Страница 6 из 15
Смотреть больше было не на что и нечего. Мавр сделал своё дело. Мы осторожно, стараясь себя ничем не обнаружить, покинули уютную полянку и, разместившись в ландо и сделав небольшой крюк через ржаное поле, выехали на тракт. И уже через пару минут следовали по той же самой дороге, по которой только что мчался отряд лейтенанта Туска.
- Ваше благородие, - сказал Тимофей, изобразив что-то подобно строевой стойке 'смирно' (естественно, насколько смог, половиною тела, на облучке), - поляки затевают что-то недоброе, они грызутся промеж собой, как волки с собаками. Смотрите, на коней наших поглядывают.
Между тем, инкассаторы настойчиво требовали у польского офицера спешить егерей и освободившихся коней запрячь в карету. Лейтенант противился, ведь на его отряде лежала охрана, и осуществлять её он должен был во всеоружии, кивая в сторону союзников. Французские кирасиры расставаться со своими средствами передвижения естественно не собирались, и ни у кого не возникало даже толики сомнений, чью сторону они поддерживали.
- Спокойно, Тимофей, - сказал я. - Курки на тромбонах взведи и приготовься. Твои те, что слева от кареты. Они оттаскивают туши и сейчас стоят кучно.
- Я по центру троих возьму, - невозмутимо произнёс Полушкин.
- Точно справитесь, поручик?
- Не сомневайтесь. Кучер и два мушкетёра без лат. А вот, справа кирасиры и мои ножички...
- Тогда мои кирасиры. Подъезжаем и валим всех.
- Что, простите? - переспросил Полушкин.
- Всех в расход, Иван Иванович. Тимофей, забираешь левее, за пять аршин до побитых лошадей слегка попридержи.
- Погодите, - Полушкин настороженно куда-то всмотрелся, - там, за каретой, шагах в двадцати ещё шестеро. Нет, вроде четверо двоих ведут.
- Так не о чем и горевать, - сказал я, подтягивая карабин, - покуда у русского солдата есть чарка в голове, табак в кармане и ружьё в руках, - ему нечего бояться. Правильно Тимофей? Иван Иванович? - и увидев его кивок, крикнул: - Пошел!
Выстрелы слились с ржанием лошадей и криками. СКС лягался прикладом, но упрямо радовал точными попаданиями. Кирасиры? Забудьте о них. Навылет! Что ж, пойманным парням Збышека и их конвою я поставлю по свече. Одни сами знали, что может последовать в случае их неудачи, а у военных работа такая - умирать при случае. Кстати, отдадим им должное, двое успели выстрелить в ответ, и раз Полушкин с Тимофеем живы, то считай, зря спалили порох. В этот момент лошадь возле валявшегося на траве польского офицера всхрапнула и потянулась головой в его сторону.
- Внимание! - крикнул я. - Здесь живой.
***
Туск получил пулю один из первых, и не то чтобы он впал в забытьё от раны в плечо - нет. Адреналин, полученный от недавнего боя, ещё исправно работал. Безусловно, ему стало больно, и все прелести, связанные с дыркой от свинцовой пилюли, он получил в полной мере. Вот только жёсткое приземление затылочной частью головы сыграло роль своеобразной анестезии, отсрочив страдальческий уход в царство Аида на пару минут. И сейчас лейтенант цеплялся за свою жизнь всеми своими силами. Ему даже на мгновение показалось, что ему на выручку поспешили какие-то люди: ухоженные и прилично одетые, явно не бандиты мерзавца и дезертира Збышека.
'Судя по цвету мундира, пятый полк, - расслышал Туск русскую речь. - Ты кто такой некрасивый? А? Молчишь? Спи спокойно лейтенант, я за тебя помолюсь'.
Что-то острое пронзило грудь, скользнуло по ребру, и сердце разорвалось. Умиравший мозг, жесточайшим образом преданный вероломной природой человеческого тела, в минуту прощания с жизнью вдруг показал последнюю картину. Словно выпавший из ослабленных рук художника ворох набросков замельтешил красками. Все плотские влечения, все зовы страсти, которые лейтенант так усердно копил всю свою жизнь в своей памяти, вдруг вырвались из оков и хлынули наружу бешеным потоком, не желая умирать вместе c остывающим телом, не вкусив ещё раз удовлетворения.
***
Извлечённый из повозки сундук был необычайно тяжёл, я даже грешным делом подумал о свинцовых стенках, но к моей, да и всеобщей радости нашей компании, под крышкой деревянного сейфа из развязанных мешочков заблестели новенькие дукаты. Конечно, золото было не во всех. Большую часть объёма занимали серебряные талеры и медные гроши, но даже навскидку семь пудов богатства исчислялись тысячами рублей.
- Бог всё видит, - нарочито произнёс Полушкин. - Помните те четыреста рублей, отданные секретарю губернатора? Это награда за честность.
- Иван Иванович, я как посмотрю, небесная канцелярия Вам и проценты насчитала.
Мы все засмеялись.
(описание сбора народного ополчения Поречского уезда)
Сливки дворянства Смоленщины. Все они, когда-то одаренные и энергичные, во всем превосходившие медлительный и зависимый стиль жизни, который предопределили им поросшие мхом устои старины, ещё недавно отрицавшие его, сами скатились в сей омут. Замечу, что и под прядями седины порой обнаруживался отлично работающий разум. Взять того же Бранда с его идеями или Есиповича, так ловко перебравшегося в Смоленск. Но при всем уважении к большинству собравшегося общества, я не погрешу против истины, охарактеризовав их в целом как сборище утомительных стариков, которые, если и вынесли из своего богатого жизненного опыта нечто, что было бы достойно сохранения, то не спешили им поделиться с молодёжью. С куда большим интересом и горячностью они обсуждали свои утренние завтраки, равно как вчерашние, сегодняшнюю охоту и гусиные бои, завтрашний смотр и борзых щенков, чем события на Немане, или уж на худой конец те чудеса и приключения юности, которыми уже можно было хвалиться, не задев ничьей чести. Не осталось у них пороха в пороховницах. Весь выгорел, а жаль. Всё же, неправ был тот француз, советовавший отдать любовь молодым, а войну старикам.
На следующий день, третьего августа, строевой смотр завершился полным фиаско. Принимавший парад 'выстроенных в стройные ряды' народных ополченцев отставной генерал-лейтенант Лебедев схватился за сердце и тут же убыл. На фоне полного безобразия мой отряд в пятьдесят человек, с обозом и двумя полевыми пушками, экипированный как не всякая гвардия, смотрелся дико, но именно этот факт позволил ему написать в донесении, что часть ополчения вооружена выше всяких похвал. Правда, остальная часть доклада была в мрачных тонах. А дальше, как и следовало ожидать, лучшие люди уезда устроили общее совещание, в надежде плавного перехода в застолье. Сначала говорили много, иногда даже по делу, но общий фон заявлений сводился к одному: армия вот-вот даст генеральное сражение, и даст Бог - Михаил Богданович превозможёт Бонапарта. А ополчение всю свою историю было силой вспомогательной и чем невзрачней оно окажется, тем больше шансов не явиться на переднем крае. Мужика-кормильца надо беречь и всё в таком духе: мол, и так делаем возможное и невозможное, даже клич на сбор средств бросили. Когда влиятельные ораторы уступили место более мелким помещикам, накал страстей и вовсе спал. Выступающие стали переходить к частностям: кто сколько смог и сколько собирается, и что неожиданно, с частыми упрёками в мою сторону, намекая на некого пришлого фабриканта, не спешащего разделить их идеи и понимания сложившейся ситуации. Ещё одно доказательство постулата: не отделяйся от коллектива, а то коллектив...
Примечательно, что люди, обладающие крайней храбростью мышления, зачастую хранят идеальное спокойствие и тишину относительно несправедливых законов общества или явной глупости их лидера. Более того, одёргивают оппонента, лишь только эта мысль начинает зарождаться в разговоре. Им хватает самих мыслей, без облечения их в плоть и кровь настоящего действия. Какой-то странный либерализм. Это ж что получатся? Хорошо там, где нас нет, дудки господа! Я поднялся из-за стола и, положив на принесённую стопку бумаг руку, произнёс: