Страница 18 из 30
Я: сериальный тип игры (плоскостной, чисто фабульный, текст без подтекста) проникает и в театр. Раньше актер привносил качество театральной работы в кино, а теперь наоборот.
Что поразило: за те годы, что мы с Толей не общаемся, он не вырос в объеме, ходит по кругу. Все те же интонации, те же цитаты, те же изображения Сталина (с акцентом). Кругозор не расширился, и философии не прибавилось.
10 июня
Звонил Валера С. Статья М. Токаревой в «Новой газете» про журнал «Театр». Хорошая, справедливая. Он пошел работать завлитом к Левитину. Пишет пьесу по Домбровскому, «Факультет ненужных вещей».
Звонила А. Михайлова (театровед в области театрально-декорационного искусства, 1927–2012) . Сказала, что они с И. Уваровой (театральный критик, художник, искусствовед) готовы подписаться под любой бумагой в защиту «Театра» или даже постоять в пикете. Трогательные дамы за 80, вот старая закалка шестидесятников – отклик. Я ее расстроила, сказав, что никто и ничего защищать не собирается. Уварова: если надо развалить дело, то зовут Б. Любимова. Это всем известно. Я: но выводов почему-то не делают. Значит, он такой выгоден. Она: слух про свою близость с Н. Михалковым он, может быть, и сам пустил. «Русофилы, вперед!» – хорошенькая жизнь у нас начинается.
Со слов С. Б. Бенедиктова (советский и российский театральный художник) А. А. рассказала, что на Президиуме Б. Н. сказал, что возьмет «Театр», если будет нормальное финансирование. И второе – обещал наладить старые связи журнала с ГИИ и привлечь серьезных авторов. Это значит, что журнал он не читал. Все эти «хорошие авторы» из ГИИ, в журнале при Валере печатались.
11 июня
Прошло наше обсуждение итогов сезона. Как по-дурацки организовано было, так и прошло. Слава поставил галочку. Пришли и А. Порватов (заместитель руководителя департамента культуры Москвы) и М. Швыдкой, который представился безработным, и Д. Трубочкин сидел, и его заместители. Слава, по-моему, остался доволен. Вел никак, разговор не направлял, поэтому он вяло тек, куда попало. Шахиня не выступала, только рецензировала всех на ходу. Была Маша Седых. Ее пригласили со стороны, как «ведущего критика». Она комментировала всё, протестовала в принципе. Я давно не наблюдала ее «в деле». Для нее линия фронта осталась на месте. То, что говорит Кама, правильно, то, что говорит Смелянский, правильно. И т. д. Но иногда они говорят – разное. Да и все говорят разное. Маша получается просто рупором «общественного мнения». По молодости казалось, что Маша всегда говорила от себя.
А. Шендерова сидела рядом со Славой, во главе стола, но не сделала ничего, чтобы это сомнительное мероприятие выглядело прилично (раз уж ей поручили). Она разочаровывает меня все больше.
В сущности, это все было жалкое зрелище. Миша говорил в основном о критике, что она мышей не ловит, контекста не видит, мыслит точечно. Эту тему потом дружно подхватили, так что Шахиня выступила: «Мы что, собрались разбирать проблемы цеха!?» Даже умный А. Бартошевич говорил вяло и совсем неудачно. Вдруг стал пересказывать свою статью в ВТ, которая вот-вот выйдет. Непомерно восторгался студентами ГИТИСа. То, что я видела и слышала, не вызывает оптимизма. В. Семеновский говорил хорошо. Про журнал, про проблемы. Пытался структурировать. И я вслед за ним. А потом все это как-то постепенно завяло. Одна из самых интересных, но лишь тронутых тем – конформизм нынешней режиссуры. Я сказала про мировоззрение, про их нерисковость, нежелание идти поперек. Привела в пример историю с Гинкасом и Карбаускисом. Шендерова стала К. защищать, хотя я и не нападала. «Знаете, как страшно сегодня в 30 лет не иметь квартиры, дохода, считаться лузером». Так вот я как раз про это. Гинкас и был, когда приехал в Москву, лузером. Только переступить через себя не мог. И все-таки выстраивал биографию.
«Демон» А. Рубинштейна, реж. Г. Тростянецкий. Театр Станиславского и Немировича-Данченко.
Посильнее «Фауста» Гете. Правда, трудно представить, как это в принципе можно поставить. Все-таки абстрактная и фантастическая история. Ясно, что небытово. Гена даже что-то такое придумал, первые пять минут я думала, что получится, а потом все пошло вразнос.
На сцене работал круг, а на нем круглый пандус. Получилось несколько траекторий движения, мир словно плыл, когда пел Демон. Опущенный световой мост с началом увертюры начинал подниматься. От него шли серебрившиеся в полутьме «нити». На пандусе были распластаны, как стало понятно не сразу и это хорошо, крылья демона, что-то шершавое и чешуйчатое (материал мне понравился). Все это постепенно вздымалось, так что казалось, земля удаляется, раскалывается, как при землетрясении. Эффект получился, но потом… Демон по поведению получился душкой-тенором. Боялся оторвать глаза от оркестра, на Тамару почти не смотрел, выступал на зал. Пластика оперного героя-любовника. И голос «бытовой», распластанный вширь, а не вертикальный. Тамаре (Мурадымовой) хотелось посоветовать – не суетиться и не бегать (это я уже видела в «Так поступают все женщины»). Ей кажется, что она грациозна, как лань, а это не так. Второй акт художник С. Пастух цитировал «Ашик-Кериба» С. Параджанова (советский кинорежиссе и сценарист, 1924–1990), но как-то неточно, непонятно, в какой культуре. Задники, как у Уилсона, синий и рыжий. Ангел был тоже цитатой с какой-то картины Возрождения, белые латы с наколенниками, хоругвь… В третьем акте монахини были явно католические по костюмам. Почему? В общем, аляповато.
Если уж вы решили второй акт, среди людей, на свадьбе Тамары, сделать пестрым, то первый и третий акты, диалоги Демона и Ангела, Демона и Тамары, явно просились быть черно-белыми. Так нет, небо было синим, а на задранных в виде свода «крыльях демона» мигали красные лампочки.
Финал был совсем плох. Безумие Тамары М. играла так, будто она Жизель. Все время улыбалась, разводила руками, бегала под крыльями, разглядывала «мироздание». Мелодрама. Демон явился почему-то в белой сорочке, что тоже резало глаз. Все как всегда у Гены нелогично и страдает отсутствием вкуса. А «Демон» все-таки просился быть одетым и исполненным построже. Я подумала, что А. Васильев бы эту оперу сделал. Хотя он бы взбеленился против музыки. Она, конечно, не великая. Но лучше постановки безусловно.
12 июня
«Электра» по пьесам Софокла, реж. Т. Сузуки. Театр на Таганке.
Хорошо, что идет час. Я бы не выдержала. Рассвирепела. Маме – на новенького – было любопытно. А мне так совсем нет. Опять инвалидные коляски. Сколько можно! Они были и в Дяде Ване, и в Антигоне, и в нашем «Короле Лире». Ну, предположим, мир болен, но театр может показывать это изобретательнее. А тут два-три приема и ничего. Труппа любимовская в очень хорошей форме. Технические задачи выполняют идеально. Просто японский театр, они даже похожи стали. Нана Татишвили – Электра – чистая японка.
Неорганично. Вкруговую ездят коляски с мужиками в трусах. Долго. Потом, то же по диагонали. Рычат, кричат, маршируют сидя. Нагнетают якобы ужас трагедии. Пугают, а мне не страшно. У Электры почти весь текст забрал Хор. Это, по-моему, не по-гречески. Л. Селютина – Клитемнестра рычит и строит рожи, демонстрирует немолодые коленки в красных чулках. Это тоже, что ли, лицо трагедии? Зрителям смешно, кто-то хихикает, кто-то уходит, кто-то хлопает, чтобы действие двинулось дальше.
Все-таки, Сузуки – глуховат к европейской культуре. Зачем это нам и зачем так стилизовать античный театр? Понятно – это его изобретение для японцев. Выглядит замысел на нашей сцене слаженно (спасибо актерам), но убого: по фантазии, по энергетике, по изобретательности. Истории «про Электру», боюсь, зритель не услышал и не понял, текст очень сокращен. Кто кому мстит? Кто кого и за кого убил? Чем сердце успокоилось? Кого жаль и кто наказан? Одному богу известно. Очень декоративное зрелище. Ни уму, ни сердцу. Только барабанное соло в финале хорошо. Тупиковый это эксперимент. Но что интересно – его спектакль в МХТ разругали в пух и прах, тут – похвалили. Разница в артистах. Т. е. о смысле никто не заикается. Эти техничны, и хорошо.