Открытие

— Да лежи! — Женя неуверенно вошел к Гарьке. — Я так пришел... поговорить... все о том же... прояснить кое-что хочется...

— Я всегда готов!

Гарька натянул спортивную курточку с белым ошейником на кадыке. Он спустил на пол сухие, но жилистые волосатые ноги. Митька пододвинул ему войлочные ботинки. Женя уселся на табуретку.

— Горло давно простудил? — неуверенно начал Женя.

— Хроническое это у меня. — Гарька виновато постучал по горлу. — Никак не могу акклиматизироваться на вашем севере.

— Надо перцовкой прополаскивать, — убежденно сказал Митька, перещупав микстуры на столике между книгами, эспандером, блокнотами, ручками, огрызками карандашей, ученическими тетрадями и рукописными листами.

— Готов пить хоть керосин, лишь бы прошло быстрей. — Гарька сверкнул подбитым стеклышком, пошарил на том же столе, нашел трешку и сунул ее хозяину. — Не люблю болеть, а тут еще такое дело!

Митька присвистнул и выбежал из боковушки.

— Душок у тебя, надо сказать, — Женя подергал ноздрями. Пахло картофельными очистками, куриным пометом и лекарствами.

— Это куры хозяйкины, — сказал Гарька. — В подполье живут.

Его улыбка усиливалась искрящейся трещинкой на стеклышке. Он притопнул.

«Ку-ка-ре-ку!» — донеслось из-под пола.

— Чтоб ты сдохла, проклятущая, — проворчал женский голос. В боковушку втиснулась хозяйка, тетя Поля. У нее яростно колыхались красные щеки. — Ведьма несусветная! Кобыла с рогами! Чертова кликушка!

— Думаешь, петух? — спросил Гарька Женю, выждал минуту и с восторгом открыл: — Курица!

— Поет по-петушиному? — удивился Женя. — Наверное, инкубаторская?

— Инкубаторская, Евгений Ильич, — кивнула тетя Поля. — Отсечь ей голову так и чешутся руки, да сын не дает...

Она еще с минуту покостерила ненормальную курицу и ушла.

Гарька подмигнул Жене, поднял крышку подполья. В свете электрической лампочки толклись пестрые куры и рыженький петушок. Инкубаторская курица отличалась белизной, гордой статью и налитым кровью гребешком. Она долбала других куриц.

— Видишь, какой случай ввел в ярость хозяйку, — заметил Гарька. — И однажды она может не выдержать!.. И сама знать не будет, что это аффект.

— Может быть. — Женя задумчиво взял со стола семиструнный эспандер и потянул его, словно засомневался в своей силе.

— А ты меня здорово тряхнул, — сообщил Гарька, хлопнув крышкой подполья. — Сила есть — ума не надо.

— Не вспоминай, — попросил Женя, и взгляд его забегал по неровным стенкам боковушки. — Я пришел к тебе извиниться.

— И всего? — показал Гарька угластую щелку в передних зубах.

— Нет, — с трудом начал Женя, — я сейчас кое-что узнал нового об Игоре... Вернее, о нашем вмешательстве в это дело... От самого Лукина, понимаешь. Случайность меня привела туда, но тем не менее...

И Женя стал рассказывать, как повстречался с Лукиным и Куликовым и посоветовался с ними насчет Игоря.

— Получается, что вмешательство со стороны, оно искривляет картину суду, — закончил он. — И Лукин против такого!

— А ж считаю, это углубление! — Гарька заходил по комнате, поддерживая очки, словно они могли свалиться от резкого движения. — И уж кому, как не поисковикам, знать, что лежит на поверхности, а что в глубине! И лишний шурф не повредит, как говорит Дмитрий Павлович!

— Но ты как-то странно зарываешься, — сказал Женя. — Почему-то приплетаешь Матвея Андреевича к делу.

— А ты считаешь, Петр Васильевич сам додумался, что у Фени план?

Женя стукнул кулаком в ладошку, обрывая Гарькин поток.

— На это я так могу за него ответить, — строго сказал Женя. — Матвей Андреевич хороший инженер: он умеет высчитывать и упреждать!

— Вот именно — упреждать! — воспламенели Гарькины стекла. — Чем он занимается и сейчас... Упреждает кого надо, чтобы на процессе не всплыло его имя в невыгодном свете!

Вот теперь Женя понял по-настоящему, с кем имеет дело. Гарька был крепок не только на рукопожатие. Он умел и в словесном бою приготовить сюрпризец. Женя не сомневался, что сейчас и получит его. И спросил безнадежно:

— Кого имеешь в виду?

