Открытие

Геннадий Николаевич Машкин

ОТКРЫТИЕ

Роман

За два дня до суда

Женя пришел к Слониковым, как договаривались, сразу после работы. Разговор предстоял важный, о защите Игоря Бандуреева. И Женя ожидал встретить только своих. Но кроме друзей-соседей, он увидел постороннего, учителя местной школы, который квартировал у Митьки Шмеля.

«Передоверил Митька квартиранту, что ли?» — озадачился Женя, впрочем вспомнив, что Шмель с симпатией говорил о своем Гарии Иосифовиче. Будто бы он в течение двух лет, пока живет на Подгорной улице, никому не отказал в помощи написать заявление, а то и сам ходит просить за людей в райсовет, райздрав и райком партии. А уж что Гарий Иосифович печатается в областных газетах, геологи сами знали. И теперь Женя уставился на этого гостя, как на большой сюрприз.

А учитель уже освоился в квартире Слониковых. Он занял любимое Женино место на красной кушетке у обогревателя печки. Посверкивая очками, он что-то писал в тонюсенькой тетрадке. Авторучка его стремительно выводила острые, сильно наклоненные буквы. «Я свою Лилию Ивановну не смог пригласить, — подумал Женя, с подозрением посмотрев на гостя Слониковых, — а этот первый пришел!»

Но хозяин квартиры, широкий веселый Витька Слон добродушно наблюдал за пишущим. А хозяйка уже перелистывала бумажки в серой папке, и деловая бороздка рассекала высокий адвокатский лоб Люси Слониковой.

Только Борис Петрович со всегдашней своей настороженностью в лице поглядывал на учителя сквозь стекла своих очков, напоминающих льдинки на дужках. Но он не мог, хорошо воспитанный человек, пойти против воли хозяев, своих друзей, и намекнуть учителю, что сегодня у них не простая вечеринка, сейчас они собрались на генеральный совет товарищей, тема их разговора: как помочь защите Игоря Бандуреева, обвиняемого в тяжком преступлении, тем более что друзья не пощадят ни личности Игоря, ни самих себя, чтобы отыскать хотя бы малюсенькую палочку-выручалочку.

«Зачем выказывать постороннему нашу рану? — обвел Женя соседей исподлобным взглядом. — И как мы ее собираемся лечить?!»

Но учитель и ухом не повел. А Люся протянула в его сторону гибкую руку с гроздью огнистых ноготков на изящных пальцах.

— Это Женя Солонцов, — объяснила она учителю и представила того: — Гарий Иосифович Наделяев, преподаватель русского языка и литературы в той же школе, где и твоя Лилия преподает...

— Поневоле как-то я привязался к этому делу, — объяснил учитель. — Очень мне жалко мать Игоря... Посмотрю на ее руки, и моя матушка вспоминается... Руки состарились у наших матерей раньше их самих... Вы замечали?

Женя неопределенно кивнул и сжал сухие пальцы очкарика, пробуя их на прочность. Чужак оказался не из слабачков. А так из себя ничего особенного — острое лицо, загнутый чуть вбок нос и воинственный хохолок над костистым лбом: Кощея бессмертного запросто может играть.

— Зови меня просто Гарька, — сказал учитель простуженным голосом и улыбнулся, показывая обломанные резцы. — А о тебе, Женя, я знаю от Шмеля и Лилии Ивановны...

Женя насторожился: неужели его Лилия Ивановна могла откровенничать с этим очкариком?

— Город маленький — скоро все перезнакомимся, — вмешался участливый Слон и повез по бархатной алой скатерти рюмки для коньяка. — За знакомство давайте и выпьем...

В бутылке с коньяком пылало, будто была она с раскаленным металлом. Хотелось плеснуть на язык, чтоб ожгло и тепло разошлось по жилам. Постоянно хотелось тепла в этом Витимске, заброшенном в зимнее безбрежье Крайнего Севера. Но Женя отстранил рюмку и заявил:

— Мы собрались обсуждать или что?

— Как вы просили — поделиться мыслями о защите, — прожурчал голос Люси. — И высказать самим дельные предложения.

— Так чего тогда тянуть резину? — спросил Женя напрямик.

— Я вот подумала сейчас, — ответила Люся, — что Гарий Иосифович, между прочим, может написать в газету о деле Игоря и здорово помочь...

— Поздно в газету, — честно возразил гость, — даже срочные материалы теперь месяцами лежат в редакциях...

«Изо всех сил вовлекает его в дело, — подумал Женя про хозяйку. — Неужели для пользы?»

Женя поглядел в глаза Люси Слониковой и увидел, как броневеют ее зрачки. «Я здесь веду, а не вы! — сказала она одним лишь движением резко очерченных губ. — И будьте же любезны подчиняться, сосед!»

И Женя ответил примирительной улыбкой, показывая доверчивую углубинку на правой щеке. А потом пригнулся и стал растирать мокрое пятнышко под своими унтами: Слон не любил, когда в его уютной, прилично обставленной квартире остаются следы от гостей; сидеть сиди, даже выпей, но за собой приберись — вынеси окурки, затри пятна и расправь дорожку. «Лакеев нынче нет, — прямодушно рассуждал Слон, — и жена у меня не уборщица!»

«Что верно, то верно — не уборщица, — подумал Женя, покосившись на Люсю. — Даже звать ее запросто уже не поворачивается язык... Пора, пожалуй, переходить на полное имя, как произошло с Борисом...»

Люся Слоникова была единственным адвокатом Витимского районного нарсуда. И злить ее сейчас — только делу вредить. Она и так долго уклонялась от всяких прогнозов по делу Игоря. Ссылалась на то, что не закончено расследование. Что следователь Коровин никак не может вынести обвинительного заключения, хоть сам Игорь явился в милицию и признался в совершенном им убийстве отца. А потом заявляла, что ей не все ясно в признаниях Бандуреева. И наконец согласилась провести с ними разговор, как со свидетелями защиты, и выслушать все пожелания истомившихся друзей Слона. А уж они-то приготовились высказать ей все соображения насчет невиновности своего однокашника и товарища Игоря Петровича Бандуреева, обвиняемого в убийстве родного отца.

— Ну, что... начнем? — обвела Люся всех собравшихся твердым взглядом.

— Давайте, — вырвалось у Жени.

— Плохи дела, ребята, — объявила Люся. — Игорь полностью виновным себя считает!

— Так отец-то каков был! — Женя столкнул собственные кулаки так, что щелкнули костяшки.

— Петр Васильевич Бандуреев ничего плохого не сделал сыну, — прервала Люся его спокойно. — И не собирался, как установило следствие... Нелепое столкновение на пороге дома!.. И юристы не видят смягчающих обстоятельств, вот что хочу вам сказать.

— Один вид иного пьяницы вызывает в нормальном человеке ярость, — упорствовал Женя, — а такой запивоха, как был отец Игоря, — вдвойне!

— Ну, это из области тонких эмоций, — сказала Люся. — А следствие имеет дело с деяниями и квалифицирует их по закону...

— И ты считаешь, все верно там квалифицировали? — кивнул Женя на папку.

— Послушайте сами выводы обвинительного заключения. — Люся прочитала: — «...На основании вышеизложенного Бандуреев Игорь Петрович, рождения 25 мая 1938 года, уроженец г. Витимска Иркутской области, русский, образование высшее, холост, беспартийный, аспирант Иркутского горного института, офицер запаса, ранее не судим. Обвиняется в том, что, прибыв в командировку в г. Витимск, придя домой к родителям и увидев плачущую мать и пьяного отца, Бандуреева Петра Васильевича, в стычке с последним нанес топором удар в голову, после чего Бандуреев Петр Васильевич скончался, то есть в совершении действий, предусмотренных статьей 103 УК РСФСР...»

Люся впилась в свою короткую стрижку пятерней — у нее был вид врача, который прочитал диагноз неизлечимой болезни.

— Сколько же лет ему корячиться? — проговорил Женя, теребя свои лохматые рыжие унты. — По этой, по сто третьей?

— От трех до десяти лет, — объяснила Люся. — Умышленное убийство, совершенное без отягчающих обстоятельств...

— А если защищать хорошенько? — спросил Женя.

— Ну, если бы найти смягчающие обстоятельства, — терпеливо разъясняла Люся, — можно было бы биться за сто четвертую...

— А эта чем лучше?'

Люся легко, будто перед глазами был текст Уголовного кодекса РСФСР, процитировала статью: