Страница 30 из 103
Его движения были неразрывно связаны с музыкой. Казалось, он не танцевал, а движениями выражал смысл вальса, пересказывал его содержание. Недоумение, которое было написано на лицах солдат, вызванное дерзостью Нагорного, сменилось удивлением и перешло в открытый восторг.
— Вот это дает!
— Шпарь, Серега!
Когда он кончил, а кончил Сергей красиво, эффектно, наступила тишина. Потом раздались дружные аплодисменты.
— Молодчина!
— Артист!
— Переплясал Зарыку!
Нагорный, счастливый, расправлял панаму:
— Я что. У нас в ансамбле похлеще пляшут.
Пушнадян пожал руку Сергею:
— Победил Евгения, молодец! Очень красиво победил. Теперь по огневой обгони его, настоящий ракетчик будешь!
Нагорный отдернул руку:
— Что? Что сказал?
— По огневой подготовке, говорю.
Они уставились друг на друга. Танукович сдвинул мехи баяна, и тот вздохнул басами.
— Второй номер программы…
Зарыка жестом остановил его:
— Дело серьезное.
Нагорный расправил панаму и, надев ее на голову, сказал:
— Товарищ ефрейтор, упражнения по огневой, как вы знаете, я выполнил!
— На «посредственно» с минусом? Да? — наступал Пушнадян.
— Из пяти возможных одна пробоина, — едко вставил Чашечкин.
— Все ж таки попал! — сказал Нагорный. — С меня и этого достаточно.
— Так попадать стыдно очень! В бою так попадать, товарища подведешь. Обязательно подведешь!
— Ну, это мы еще посмотрим, кто в бою подведет! Да я за друга головы не пожалею!
— Конечно, не пожалеешь! Моей не пожалеешь!
— Почему твоей?
— Потому что из-за тебя меня убьют.
— Из-за меня?
— Конечно! Видишь далеко бархан большой? — Пушнадян показал рукой. — Видишь?
Нагорный пожал плечами.
— Ну вижу.
— Представь, идет настоящий бой. Мы отсюда идем в атаку, а оттуда ка-ак полоснет пулемет. Пули тюк-тюк вокруг. Мы сразу залегли. Ни назад, ни вперед. Капитал мне приказ дает: «Ефрейтор Пушнадян, уничтожай пулемет!» Я отвечаю: «Есть, товарищ капитан, уничтожить пулемет!» — и беру связки гранат. А тебе говорит капитан: «Рядовой Нагорный, приказываю прикрывать огнем Пушнадяна!» Это он тебе приказал.
Зарыка подмигнул Нагорному:
— Ясненькая задачка.
— Смотря для кого, — добавил Чашечкин.
— Тише! — сказал Мощенко. — Интересно рассказывает.
Пушнадян сделал паузу. Обвел глазами слушателей и продолжал:
— Одну связку гранат взял за пояс, другую в руки и пополз. А он, Нагорный, меня прикрывает. Я ползу осторожно, животом землю глажу, маскируюсь за складками местности. Ползу и радуюсь: уже немного осталось. «Ну, — думаю, — сделаю я тебе, фашист, кавказский чахохбили!» Но только я так подумал, как вдруг — тюк- тюк… Над самой головой.
— Обнаружили?
— Тише!
Пушнадян вздохнул:
— Заметил меня. У фашиста тоже глаза есть, его тоже учили обнаруживать цели. Конечно! «Вай-вай, — думаю, — что делать?» Тут воронка от снаряда. Я спрятался и прошу. Мысленно прошу: «Выручай, друг Нагорный! Пожалуйста, выручай! Сними автоматчика первой пулей, а то крышка будет…»
— А он? — спросил Чашечкин.
— Нагорный? Как сегодня на стрельбище. Прицелился — бац! — и мимо…
— Промазал?
— Конечно, промазал. И в такой момент! Вай-вай! Или он торопился, или другая причина была, как сегодня, но промазал. Это факт.
— А враг?
— А фашист оказался опытный. Все упражнения на «отлично» выполнял. Дал он короткую очередь и — готово…
— Убил? — выдохнул Чашечкин.
— Конечно!
Нагорный вскипел:
— Не могло этого быть! Не могло! Я бы этого гада…
Пушнадян покачал головой:
— После моей смерти? Мне потом все равно… Мне потом наплевать. Самый лучший шашлык давай — кушать не буду!
Наступила пауза. Солдаты смотрели на Сергея. Капитан Юферов — он тоже слушал рассказ Пушнадяна — подошел к ефрейтору.
— Верно, товарищ Пушнадян, верно. Враг коварен и опытен. Он каждый наш промах стремится использовать. А из-за такой посредственной стрельбы вытекают последствия довольно неприятные: ефрейтор погиб — раз, пулеметная точка не уничтожена — два, мы задачу не выполнили — три. Есть над чем подумать!
Глава тринадцатая
Экспедиция по ловле змей обосновалась в урочище Иски-юр. Урочище — высохшее русло реки. Река давно пропала; как говорят местные жители, ушла от людей. От нее осталось широкое русло, дно которого покрыто галькой и валунами, да обрывистые берега, кое-где поросшие колючим кустарником. А вокруг, насколько хватит глаз, простираются пески Кызылкумов. До ближайшего селения — кишлака Дарвоза можно дойти пешком, а до железнодорожной станции надо ехать часа полтора на мотоцикле.
У обрывистого берега разбили две палатки. В одной жили мужчины: начальник экспедиции научный сотрудник Юрий Трифонович Константинов и охотники-змееловы Ак-Султан и Мавлянберды. В другой палатке разместились женщины: жена Константинова Катенька и лаборантка Гульнара. В их палатке хранились и продукты. Проводник Бадарбай-бобо спал под открытым небом, разостлав кошму прямо на земле. Автомобиль с рацией находился в кишлаке. Шофер Петрович, он непосредственного участия в ловле змей не принимал, с разрешения Константинова остался в кишлаке и помогал колхозным механизаторам ремонтировать трактор.
Сезон был в разгаре, и охота шла удачно. Ловили в основном гюрз. У этой змеи яда много, в один укус она может выпустить от тридцати до пятидесяти граммов. Яд гюрзы ценен, из него приготовляют очень эффективные лекарства.
В охоте принимали участие все члены экспедиции, в том числе и жена Константинова Катенька, полная загорелая женщина, очень энергичная, решительная. Никакие уговоры мужа не могли остановить ее. Она поспевала всюду и никогда не жаловалась на трудности кочевой жизни. Вернувшись из операции, Катенька начинала хлопотать у костра, приготовляя пищу. Гульнара ей помогала.
В обязанности Катеньки входило оказывать в случае необходимости медицинскую помощь пострадавшему. Она постоянно носила с собой походную аптечку. Однако пассивная роль наблюдательницы ее не устраивала. Катенька помогала как могла всей экспедиции в трудной и опасной работе.
Юрий Трифонович, начальник экспедиции, каждое утро увещевал жену остаться в лагере. Та была непреклонна:
— Без меня никуда не пойдешь!
— Я прошу тебя, Катенька.
— Без меня — никуда!
Константинов махал рукой и поднимал с земли тяжелый рюкзак.
Катенька была душой экспедиции. Ее все любили, Гульнара не чаяла в ней души. Она видела в Катеньке свой идеал.
Гульнаре тоже хотелось стать верной подругой и спутницей своего будущего мужа во всех опасных делах. Гульнара перенимала у Катеньки ее манеру держаться, вести себя в обществе просто, непринужденно. Училась у нее многому. Катенька ей не раз говорила:
— Женщина всегда остается женщиной, где бы она ни была. Поэтому наша первая заповедь — следить за собой.
Гульнара называла ее почтительно Катя-хон. А чернобородый охотник Ак-Султан и дядя Гульнары высокий Мавлянберды именовали жену начальника Катта-хон. Катта-хон в переводе на русский язык обозначает «крупная женщина», «большая женщина».
Каждое утро они отправлялись на охоту. Гульнара шла впереди маленького отряда, исполняя роль разведчика. У нее были зоркие глаза и чутье настоящего охотника. Юрий Трифонович высоко ценил умение Гульнары находить гадюк и распознавать места их лёжек.
Гульнаре нравилась походная жизнь, полная опасностей и приключений. Пустыня для нее была вторым домом. Дядя Мавлянберды каждое лето, едва в школе начинались каникулы, брал ее с собой в Кызылкумы. Опытный охотник и следопыт, Мавлянберды являлся неизменным участником многочисленных экспедиций.
Мавлянберды был потомком знаменитых кызылкумских кочевников — пастухов, тех самых, на которых в священной Бухаре смотрели с презрением и жалостью, как на дикарей. Вид у пастухов тех далеких времен был действительно неприглядным. На головах огромные бараньи папахи, на плечах — подобие халатов из бараньих шкур, на ногах — лапти из сыромятной кожи. Но эти «дикари» пригоняли к эмирскому дворцу огромные отары тучных курдючных баранов, привозили на верблюдах тюки тонкорунной шерсти и связки самых лучших в мире каракулевых смушек.