— Люсе он сделал предложение...

— Это насчет совместительства на полставки? — опередил Женя.

У Гарьки за стеклами замигали ресницы — будто бабочки пытались выбраться из банки.

— Она говорила: никто не знает, кроме Слона, — пробормотал Гарька.

— Как видишь, сам Матвей Андреевич не делает из этого секрета! — смачно сказал Женя. — И он еще не то сделает, чтобы вызволить Игоря.

— А вашей тройке он никаких благ не сулил? — просипел Гарька. — По штатному расписанию или еще по чему?

— Ты не там роешь, Гарий Иосифович, — осадил его Женя. — Хотя по своим воззрениям волен, конечно, приписать ему даже убийство!..

— Да, уверен, папаша был послан Куликовым!

Женя заерзал на табуретке. От Гарькиной логики трудно было оторваться. И он собрал всю волю, чтобы развеять ярко вспыхнувшую картину.

— Что же, по-твоему, следователь простофиля? — хрипло спросил Женя.

— Он районный работник, — сразу откликнулся Гарька, — а у таких, конечно, еще бытует понятие: «Признание — царица доказательств», — и, кроме того, зачем задевать такое имя, как Куликов, если даже где-то оно проклюнулось?!

— По твоей гипотезе Матвей Андреевич получается какой-то паук, — пробормотал Женя. — А я слушаю, как дурак!

— И золото, бывает, замещается другим материалом, — напомнил Гарька. — Как в той легенде у Федьки! Человек вроде тот же, а на самом деле начал ржаветь...

— Метасоматоз по-геологически называется, — добавил Женя. — Золото может в пирит превратиться под влиянием метаморфических факторов, и наоборот!

— Он, к сожалению, не наоборот, — закрутил желвачками Гарька. — И даже не остался кем был!

— А мать, — выкрикнул Женя, — не понимает, что утайка сыну боком выйдет?!

— Куликов опять же упредил здесь всех, — объяснил Гарька. — Понимал, что Петр Васильевич мог размахивать не только топором, но и его именем... И разъяснил Ксении Николаевне: «Чем чище имя мое, тем лучше будет твоему сыну!»

Женя вскочил с табуретки, сбросил полушубок и заметался по комнате вслед за Гарькой.

— Тогда, я думаю, надо идти к матери Игоря, — предложил он, — проверить на всякий случай...

— Я тоже полагаю, времени терять нельзя! — согласился Гарька и направился к вешалке-самоделке. — Надо идти!

И тут в дверь боковушки всунулась лохматая голова Митьки:

— Ослобоняйте стол!

— Нам надо идти, Дмитрий Павлович, — заикнулся было Женя.

— Нет уж погодьте! — забасил Митька. — От меня просто не уходят! Да еще такие люди, тайга моя глухая!

Пришлось сгребать со столика все, что было навалено на него. Митька вмиг заставил освобожденную столешницу гранеными стопками, ковшом с водой, баночкой с солеными груздями, тарелкой капусты, усыпанной рубинами мерзлой брусники. Потом он сообщил, что хозяйка варит пельмени ради такого случая, и, пританцовывая, извлек из кармана бутылку. На заиндевелой наклейке проступала блекло-синяя надпись «Спирт». Митька сорвал металлическую крышечку и опустил бутылку на середину стола.

— Ты ж говорил — перцовку! — удивился Гарька.

— Не хипишуй, Гарий Осипович. — Митька выпятил грубую, как лиственничная кора, ладонь. — Тебе лекарство готовлю, как сказал, а мы с Евгением Ильичом чистенький хватанем, так я говорю, Жень?

Он снова умчался на кухню и принес эмалированную кружку, перекидывая ее из руки в руку. Стручок огневого перца торчал из кружки.

— Понял? — спросил он Гарьку, доливая в кружку из бутылки.

— Да, — просипел Гарька, — но я вам дал, Дмитрий Павлович, всего три рубля.

— А это само собой получилось, тайга моя глухая! — Все лицо Митьки покрылось лукавой рябью. — Прихожу в «дежурный», а сам чечетку бью от радости: какой гость сегодня у нас! Спрашиваю продавщицу: «Есть ли перцовое вино?» Отвечает: «Есть». А я говорю ей: «Дай-ка мне бутылочку... спирта».

Женя засмеялся. Гарька потер трещинку на стеклышке, точно хотел затереть ее, и сказал: