Победа достается нелегко

Большие электрические часы, что висят на улице Карла Маркса, остановились в пять часов двадцать три минуты. С этого мгновения начался счет суткам, счет трагедии и мужества.

Сразу после мощного подземного толчка личный состав ташкентского гарнизона был поднят по тревоге.

При штабе Туркестанского военного округа была создана специальная комиссия по ликвидации последствий землетрясения. Из ближайших городов спешно прибыли воинские подразделения для оказания помощи пострадавшим и поддержания общественного порядка. Отряды военных строителей сразу включились в работу: расчищали завалы, сооружали временное жилье, устанавливали палатки… В течение нескольких дней на улицах, в парках города выросли брезентовые городки.

Одноэтажное приземистое здание городской милиции, построенное еще в прошлом веке, не выдержало землетрясения. В стенах появились угрожающие трещины, в отдельных помещениях рухнули потолки. Дом признали аварийным. Сотрудники милиции срочно переселились в палатки. Связисты протянули телефонные линии, наладили радиоаппаратуру и другие средства оперативной связи. На палатках появились таблички: «Начальник милиции», «Хозчасть», «Следователь», «ОУР», «ОБХСС». Деловито застучали пишущие машинки. Работа продолжалась.

— Нам придется много потрудиться, обстановка сложная, — сказал начальник милиции Анвар Башметов, который возглавил оперативный штаб по охране общественного порядка. — Задача трудная, но выполнимая. Наша опора — народ. Он поможет и поддержит все наши мероприятия.

Спокойный, неторопливый в движениях, с тихим властным голосом, полковник Башметов первые дни после землетрясения не покидал своей палатки. Никто не знал, когда и сколько часов он спал, когда ел, однако на его круглом, всегда гладковыбритом, смуглом лице не было и тени усталости. Башметов принимал рапорты и донесения, давал указания, мчался на машине в дальний конец города, чтобы осмотреть разрушения после очередного толчка, принимал посетителей, выступал на собраниях перед населением, писал оперативные доклады министру, бывал в палаточных городках, проверял патрулей.

Круглые сутки в городском управлении милиции дежурили следователи, оперативные работники уголовного розыска и ОБХСС. Сложная обстановка требовала четких, решительных действий. Любое промедление, любая оплошность могли обернуться тяжелыми последствиями.

— Разрешите?

В палатку вошел худощавый подтянутый подполковник. Сухое, смуглое, типично ферганское скуластое лицо.

— Слушаю вас, Сулейман-ака, — по-узбекски ответил Башметов, приглашая вошедшего сесть, и добавил по- русски: — Докладывайте.

Сулейман Садыков — начальник ОУР (отдела уголовного розыска). На плечи немногочисленных сотрудников этого отдела легла, по сути, основная нагрузка: в эти тяжелые для Ташкента дни они повели усиленную борьбу с преступностью.

Башметов, отложив ручку, повернулся и, приготовившись слушать доклад, смотрел на начальника отдела. Лицо Садыкова почти не отражало тех напряженных нервных усилий, которые приходится ему переносить. Но Башметов видел, что возле чуть раскосых глаз Садыкова сквозь смуглую кожу темнели едва заметные круги, а на лбу залегла суровая морщинка. Начальник милиции знал, что Садыков и в эту ночь не спал.

— Слушаю вас, — повторил Башметов.

— Сначала разрешите доложить о побеге из вагона для перевозки заключенных, который произошел перед самым землетрясением. Вы это дело знаете, я два дня назад уже докладывал о нем… Сейчас установлено, что бежал особо опасный преступник. В деле, поступившем из Красноводска, фигурирует некий Борис Дарканзалин. Когда с этим делом, вернее, с фотографией познакомился Шевченко, начальник тюрьмы, он сразу узнал Бориса Овсеенко.

— Овсеенко? — переспросил Башметов. — Черный Зуб?

— Да, Овсеенко, по кличке Боб Черный Зуб, который в прошлом году находился у нас на пересылке. Как вы знаете, его отправили в колонию особого режима, но по дороге он бежал…

— Только его не хватало в Ташкенте! — с нескрываемым раздражением произнес Башметов.

— Но он здесь. Вот фотография из красноводского дела, а эта — из нашего архива. Как видите, одно и то же лицо. — Садыков положил на стол открытую папку и указал на фотографии. — Мы послали на экспертизу. Вот подтверждение.

— Как же наши друзья туркмены прохлопали такую птицу? Овсеенко разыскивают по всей стране.

— Сегодня утром я был в больнице и эти фотоснимки показал Ташходжаеву. Младший лейтенант поправляется, хотя состояние его все еще тяжелое. Ташходжаев сразу узнал его. «Это он! Он! Я, говорит, спас гада от гибели. На него стена падала… Придавила бы, как муху… А он воспользовался моей добротой… Разве можно таких жалеть? Нет мне прощения». Я попытался утешить его, но Ташходжаев и слушать ничего не хочет.

— А как тот солдат из конвоя?

— Петруня? Наследующее утро скончался, товарищ полковник. Не приходя в сознание… Говорят, хороший солдат был, исполнительный… На старшего конвоя наложили взыскание. Да разве наказаниями исправишь положение?

— Можно предположить, — сказал Башметов, — что вчерашнее ограбление кассира в универмаге дело рук Овсеенко.

— Вы меня опережаете, товарищ полковник. Фотоснимки Овсеенко и других преступников я показал кассирше. Она опознала Овсеенко. Это он, говорит, наставил на меня пистолет и потребовал выручку…

Башметов задумался, несколько секунд вертел в руках карандаш, потом приказал:

— Размножьте фотографию Овсеенко и разошлите во все райотделы, нашим опергруппам, участковым и штабам добровольных дружин. Ознакомьте с нею воинских патрулей. Черный Зуб — гнилой зуб. Мы должны немедленно его вырвать!

— Будет сделано, товарищ полковник.

— А теперь продолжайте.

— За истекшие сутки в городе произошли следующие события… — начал начальник уголовного розыска свой очередной утренний доклад.

Башметов внимательно выслушал Садыкова. Обыкновенные, рядовые события, какие происходили и до землетрясения в городе с миллионным населением: угнали одну легковую автомашину, две квартирные кражи, в парке Победы и на «Комсомольском озере» пять обычных ограблений — у граждан сняли часы, отобрали деньги; задержаны восемь хулиганов и пять спекулянтов, двадцать два пьяницы доставлены в вытрезвители.

Башметов сопоставил сведения с прошедшими сутками и, анализируя их, не без удовольствия отметил, что преступность по сравнению с тем, что было до землетрясения, несколько снизилась. Видимо, сказалась напряженная работа всех звеньев милиции и активная поддержка населения. Это не могло не радовать.

Но Башметов понимал и другое. В первые дни после землетрясения горожане проявили сплоченность и самодисциплину. Надолго ли удастся сохранить боевой дух дружбы и взаимовыручки? Жизнь под открытым небом, в палатках, где все неблагоустроенно, — далеко не рай. Землетрясение не прекращается. Толчки и днем и ночью. Пусть слабые, но и их вполне достаточно, чтобы нервировать людей и расширять щели в аварийных домах. Самое трудное — впереди. О ташкентском землетрясении сообщили по радио и опубликовали в центральных газетах. Отовсюду поступают добрые вести: города и республики протягивают Ташкенту руку помощи. Но не исключено, что вместе с потоком добровольцев-строителей в пострадавший город хлынут любители легкой наживы, уголовники… Впереди много работы, ох как много…

Свои мысли полковник высказал вслух.

— Думаю, вам нужно обратиться к ташкентцам по радио и телевидению, — закончил Башметов. — Расскажите правду о трудностях. Одновременно покажите фотографию Овсеенко. Уверен, смотреть и слушать будут не только честные горожане, но и темные личности, кто мечтает, как говорят в народе, отхватить кусок сладкого сала от курдюка чужого барана. Это будет своего рода профилактика. Предупредите, что за воровство и мародерство будем карать по всей строгости закона.

Садыков открыл папку, вынул лист, исписанный крупным почерком, и положил перед Башметовым.