Страница 36 из 67
Меня нет, я сплю-ю-ю-ю-ю, прям в ганомаге, мне пофиг, я сплю.
28 июля (день) 1941 года где-то в Польше (в 5-20 км от границы СССР).
Просыпаюсь, потягиваясь и позевывая (челюсть трещЧит аж) выскакиваю из гавномага, кстати на редкость уродливое произведение сумрачного тевтонского гейния (или гения). У ганомага сверкая как новенький пятка стоит, стоит Великов (ударение не на Е, а на И).
Кстати, я его вчера во время боя не заметил, он где-то пропадал, может, нарыл чего вкусного, зряж блестеть не будет.
- Здравия желаю товарищ капитан, разрешите обратиться!
- Младлей, может я сперва личико омою, а то у нас у узбеков не принято, с немытой харей общаться с бравыми младшими лейтенантами.
Младлей хлопает глазами, и видимо движения его ресниц и есть разрешение на мордомывство. И я бегу в северо -западном направлении в поисках воды, ну щобы оросить животворной влагой заспанную мордуленцию. Натыкаюсь на колодец, у колодца какая-то пани набирает воду, и я терпеливо жду, когда паненка наберет два ведра воды и свалит с горизонта. Пани набрала не спеша воду и ушла покачивая ведрами и бедрами, то есть бедрами и ведрами, стоп!!! Плевать на шикарные бедра полячки, может она мне классово чуждая. И вообще Маша!
Закидываю ведро в колодец и вытягиваю, скрипя цепью, затем ставлю ведро на бортик колодца, и начинаю омовение. А с полотенцем засада, его нет у меня, и омыв лицо и руки, пытаюсь осушиться по-собачьи, и от меня во все стороны (кроме колодца) летят веселые брызги. Все я готов как говориться и к труду и к обороне, ну конечно больше всего я готов к завтраку. Вдруг сзади кто-то гаркает:
- Разрешите обратиться, товарищ капитан, - оборачиваюсь, а это Великов.
- Ну, ты Великов прям репей, скотч прямо какой-то, ну говори, чего хотел.
- Мы товарищ командир пленили командира н-ской легкопехотной дивизии вермахта полковника Отто Штирмайера и в довесок к нему коменданта стации майора Генриха Браунмюллера.
- Так, так, так, они что сами к тебе приперлись, мол, милый младлеюшка заарестуй нас противных? И вообще ты завтракал?
- Нет пока товарищ капитан.
- Ну, вот пошли вместе позавтракаем и поговорим, как ты поросенок прыткий смог таких кабанов спеленать.
Нашли мы старшину, и старшина отвалил нам от своих щедрот две банки сосисок консервированных и банку какой-то каши, подогнал так же чаю и галет. Не пожадничал старшина, а че жадничать мы ночером захватили станцию и тут много чего вкусного (даже в гастрономическом смысле слова).
Сидим жрем, и Димон начал повествование:
- Товарищ майор госбезопасности мне поручил командовать одним грузовиком, и как только начали стрелять, войдя на станцию, я приказал водителю отъехать на обочину, притушить фары и постараться въехать, задним ходом, в лес. Товарищ майор и остальные ребята, постреляв, выехали из города. А мы сидим тихо, затаились. Мимо пролетели фашисты, гонясь за нашими ребятами, вот мы с отделением и решили пробраться к центру. И тихо, таясь пробирались и пробирались, пока не наткнулись на комендатуру, за ней стояло офицерское общежитие. Немцы бегали вокруг, потом вошли уже вы, с других сторон ударили Бондаренковцы и Ахундовцы, все гитлеровцы побежали отражать нападение. А мы и напали на штаб, там всего оказалось отделение охраны, немцы даже комендантский взвод и тыловые службы кинули на оборону станции. Вот мы и взяли под шумок штаб, охрану перестреляли, (у нас два автомата и два пулемета, один наш, другой МГ) а в штабе были три офицера комендатуры, да полковник с денщиком.
- А почему полковник без дивизии своей?
- А я знаю? Мы ж без вас пока не допрашивали.
- Ну, ты кадр товарищ младший лейтенант.
- Какой такой кадр, товарищ капитан?
- Помнишь, товарищ Сталин сказал "Кадры решают все", вот про таких как ты он и сказал. Ладно, поели и хватит, пошли допрашивать немчуру, к нам впервые целый комдив попался, растем ребятки. Веди к своему оберсту.
И я пошел за Дмитрием, он привел меня к какому-то пакгаузу, мол здесь полковник (и майор тоже).
Вхожу в какую-то комнату ведомый Ариадной со званием младшего лейтенанта (хотя больше подходит Сусанин, все-таки дядь Ваня русский был, да и в Польше мы).
На стульях у стены сидят три особи (или особы? а какая разница) в форме вермахта, значит один полковник, другой майор, а третий по бегающим глазкам денщик наверно.
- Великов, ты по-немецки хорошо говоришь?
- Нет вообще не говорю.
- А как мы по-твоему будем с немчурой общаться, может они в узбекском секут?
- Понял, - и младлей поскакал искать Артура. И за несколько мгновений ок (очей?) прискакал обратно с Круминьшем под мышкой, мол получай толмача.
- Здравия желаю товарищ капитан.
- И тебе не болеть Артур, ну что, пообщаемся с твоими товарищами?
И тут Артур затараторил с третьим немцем, тот чего-то негодовал, чуть ли не кричал на Артура, офигеть, почему? Латыш, что немцу денег должен?
- Артур, чего он орет как недорезанная свинья?
- Вы бы знали товарищ капитан кто это, вы бы и не так кричали.
- Ну-ка давай подробней, я тебе не колдун, для меня, что мысли читать, что по-немецки говорить. Все одно минус бесконечность.
- Так это начальник местного абвера гауптман Густав Кранке, бывший мой командир, прошу любить и жаловать. Да он и по-русски может говорить.
- Мистер Кранке, гуд монинг, ай глед ту си ю (ну не знаю я немецкого, и лицом в грязь низя ударить перед фашистом).
- Господин русский офицер, у меня направление работы Россия, потому я английский знаю не так хорошо, как русский, давайте на русском.
- Ну, на русском так на русском, только я не русский, и не офицер. Я командир Красной армии, капитан РККА Каримов. Думаю, наш Елисеев очень рад будет поговорить с вами, вы наверно сами понимаете, что полковника с майором, я хоть щас могу расстрелять. Но вот вы очень вкусный трофей, и вас мы будем колоть до победного конца.
- Исходя из женевской конвенции, и принципов гуманности, господин капитан, вы не смеете меня "колоть".
- Во первых я ТОВАРИЩ капитан, во вторых, мы не регулярная часть РККА, мы ПАРТИЗАНЫ, и потому мы плевали/чихали на женевскую конвенцию (а так же на гаагскую и все остальные). Кроме того, какое вы имеете право говорить о конвенции, ваша страна БЕЗ ОБЪЯВЛЕНИЯ войны напала на нас, и вероломно БОМБИЛА наши города, причем гражданских лиц. Так что лично для меня и для наших бойцов, вы всего ЛИШЬ БЕШЕНЫЕ СОБАКИ, которых надо ИСТРЕБЛЯТЬ. Кстати Артурас переведи и этим красавчикам, мои слова, я думаю, им будет интересно.
Артур стал переводить, и в речи его послышались такие обороты как "херр оберст".
- Артурыч, че за дела? Ты че этих херов обзываешь херрами, они для нас НЕ ГОСПОДА, и ими НИКОГДА НЕ БУДУТ. Обращайся к ним просто по фамилиям или по званиям и плевать на вежливое обращение. Мы не рабы, рабы не мы, понял?
Дальше в речи Артурчика херов уже не наблюдалось, и закончив переводить, он посмотрел выжидательно на меня, мол, что дальше?
- Поэтому ЛЮБОЕ сопротивление, ЛЮБОЕ нарушение, ЛЮБОЙ отказ, нами будет наказываться одинаково, казнью через повешение!
При этом у меня лицо было кровожадное как у воображаемого эмира Тимура, при приказе срубить сотню тысяч голов, и построить башню, на фрицев подействовало, глазки стали беспокойными и дыхание аритмичным.
А когда мои слова немцам перевел Артур, так они еще больше увяли, только воинственный полковник стал чего-то трындеть и Артур начал перевод в обратную сторону.