людьми проживем. А впредь умнее будешь — зарок тайги не нарушишь. И я прежде всего не позволю тебе».

«Дозволишь!» — закричал тут Алешка, схватил кайлу и Федьку по голове. Упал тот и кровью своей костер затушил.

Алешка панаху его на плечи — и бежать. А тайга ему вслед рыком медвежьим: «Ры-ы-ы!»

Прибежал он все же в жилуху и — в золотоскупку. Молит: «Примите скорей!» Вывернул на прилавок котомку, а там вместо золота — сланец серый, окрапленный колчеданом...

У Любы уже в середине рассказа намокли ресницы. И как только смолк голос Фени, на щеку Любы скатилась светлая капля.

— Тетя Феня, а Василий ваш эту жилу ищет? — спросил Игорь, незаметно вытирая свои глаза о Фенину кофту-самовязанку.

— Эту, Игоречек, — закивала Феня, — много терзаний поимел он на поисках... Оборвался, обнищал, вот и вынужден был пойти на шахту...

— А теперь опять будет искать жилу? — спросил Игорь.

— Ох, нелегко теперь собираться-то, — сказала Феня. — В тайгу с одной буханкой хлеба не выйдешь...

— А с Матвеем Андреевичем если ему? — спросил Игорь. — Вдвоем бы они быстро нашли ту жилу.

— Нельзя им вместе, — ответила Феня, щекоча Игоря кончиками волос. — Матвей Андреич от государства ищет, а Вася от себя старается...

— А почему они не соединятся? — спросил Игорь.— Быстрей бы получилось!..

Но тут вмешалась мать. Она тоже любила сказки Фенины слушать и возилась недалеко с тряпкой, вытирая пыль.

— Почему, почему! — оборвала она Игоря. — Много будешь знать — быстро состаришься.

— А мне надо знать, с кем лучше в тайгу идти, когда вырасту! — огрызнулся Игорь. — Чтоб жилу найти!

— Лучше с Матвеем Андреевичем, Игоречек, — вздохнула Феня. — Старательской долюшки горькой тогда тебе не знать.

— Когда вы с Любой подрастете, старатели вовсе выведутся, — заметила мать. — Одни геологи останутся, с высшим образованием.

Из сеней донесся голос отца и скрип половиц под его ногами.

Феня смахнула ловким пальцем слезинку с Любиной щеки, проворно соскочила с дивана и юркнула на кухню. Она побаивалась отца, хоть он всем заявлял, что занимается ее перевоспитанием и надеется как раз в ней насовсем истребить кулацкий корень Крупца.

«Я из тебя сделаю человека, Феня! — любил повторять отец. — Будешь придерживаться рабоче-крестьянских позиций!»

Феня и перековывалась возле матери. Отец женился на самой бедной безродной сахалярке и доверял матери перевоспитание Фени. С матерью-то домработница подружилась. И перед Куликовым она не робела. Соберутся и разговаривают о родине. Вспоминают свои места, цветущие сады и тихую речку Свапу. А отец только посмотрит на Феню, она сразу опускает голову.

Отец вошел в зал без улыбки, молча. При хорошем настроении он пел и дома. А тут только до порога.

— Есть будешь, Петя? — спросила мать, виновно мигая ресницами-чернушками.

— Нет что-то аппетита, — отозвался отец и сразу направился к дивану.

Люба затаилась в углу дивана, загораживая собою Игоря, точно отец собирался бить его.

Отец остановился перед ними, вынул руку из-за спины. На его ладони лежала знакомая книжка. Потрепанная, с надломленным уголком.

Отец положил книжку на колени Игоря, поглядел вроде бы на него, а на самом деле куда-то дальше своими пронзительными глазами.

— Книги-то не надо терять, сын, — наконец сказал отец, сверкнув коронкой. — В книгах большая сила, только ее на дело употреблять надо, а не слабину ею разводить научную!

— Больше не буду, — пообещал Игорь.

— Это он из-за меня, Петр Васильевич, — сказала Люба. — Я во всем виновата!

Отец улыбнулся, пригладил Любины косицы и сказал:

— А ты, перепелка, не клохчи! Пусть свою грудь учится подставлять!

— Петя, может, разогреть борщ? — вмешалась мать.

Отец поводил крутым подбородком над головами ребятишек и пошел в спальню.

3

Наслушавшись всякого про золото, Игорь стал проситься с Куликовым в тайгу на поиски. Но и Люба не отставала. И в конце концов геологу пришлось взять их обоих на один из выездов.

Они выехали поутру на вездеходике, у которого брезент был линялый и в дырках. Машина поднималась на Горбач с такими потугами, что казалось временами: вот-вот она покатится назад по улице Мира, до самого Витима, а потом исчезнет в его волнах.

Игорь не вскрикивал на поворотах дороги, как Люба, но голову втягивал в плечи. Однако страхи были напрасны. Куликов выгонял машину на Горбач, согласуясь с мощностью мотора.

— Домики, будто игрушечные! — кричала с заднего сиденья Люба. — Люди, точно букашки!

Город открывался со всех сторон. И везде он был деревянный, построенный из того листвяка, что срубили здесь же, отвоевывая когда-то террасу у тайги. Только здания райкома партии и приискового управления выделялись своими кирпичными стенами. А так город был серый — избы, заборы, убранные огороды, топольки и черемухи с облетевшей листвой. Совсем серый по сравнению с окружающей его тайгой.

Машина въехала в золотое обрамление Витимска. Последние натужные выхлопы — и она углубилась в тайгу. Справа и слева закачались рыжие лиственницы. Под колесами зашуршала опавшая лиственничная хвоя. Отмершие иголки бились в стекло, летели с лиственниц на дорогу. Лужи были затрушены хвоей, из под колес расплескивалась оранжевая каша. Вся дорога была в золотом наряде. Куликов из-за этого покрывала не видел рытвин и не успевал лавировать между ними. Машина подскакивала и гремела металлическими суставами.

— Нет же, чтобы людям вот это золото ценить, — сказал Игорь, вертя головой во все стороны. — Сейчас вы насобирали полную машину и привезли в город сдавать!

Куликова затрясло от смеха, казалось, он хочет достать своим острым носом баранку.

— Велосипед мечтаешь купить? — спросил Куликов. — Или мотоцикл?

— Нет, — ответил Игорь, — я бы Митьке Шмелю помог корову купить.

— Смотри-ка ты, — протянул Куликов. — Оказывается, трудно отделить вас уже от Митьки...

— Семья у них большая, — объяснила Люба, — трое детей... Попробуй всех накорми, обуй да одень.

— Да, — сказал Куликов, — много еще неустроенных людей. Но всех по отдельности не пережалеешь. Когда-то и я пытался каждому несчастному помочь. А потом понял — очень это неэффективно получается... Надо делать главное дело, и помощь придет автоматически, сразу всем, в том числе и тебе самому...

Начался спуск в глубокий распадок. Из-под колес вырывались камешки и катились под откос. Видно было, как прыгали они по траве, били в деревья и падали в ручей. У Игоря от этой картины в спине зарождались мурашки. А Люба припала к нему, вцепившись в плечо. Тут уж было не до разговора. Да и как возразить такому умному человеку? Только бы он не отвлекся от дороги и не забыл про баранку!

Но Куликов был водителем ловким. Он заглушил мотор, и вездеход скатился в долину. Въехали на главную улицу прииска.

Люба снова завертелась на сиденье. Но на этот раз она молча вглядывалась в поселок.

Игорь тоже насторожился. Что-то в поселке было странное. Ни одного человека на улицах. В огородах лебеда, полынь и крапива. И скрипели ставни у магазина с вылинявшей вывеской: «Золотоскуп»: «кр-р-р, кр-р-р».

1

Панаха — дощечка с ремешками для добытой дичи и переноски груза на спине.