Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 1 из 29



Наталья Казьмина

О театре, о жизни, о себе. Впечатления, размышления, раздумья. Том 1. 2001–2007

В книге использованы фотографии Виктора Баженова, Владимира Белоусова, Виктора Васильева, Михаила Гутермана, Эдгара Зинатуллина, Александра Иванишина, Станислава Красильникова, Александра Курова, Владимира Луповского, Зураба Мцхветаридзе, Валерия Мясникова, Кена Рейнольдса, Виктора Сенцова, Валерия Скокова, Евгения Франова

© Казьмина Н. Ю. (наследники) идея, основной текст, семейный фотоархив, 2017

© Орлова И. В., оформление, 2017

© «Прогресс-Традиция», 2017

Предисловие

«…Мемуарное чтение всегда занимательно, порой «запойно». В героев мемуаров влюбляешься не реже, чем в вымышленных литературных, к их автору относишься как к собеседнику или оппоненту. Мемуарная литература не довлеет над читателем. Она всегда оставляет право на свободу суждений, истолкований, построений собственных гипотез, на полное неверие и неприятие, наконец…»

Почему человек начинает вести дневники, как возникает эта внутренняя потребность – загадка. Видимо, проявляется черта характера, присущая, в основном, творческим людям. Их распирает от чувств и мыслей. Находить слушателя, способного на отклик и понимание, хотеть доверить сокровенное «другому» – им не свойственно. Оставаться наедине с собой, задавать вопросы, искать на них ответы становится необходимостью и привычкой.

Когда в маленьком человеке проявляется творческое начало? По-разному. Наташа в пятом классе (жила у бабушки в Тбилиси, мы с мужем находились в загранкомандировке) завела тетрадку и стала записывать все, что было ей интересно. В шестой класс она пошла в Москве. Я узнала о существовании «дневника» только когда он пропал, и Наташа пришла за утешением. Кто-то утащил его из парты. Ее это ошеломило и на какое-то время желание доверять мысли бумаге заглохло.

В студенческие годы характер «победил», привычка вернулась. На отдельных листочках, в маленьких блокнотиках, обнаружила ее «записульки» (так она их назвала) о журналистской практике в Ленинграде.

«Под обложку» дневники попали, когда Наташа уже работала в журнале «Театр». Папа дарил ей каждый год красивые еженедельники для дела, а она «заполняла» их впечатлениями от увиденного и пережитого. Сколько всего набралось блокнотов, не знаю. Много.

С 2000 года все записи «переехали» в компьютер и, после ухода Наташи, со всем архивом стали доступны мне. Я в них «утопаю», они так трогательны, столько раздумий о жизни, о людях, о себе.

А сколько в дневниках Театра! Впечатления от спектаклей, театральных событий, радостных и грустных, доставляющих удовольствие, иногда огорчения. Открытия и разочарования.

Что с этим делать?! Наташа не случайный и не последний человек в театральном «государстве». Ее неравнодушные размышления о прошлом, настоящем и будущем русского театра должны быть «государству» интересны и, надеюсь, полезны. (В предисловии к Наташиной книге «Здравствуй и прощай» критик В. Семеновский написал: «Дневничок – документ общественной значимости. Предельно искренний, правдивый, захватывающий, насыщенный лирическими и сатирическими зарисовками. Будущему исследователю, который возьмется всерьез осмыслить конец театральной эпохи, без “Дневничка” не обойтись»).

Я отдала выдержки из «Дневничка» в «Вопросы Театра», (тогда же они попали и к Семеновскому). Мне хотелось, чтобы в сборнике (1–2, вып. XI, 2012 г.), посвященном памяти Натальи Казьминой, «прозвучал» и ее голос. Конечно, с этим нельзя было спешить. (Я признательна Бахрому (Наташиному мужу), который наложил вето на затеянное мною.) Необходимо время на осмысление. Дневники тоже требуют редактуры, их нужно «готовить» к печати. Публиковать или не публиковать? Сейчас или потом? Как собиралась этим распорядиться Наташа? Вопросы, которые не давали покоя.

