Открытие

— Братка! — в первом ряду мелькнула косыночка Фени в красный горошек. — Людям поклонись!

Лукин поднял авторучку и негромко постучал ею о графин.

— Суд удаляется на совещание!

Игорь поддернул к себе Любу и шепнул в ухо, которое напоминало сейчас жарок:

— Нам тоже надо удалиться по-хорошему!

— А я хочу до конца, — запротестовала Люба.

— Тут не до нас! — оборвал ее Игорь.

Люба пыталась протестовать, но народ двинулся к выходу. Зажатые взрослыми, Игорь с Любой не заметили, как оказались на улице.

— Давай обождем вместе со всеми, — попросила Люба. — Интересно же...

— Нечего под ногами взрослых путаться! — Игорь дернул Любу за платье, и она нехотя пошла за ним. — Надо знать свой шесток.

— Ох и аккуратист же ты, Игореха!

— Стой! — Игорь замер на углу и стал ощупывать себя, точно слепец. — Я потерял книжку!

— Не надо было сбегать, — Люба обрадованно замигала своими пышными ресницами, — кто убегает, тот всегда теряет!

— Не радуйся! — сказал Игорь. — Я-то ее прочитал! А ты только картинки смотрела и ничего не знаешь про горные породы и минералы!

— Узнаю!

— Ха!

— Мне Матвей Андреевич расскажет!

— Нужна ты Матвею Андреевичу, как на суде!

— А ты?

— Я с ним в тайгу скоро пойду — договаривались!

— А я захочу, уйду с дядей Васей жилу искать, вот!

— Еще не известно, сколько дадут дяде Васе...

Тут они поняли, что заговорились, и смолкли. По-взрослому чинно зашли в дом и нахохлились на диване.

Ждать пришлось недолго. В прихожей раздался не то смех, не то всхлип, и в комнату вбежала растрепанная Феня. Ее встретила мать, они обнялись и расцеловались. Потом Феня сорвала с головы свою косыночку и прошлась с ней вприпляску вокруг стола.

— Выпустили, — припевала она. — Ксения Николаевна, Любушка, Игорек, радость какая! Выпустили братку!

Она расцеловала Любу и протянула ей сахарного петушка на палочке. Игорю подала такой же сладкий револьвер, а матери — шерстяные носки самодельной вязки.

— Да зачем ты, Феня? — пыталась отказаться мать. — Тебе самой пригодились бы...

— Нет, родименькая, носи на здоровье, — ответила Феня. — Радость у меня... От вас она всех исходит... Благодаря вам это... Век буду молиться за Дмитрия Гуровича... Как плокулор ни гнул, а не сломил судью нашего... Дай ему, господи, здоровья да долгих лет жизни. — Феня перекрестилась на окно, в котором виднелся копьевидный куполок витимской церквушки. — И вам всем, пригожие мои... Молиться буду за вас, за всех...

— Лучше сказку расскажи нам, Феня, — попросил Игорь, обсасывая оранжевый револьвер, — которую дядя Вася сегодня на суде поминал!

— Сказку, сказку! — запрыгала Люба. — Про Алешку Фартового и Федьку Золотника!

— Расскажу, красавчики мои, — отозвалась Феня, — расскажу вам ее — от папаньки слышала... Хоть не до сказок сейчас, да что с вами поделаешь.

Она пригладила волосы, черные, как глухариное перо, и уселась на диван.

Игорь и Люба придвинулись к ней. Феня обняла обоих и стала говорить нараспев.

— Искали золото в Дальней Тайге два друга-старателя. Одного звали Федька Золотник — небольшенький был, молчаливый и рыженький, как само золото. Другого Алешкой звали, по прозвищу Фартовый. Был Алешка громило черноглазый, лотком орудовал, будто пушинка в руках. Оба старателя друг другу насчет золота не уступали, видели золотинки на семь метров под землей, а фарт не выпадал им давно. Уж какой день в тайге бились, а без толку. Изорвались, изголодались копачи, в глухие дебри забрались, а золотишка нет как нет. Где ни попробуют песочек — пусто, где ни выбьют ямку — не видать пласта. Совсем отчаялись старатели. А ветер уж тайгу оголяет, верхушки гольцов снежком окропляет. Бросил тут оземь лоток свой Алешка и возопил на всю тайгу: «Эх ты, бессердечная, мало тебе пота-крови наших, когда ж тебя мы умилостивим?!»

Ну, услышали их Золотая Матушка с Батюшкой, что золотишко родят. И выходят они в медвежьем обличье из-за деревьев. Не заметили копачи у них над головами золотых венчиков — бах в медведей из ружьев. А жаканы, словно от камня, — скок в сторону.

