Просто незабываемая

– Пожалуй, я не буду предлагать вам стать моим поваром, – сказал он, когда они закончили еду. – Иначе я рискую растолстеть.

Она улыбнулась, но ничего не ответила, а когда он поднялся, чтобы помочь ей отнести поднос в кухню, сказала, чтобы он оставался на месте, потому что и так работал почти весь день.

Лусиус догадался, что перед тем она читала, поскольку на стуле возле камина лежала книга обложкой вниз – это был вольтеровский «Кандид», – и читала она по-французски, в чем он убедился, взяв книгу. Но разве она не говорила, что преподает французский язык? Французский, музыку и словесность.

Она была степенной, добродетельной школьной учительницей и, без сомнения, исключительно образованной. Если он достаточно часто будет повторять это себе, то в конце концов, возможно, смирится с суровой реальностью, и это остудит его кровь.

Кто же захочет уложить в постель образованную женщину?

Пришел Уолли, чтобы развести огонь, и вскоре после этого Лусиус задремал в кресле. Фрэнсис Аллард не появлялась до самого обеда, когда принесла зажаренного утенка с тушеной картошкой и другими овощами, которые нашла в погребе.

– Сегодня я даже не помог вам чистить картошку, – заметил он. – Удивляюсь, что вы разрешаете мне есть.

– Я не помогала колоть дрова, но все же греюсь возле камина.

Господи, они даже не могут как следует поссориться!

– «Кандид». – Кивком Лусиус указал на книгу. – Вы всегда читаете по-французски?

– Читаю с удовольствием, когда это язык оригинала. При переводе многое теряется, даже если переводчик серьезный и образованный человек. Теряются авторские интонации.

Да, не оставалось никакого сомнения – она образованная женщина. Он постарался представить, как из-за этого его влечение к ней ослабевает. Он сказал себе, что его тянет к ней только потому, что ему пришлось здесь задержаться, а она единственная женщина в пределах видимости. В обычных обстоятельствах он даже не удостоил бы ее взглядом.

Во время обеда они разговаривали без особой неловкости и без напряженных пауз. Пока продолжался обед и потом, когда они вместе мыли и вытирали посуду, Лусиус чувствовал, что на него снизошло какое-то грустное настроение. Это было не то мрачное раздражение, которое преследовало его все рождественские праздники и еще вчера, а некая... тем не менее грусть. Завтра они расстанутся и больше никогда друг друга не увидят. Через неделю она станет простым воспоминанием. Через месяц он вообще забудет о ней.

Господи! Через месяц у него отрастут волосы, он будет носить яркие шейные платки, сочинять сентиментальные стихи и пребывать в унынии.

Он поставил тяжелый чайник, который только что вытер, и кашлянул, но когда Фрэнсис взглянула на него, подняв брови и слегка покраснев, не нашелся что сказать.

Вернувшись в обеденный зал, она села в свое обычное кресло, а он остановился перед камином и, заложив руки за спину, принялся смотреть в огонь. И, не выдержав, все же поддался искушению – правда, нельзя сказать, что он упорно с ним боролся, хотя, возможно, ему это еще предстояло.

А возможно, и нет.

– Значит, – заговорил он, – вам так и не довелось танцевать на Рождество?

– Увы, нет. – Она тихо усмехнулась. – А я приготовилась поразить деревенских жителей своим умением танцевать вальс. Мистер Хакерби, школьный учитель танцев, настоял на том, чтобы учить девочек фигурам вальса. Он говорит, что почти наверняка через несколько лет этот танец станет очень популярен. И для демонстрации шагов он выбрал меня, как будто без этого мои дни были недостаточно заняты. Но я перестала ворчать, когда выучила шаги. Это божественный танец. Однако на Рождество мне так и не удалось никого поразить своим мастерством. Очень жаль!

Она произнесла это с легкой иронией, но все же по ее словам и по тому, что она говорила утром, он почувствовал, что Рождество у нее было тоскливое и не оправдавшее ее надежд – одинокое Рождество в обществе двух пожилых дам.

Но Лусиус уже встал на путь соблазна и теперь не мог отказать себе в удовольствии двинуться дальше.

– Поразите меня. – Он через плечо взглянул на нее.

