Страница 15 из 29
«Игра снов» (по пьесе А. Стриндберга), реж. Г. Дитятковский. Там же.
Обруганный всеми спектакль. В сущности, правильно. Потому что замысел определенен и хорош, но Гриша не должен был соглашаться на «здесь и сейчас» – это не могло получиться в этом театре.
Мальчишки в маленьких, бессловесных ролях хороши и чувствуют стиль (а он, как всегда у Гриши, есть), но это не меняет сути. Опять – опереточная Н. Благих. А у нее важный монолог в начале. Пьеса порезана очень, но понятно зачем. Образ жизни как воспоминания в картинках: посередине сцену перерезает, будто рамка кадра, она сужается, разъезжается, концентрируя нас на определенном эпизоде. Подбор их подчинен одной цели: дочь бога, сошедшая на землю, наблюдает людей, видит, как им тяжело и жалеет их. Но в этих мелочах, в этих героях (матери, которая прежде чем уйти совсем, хочет помирить детей, вечно влюбленного «майора», ожидающего свою возлюбленную-артистку) только одна главная мысль – надо жить и надо узнать, зачем жить. Но героиня, которую играют три актрисы (все плохие, неточные) не вызывает доверия. Положение переламывает А. Осипов в роли писателя, почти карикатурного образа. Хотя пафос снижается. Он объясняет жене, что у нее есть долг (он и дети, дом), а она рассуждает о другом, более серьезном предназначении. В общем, как всегда, Гриша (видимо, все-таки сентиментален) пытается говорить о высоком, опять под шум прибоя, но получается поучительная сказка. Не более того.
26 октября
Мы все-таки выпустили книжку М. Туманишвили (речь идет об издании «Введения в режиссуру», редактор-составитель которого Н. Казьмина). Презентация на «Лестнице» у Васильева на Поварской получилась домашней и приятной. Толя сказал хорошо и немного печально, а закончил «шуткой»: «Вот такие мы, дети коммунистов».
В этот же день скончались Л. Филатов и Э. Климов. Это жизнь. Кажется, она обезлюдеет на глазах. Уходят косяком. А может, за 47 лет столько связей и знакомств, что начинаешь замечать смерти. В двадцать пять казалось, что не умирает никто. Когда у человека появляются воспоминания и потери, значит, пришла старость. Я как-то остро это ощущаю.
Впрочем, первая мысль о старости, первый «кризис среднего возраста» со мной случился в 39 лет. Почему? Я страшно маялась и впадала в уныние. В сорок стало совсем плохо. Казалось, жизнь кончена и надо складывать крылышки. Да и жизнь пошла странная: было непонятно, зачем, для кого и как работать. Потом как-то себя успокоила (хотя это относительное успокоение), что надо работать на будущее – что называется, для потомков. Смешно!
В 47 лет вдруг пришло «второе дыхание». Немножко полюбила себя. Решила, что надо все-таки кое-что себе позволять и пожить хоть немножко весело. Вот хожу с Дашей (дочь Н. Казьминой) в бассейн, мазюкаюсь кремом, кое-что себе покупаю, яростно выметаю из дома старые вещи, от которых задыхаюсь, и немножко горжусь собой. Стала чуть-чуть отметать от себя суету. Хотя защита минимальная. Нет-нет, да кто-нибудь позвонит и расскажет какую-нибудь гадость о происходящем в нашем театральном мире. Это выбивает из колеи.
30 октября
«Кислород», автор пьесы и реж. И. Вырыпаев, Театральный центр на Страстном.
Это называется так: на всякого Гришковца рано или поздно найдется свой Вырыпаев. Явление из той же области, те же корни кабаре и традиция не наша, а Ленни Брюса (американский сатирик, мастер юмористической импровизации,1925–1966). Хорошо смотреть в подвале или в демократичном клубе, потягивая кофе или пиво. На помпезной и нелепой, в синий бархат одетой сцене ТЦ на Страстном это гляделось нелепо. Будто на «Оскара» кто-то явился в джинсах и ковбойской шляпе, неприкрытая радость от большой аудитории и настоящей вроде бы сцены – мы сделали это! Если ты «настаиваешь» на своей ненависти к фальши официоза, не должен с ним брататься, а если побратался, то твоя ненависть вызывает сомнение. А правда ли ты ненавидел все это? Или хотел, чтобы тебя заметили? Об этой проблеме авангарда много говорил еще Т. Кантор (польский театральный режиссёр, живописец, график, сценограф, 1915–1990). Для меня они все немного напоминают С. Дали, где конъюнктуры и искусства было пополам.