В работе я наткнулась на «завещание» детям: «…Не выбрасывайте мои статьи и не стирайте мои файлы. Авось это кому-то понадобится. Может кто-нибудь когда-нибудь решит издать… Мои статьи и записульки – это все что от меня останется. Мне больше нечего вспомнить об этой просто промелькнувшей жизни, кроме моих статей, спектаклей, которые я видела, вашего рождения и вашего детства, которые я, слава Богу, помню лучше, чем свою жизнь».

Если бы ее жизнь не оборвалась так беспощадно, несправедливо, я бы не узнала о дневниках, они должны были стать заботой детей. Угнетает абсурдность того, что «завещанное» (хоть и не всерьез) детям досталось мне. Но сейчас, единственная цель: воплотить как можно больше из того, что было задумано Наташей. (Когда еще у детей руки дойдут, слава Богу, им еще не приходит в голову, что можно опоздать, не успеть.) Хочу оставить как можно больше памяти о Наташе, продлить ее присутствие на земле, сохранить мысли и ощущения для театральных «потомков».



Помогал в работе мой «вечный» помощник Гагик Карапетян, Наташин однокурсник. Человек профессиональный и абсолютно независимый в восприятии Наташиного текста. Наверняка, написанное Наташей кого-то обидит, кого-то огорчит. Но я уверена, что она ни с кем не сводила счеты, писала, как всегда, от сердца (может, слишком эмоционально) и очень личностно. Никогда с ненавистью, только с болью и сожалением – о проявлениях, ей неприятных. Ее любовь и уважение к режиссерам и актерам, составляющим славу русского театра, всегда звучат в подтексте. «У каждого есть право на свою частную правду», – написано у Наташи.

Имеющий уши – да услышит, имеющий душу – да поймет.

P.S. Хочу привести несколько выдержек из ее «записулек», сделанных на журналистской практике после третьего курса.

14.06.1975. Аэропорт Пулково. Аэровокзал. «Невский – 2 раза туда и обратно».

Моск. Вокзал – вдоль и поперек.

Фонтанка. Мой будущий шеф и моя будущая работа.

15.06. Опять Фонтанка. Через улицу Росси за памятником Екатерине и театром Пушкина. Публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина. Фонтанка исхожена вдоль и поперек. От Аничкова моста влево и вправо.

Цирк. И мысли о детстве. О Шапито, о цирковых запахах, о детских привязанностях, о возвращении в детство, но уже в новом качестве.

Инженерный замок, где убили Павла. Беседка, где убивали Распутина. Храм Христова Воскресения, где Александр убит народниками. Возвращение в сегодня. Междугородняя. Кафе – автомат.

Театр Ленинского комсомола. Г. Полонский «Драма из-за лирики».

8.07. А. Камю «Посторонний гость» (Нора Галь, статьи) ИЛ, 1968, № 9.

К/ф «Звезда пленительного счастья». Неудачный выход Мотыля. Виной всему – плохой сценарий. Актерам нечего играть. Несомненная удача Купченко-Трубецкая и Смоктуновского. Самые запоминающиеся сцены – отправление на каторгу и казнь пятерых декабристов. В Волконской не хватает породы. Впрочем, возможно я просто не перевариваю Бондарчук. Груба. Вот Матрену пусть и играет.

Костолевский убедительнее, когда изображает волокиту и не интересен в роли каторжного.

Вся картина неудачно дробится на эпизоды, застывшие картины, фотографии.

В фильме нет декабристского духа и весь он похож на цепочку проб к фильму о декабристах. В фильме о них должен быть значимым каждый кадр, а здесь метры впустую израсходованной пленки.

9.07.1975. Вплотную столкнулась со «спецификой» своей работы. Уже не теоретически, а практически учусь азам журналистского мастерства в обществе артистов музкомедии. Утром тошнило. Все это, чертовски, грязно. Играла не себя. Однажды это может быть и не трудно, но вечно улыбаться, когда не хочется, съедать с языком собственную совесть, когда нужно чтобы она молчала, заводить связи, знакомства и все с расчетом и нигде нельзя быть собой – только дипломатически. Год я не выдержу, мне, по-моему, физически это будет трудно, морально само собой. Однажды от этой грязи отмоешься, а вечно – нет. Захлебнешься и не отчиститься.