«Спрячьте ружья», — говорит им строго Батюшка.

А Матушка договаривает: «Дошел ваш голос до нас. Надо бы проучить вас, чтоб за фартом не гонялись, а землю пахали, хлеб сеяли да детишек растили. Ну да так уж и быть, поможем вам. Будет вам фарт, но с одним условием. Золотом пользуйтесь, как хотите, а вернетесь к жиле только по святой нужде. Запомните хорошенько: по святой! А теперь копайте, где стоите!» И сама сквозь землю, как не было. За ней и Батюшка — только рыкнул по-медвежьи напоследок.

Опомнились копачи и ну дивиться — чего тут копать? Ручей далеко. Свалы да обрыв. Но делать, нечего — надо пробовать. Стали свалы ворочать. И тут блеснуло. Жила кварцевая, а в ней золотые прожилки да самородки вкрапленные. Давай их выцарапывать Алешка с Федькой. За час какой-то столько наковыряли, что поднять еле смогли. Прибросали жилу они глыбками и бежать — дай бог ноги.

Через гольцы, берез буреломы, по марям и распадкам выбрались они в жилуху.

И давай куролесить — только пыль из-под каблуков да червонцы направо-налево.

Долго ли, коротко бражничали, глядь, а в мошнах-то по одному самородочку и осталось.

«Пора по уму жить, — говорит Алешка. — Хватит людей поить — о себе подумать надо». «По уму, так по уму», — согласился Федька.

Опохмелились они, в золотоскупку направились. И как раз на пути погорельцев встретили. Стоят над пепелищем мужик, баба, а их ребятишки малые облепили. Черные слезы ребятишки размазывают — все сгорело дотла.

Увидел Федька погорельцев и говорит: «Не плачьте, люди, вот вам на обзаведенье», — и отдал им последний самородок. Обрадовались мужик с бабой, а ребятишки пуще — в слезы: «Спасибо, дяденька, век будем помнить добро!»

Алешка же говорит Федьке: «Ну, добрая душа, сам-то что грызть теперь будешь?» «А твой самородок на что?» — отвечает беспечно Федька. «Э-э, не пойдет, — говорит Алешка, — дружба дружбой, а табачок врозь... Я на свой самородок артель соберу да жилу раскопаю. А ты хочешь ко мне — пойдем, только мне половина золота будет, а вам уж на всех остальное делить придется». Федька оглядел друга ясными глазами, вздохнул и ответил ему: «Что-то рано ты фарт делить начал, Фартовый... Забыл, что Золотая Матушка с Батюшкой наказывали?..» Плюнул он в сторону друга и пошел от него.

Стал Федька по-простому меж людьми жить, приучился работу всякую делать — и все ладилось у него: хватка-то таежная. Богатства особого не наживал, но и голодом не сидел.

Алешка ж тем временем артель сколотил и в тайгу отправился. Исходили они те места, где жила была, вдоль и поперек, а жилы не нашли. И место вроде то, а под руки один серый сланец попадает с колчеданом блестящим. Блеску много, а толку мало. Не все то золото, что блестит.

Вернулись оборванные, озлобленные и дикие. И в поселке голод.

Избили Алешку Фартового артельные и разбежались. Приполз Алешка к Федьке Золотнику, плачет и просит его: «Пойдем в тайгу, может, вспомнишь, где жила... Не дай умереть с позору...» «Не пошел бы, — отвечает Федька, — да самого нужда заедает. Помочь надо людям, путь к коренному золоту подсказать». «Да, да, — говорит Алешка и зубами клацкает. — Это ли не святая нужда? Должно открыться нам коренное золото». «Добудем золотишка, да выедем в Расею, — поясняет Федька. — Землю зачнем пахать, хлебушко сеять, детей растить».

Насушили они сухарей и в тайгу двинулись. Шли по звездам, по зарубкам своим, по приметам и пришли точно на то место. Обрыв тот, и жила кварцевая проглядывает.

Бросился Алешка на колени, разгребает обломки, самородки выковыривает, котомку золотом набивает. После него и Федька набрал, сколько нести мог. В тот же день обратно отправились.

Благополучно вышли из глухих мест. И на выходе из тайги Алешка говорит Федьке: «Ну, теперь застолбили жилу... всем копачам хватит стараться на сто лет. А что, если мзду небольшую взимать нам с копачей? Подумай, сколько мы жизнью тут рисковали! И сколько мы можем в тайгу хаживать? Скоро ног не поволочим. Давай, Федька, за ум браться. Чтобы золотишко в кошелях не вышло все. На землю-то садиться несподручно как-то, да с нашим открытием крестьянами грязными быть, совсем не резон!»