Давно высказанная мне К. Райкиным мысль – если о спектакле не шумят и не говорят, это плохой спектакль, устарела. Так можно было точно проверять себя в советские времена. Сегодня формула работает лишь отчасти. Сегодня неадекватно шумят о многом, что того не стоит, и то, что «король голый» доказывает жизнь, а не моя вредность. Через год, от силы два, спектакля, пьесы, человека, события будто и не было вовсе. Интерес повсеместно иссякает. Я еще про «Сирано» Мирзоева говорила, что кризис неминуем, почти пришел, на меня злились. Вот сегодня он сделал «Лира», и все его «дружбаны» высказались более чем разочарованно и грубо (когда-то точно так же стройными рядами они покинули бедного замороченного их чрезмерными похвалами С. Женовача). Они скажут – сделал плохо и получай, но, во-первых, не обольщайте, а во-вторых, почему вы вроде такие разные прозреваете вечно толпой, сворой и по свистку?
Ситуация сегодня осложняется тем, что театральные люди в большинстве своем в театр не ходят и друг друга не смотрят. Или идут тогда, когда некое «мнение» уже сложилось. И если у тебя оно другое, то уже не выступают, а комплексуют и молчат. Маститых критиков задавили. Старшее поколение режиссеров вдруг в одночасье постарело, и им бестактно напоминают об этом. Нет ни в одной театральной области авторитетов. И поэтому можно печатать, что хочешь. Например, как М. Давыдова, написать про Т. Доронину, что она – руководитель красно-коричневого МХАТа.
Мне эта ситуация напоминает сцены из «Дяди Вани» Някрошюса, когда на сцене резвятся лохматые полотеры – слуги разгулялись в отсутствие хозяев. И логика! Просто восхитительная! Всякий раз новая печка. Как у Табакова. Если с его скучнейшего и ошибочного по режиссуре «Копенгагена» (по пьесе М. Фрейна, реж. М. Карбаускис, 2003) уходят люди, он это объясняет так: ну, не привыкли наши зрители к интеллектуальному зрелищу. А если уходят с прелестного «Короля-оленя» Дитятковского, то зрители правы, потому что не желают скучать на плохом спектакле. Восхитительно! Кстати, «Короля-оленя» сняли. Вроде бы не навсегда, но… М. Ульянов сказал: «Нет контакта с публикой». Но ведь сейчас то же происходит с «Лиром», а театр контакт ищет!
Так все-таки И. Вырыпаев. Он был замечателен в Театре. док в «Песнях народов Москвы» (пьеса М. Курочкина и А. Родионова, реж. Г. Жено). Выделялся среди полной самодеятельности сильно – умелостью актерской, ощутимой личностностью, обаянием и, я бы сказала высоцкой мощью: когда хрипел свою песню в финале, сдавливало горло от сочувствия. Хотя и в том спектакле было много нелепостей. Ситуация: привели вроде бы настоящих бомжей, и они говорят монологи о своей жизни – даме-гиду-переводчику-учительнице. Она как раз играла плохо и фальшиво. Добиться крайней степени достоверности (задача – минимум спектакля) получилось далеко не у всех – мастерства не хватило, а то бы вышел новый «Современник».
Что касается «Кислорода», это 10 монологов Вырыпаева на самые актуальные темы, вроде интересующие молодежь, начиная с терроризма и кончая сексом или, скорее, наоборот. Это его дуэль с христианскими заповедями: не убий, не укради и т. д. Стиль захлебывающейся речи, как у А. Гуревича в народной телепередаче «Сто к одному». Скороговорка оформлена (такой русский рэп с подтанцовкой). Есть партнерша. Если он сам – прикольный и настоящий, то девочка-с голосом, фигурой и внешностью банальной секретарши, а не подружки репера, (кажется ряженой). Тексты неравноценны, некоторые хороши и остроумны. Тот, что про башни-близнецы – отдает новой конъюнктурой (если бы Вырыпаев принадлежал к другому, сегодня вечно подозреваемому поколению, его бы закидали гнилыми помидорами – как, кстати, сделали с М. Захаровым после «Плача палача»).