– Простите? – Она рассеянно посмотрела на него, и ее щеки заметно покраснели.

– Поразите меня, – повторил он. – Потанцуйте вальс со мной. Вам даже не придется добираться по снегу до танцевального зала. Он ожидает вас наверху.

– Что? – рассмеялась она.

– Давайте поднимемся наверх и потанцуем. В нашем распоряжении весь зал.

– Но нет музыки, – возразила она.

– Я думал, вы преподаете музыку.

– Но я не видела там ни фортепьяно, ни клавикордов. И даже если бы здесь и нашелся какой-нибудь инструмент, я же не могу одновременно играть и танцевать, правильно?

– У вас есть голос? Вы умеете петь? Или напевать?

– Что за ерунда! – снова рассмеялась она. – А кроме того, там холодно. Там не растоплен камин.

– Значит, вы замерзли?

Внезапно Лусиус почувствовал себя так, словно огонь в очаге обеденного зала прожигает его насквозь. Поймав ее взгляд, он понял, что она чувствует то же самое.

– Нет. – Слово получилось едва слышным, и Фрэнсис, прочистив горло, повторила: – Нет.

– Ну что ж. – Он повернулся к ней лицом и, галантно раскланявшись, подал ей руку ладонью вверх: – Сударыня, не могли бы вы оказать мне честь и потанцевать со мной этот тур?

– Что за ерунда! – повторила Фрэнсис, но ее щеки еще гуще покраснели, а глаза стали огромными и блестящими, и он понял, что она его.

Она протянула ему руку, и его пальцы сомкнулись вокруг ее ладони.

Да, самое меньшее, они будут просто вальсировать вместе.

Самое меньшее!

И возможно, он будет помнить ее даже через год.

Глава 5

Лусиус поднимался по лестнице с двумя свечами в высоких подсвечниках, а Фрэнсис, взяв с собой одну, забежала к себе в комнату, чтобы найти в дорожной сумке шаль.

Накинув шаль на плечи, она со свечой пошла в танцевальный зал.

«Все это ужасно глупо», – думала Фрэнсис. Неужели они действительно будут танцевать? Без общества, без музыки, без тепла?

Нет, тепла было предостаточно, а безрассудство порой может действовать удивительно возбуждающе. Держась за концы шали, Фрэнсис старалась унять сердцебиение, пока Лусиус, не сводя с нее глаз, снова пересекал комнату.

– Сударыня? – Он повторил тот же галантный, чрезвычайно артистичный поклон, который сделал внизу, и поднял одну бровь. – Я уверен, этот танец мой.

– Несомненно, сэр. – Низко присев в реверансе, она вложила свою руку в его и почувствовала, как теплые пальцы снова крепко сжали ее ладони.

Они оба разговаривали и вели себя легкомысленно, словно это была какая-то забавная проделка.

Но в ней не было ничего забавного.

Она воспринималась как откровенный грех.

Но ей-богу, они же всего лишь собирались просто танцевать вместе.

Лусиус провел Фрэнсис на середину зала и остановился лицом к ней.

– Признаюсь, я не слишком силен в исполнении вальса. Ну-ка посмотрим. По-моему, правая рука идет сюда.

Не отпуская взгляда Фрэнсис, он скользнул рукой по ее талии и остановился на спине. Даже сквозь шерстяное платье и белье Фрэнсис почувствовала тепло его руки – и у нее снова началось сердцебиение.

– А моя левая рука идет сюда. – Она положила руку на его широкое плечо, на несколько дюймов возвышавшееся над ее собственным – и у нее задрожали коленки.

– И... – Он поднял левую руку и обе брови.

– Вот. – Она вложила руку в его ладонь.

Внезапно шаль показалась Фрэнсис совершенно лишней, хотя вдыхаемый воздух был прохладным. Фрэнсис с ужасом осознала, что широкая грудь мистера Маршалла, скрывающаяся под великолепно пошитым сюртуком, белоснежной рубашкой и модно завязанным шейным платком, находится всего в нескольких дюймах от ее груди и что его лицо так близко от нее, что она чувствует тепло его дыхания. .

Неудивительно, что кое-кто все еще считает вальс непристойным танцем – хотя в школе он таким не казался.