«Дальше… дальше… дальше!»

Ленин. Дай мне руку…

Крупская. Володя! Володя! Не закрывай глаза!

Ленин. Я сейчас… я сейчас… справлюсь…

Крупская. Я позову врачей!

Ленин. Не смей! Это наше! Ему тут же сообщат… Я сейчас… Я сейчас… я только чуть-чуть полежу… закрою глаза… все плывет и мушки… Сейчас мне станет лучше… Мне надо собраться… еще на одно письмо… Возьми меня за руку… сядь рядом… Если уйду, то на минутку… ты не бойся… Я соберусь… я сейчас продиктую все… все, что надо сказать в подобном случае… (Затихает.)

Перемена света.

Мартов. Владимир Ильич, да плюнь ты на него…

Плеханов. Разговор у нас серьезный, вы нам нужны в своей боевой форме…

Ленин. А я вас внимательно слушаю. И даже даю слово не перебивать.

Плеханов. Владимир Ильич, нет еще той муки, из которой может быть испечен российский социалистический пирог, не готов еще наш мужик к социализму. Пока ваша знаменитая кухарка научится управлять государством, знаете, сколько горшков будет перебито? Нельзя лезть в воду, не умея плавать, утопим мы социалистическую идею.

Ленин (нарочито спокойно). А кто будет просвещать народ, Георгий Валентинович? Кто будет учить его демократизму? Те, кто отлично знают, что политическое просвещение масс — это конец их власти? А если самому народу взять власть и на почве этой власти заняться просвещением и культурой? Нельзя лезть в воду, не умея плавать? Конечно, Георгий Валентинович. Но ведь и нельзя научиться плавать, не залезая в воду.

Мартов. А меня другое волнует: темный, пьяный народ можно держать в повиновении только дубиной. Я даже спрашиваю себя — не встанешь ли ты, никогда не стремившийся к личной власти, всегда и неизменно отказывавшийся от создания вокруг себя эгоцентристского ореола, — не встанешь ли ты во главе террористической ликвидации революционного периода, или же, наоборот, ты окажешься его жертвой? Хорошо, хорошо, я уже почти физически чувствую твою убийственную иронию. Но послушай не меня, послушай своего друга, единомышленника, которого ты так любишь…

Ленин (догадался). Розу? Розу Люксембург? Конечно, «Письма из тюрьмы»? Да с удовольствием! И хотя, когда она вышла на волю, она кое-что передумала, это дела не меняет — как всегда, у Розы глубокое и серьезное предупреждение! Но учти, она человек убежденный, ершистый, не боишься? Роза, прошу вас!

Роза Люксембург. Во-первых, я очень рада, что впервые могу появиться на русской сцене — раньше я была неудобна. Во-вторых, я скажу здесь о том, что мне никогда не пришлось пересматривать, с чем я родилась как социалистка и с чем умру.

Мартов. Роза, чуть ниже, там, где вы говорите о клике.

Роза. Юлий Осипович, я сама решу, что и когда мне говорить. (Ленин тихо смеется.) Большевики, совершив революцию, первыми среди нас стали людьми дела и спасли таким образом честь международного социализма. Слава богу, что они нашли в себе мужество плюнуть на доктринерство своих меньшевиков и наших тупоумных наследников Маркса, лишивших Россию в силу ее отсталости права на пролетарскую революцию. Слава богу, что нашлись, наконец, среди нас люди, всему миру показавшие, что они предпочитают не конгрессы, съезды, доклады и рефераты о революции, а саму революцию!

Ленин. Браво, Роза!

Роза. Конечно, как фанатичную сторонницу демократии, они меня шокировали, но я всегда искала и находила смягчающие обстоятельства. Они были более чем правы, использовав железный кулак для подавления всякого сопротивления, но эти меры не должны были становиться общим правилом на длительное время.

Ленин. Браво, Роза!

Роза. Но, конечно, если политическая жизнь в стране будет задушена…

Мартов. Вот-вот, это место!

Роза (не обращая внимания на Мартова) …Советы тоже не смогут избежать прогрессирующего паралича. Без общих выборов, свободы печати и собраний, свободной борьбы мнений в любом общественном институте жизнь затухает, становится лишь видимостью, и единственным активным элементом этой жизни становится бюрократия. Общественная жизнь постепенно погружается в спячку: управляют всего лишь несколько десятков очень энергичных и вдохновляемых безграничным идеализмом руководящих партийных деятелей. Истинное руководство находится в руках этого десятка руководителей, а рабочая элита время от времени созывается лишь для того, чтобы аплодировать выступлениям вождей и единогласно голосовать за заранее заготовленную резолюцию, таким образом, в сущности, это власть клики: конечно же, их диктатура — это не диктатура пролетариата, а диктатура горстки политиков. С моей точки зрения, диктатура пролетариата — это самая неограниченная и широчайшая демократия. Социализм без политической свободы — не социализм. Без свободы не будет ни политического воспитания масс, ни их полного участия в политической жизни. Свобода только для активных сторонников правительства, только для членов партии, как бы многочисленны они ни были, это не свобода. Свобода — всегда и единственно — для тех, кто мыслит иначе. Опасность для большевиков начинается там, где временная отвратительная необходимость превращается в постоянную добродетель.

Ленин. Браво, Роза! (Мартову, спокойно, даже дружелюбно.) Ты писал как-то о пятилетием терроре, который нас ждет. А я тебе скажу, если мы не наладим правильных отношений рабочего с крестьянством, не пять, а двадцать — сорок лет контрреволюции и террора обеспечены! Если мы не вовлечем народ в управление государством, останемся властью для народа, а не самого народа, отдадим страну на откуп бюрократии, политику подменим политиканством, если будем как черт от ладана бежать от демократии, если класс будет подменен партией, партия — аппаратом, а аппарат будет смотреть в рот вождю и оригинальное, отличное от вождя мнение будет преследоваться как государственное преступление, если бурлящая жизнь будет убита страхом и заменена казармой, мы столкнемся с самым страшным вопросом: «зачем?». Это реальная и грозная опасность, такая возможность есть — Роза права! — но этот результат абсолютно не обязателен, он не запрограммирован! Я в этом убежден! Каждый человек, кто умеет читать и мыслить, я надеюсь, разберется, где программа Октября, а где ее искажение и дискредитация. Я совершенно согласен с Розой: опасность в том, чтобы не возвести необходимость в добродетель. (Мартов и Плеханов молчат.) Ну, хорошо, давайте вернемся в 24 октября. Да, все кипит, наша роль, уверяю вас, вторична, события ведут партию, а не партия события. Народ все равно выступит, выступит без нас — и тогда торжество анархии и стихии обеспечено. Или мы возглавим движение, облагородим его, внесем сознание. Кровавая диктатура Корнилова — или пролетарская революция, социалистическая демократия. Что делать?

Плеханов. Сейчас надо, конечно, стихию гасить… Гасить всеми средствами. Не дай бог вам спровоцировать нового Корнилова! Пусть буржуазная революция устоится, ее демократическое развитие в конце концов поставит на очередь дня революцию социалистическую, а пока…

Ленин. Вот именно — что пока?

Плеханов. Медленно, постепенно, шаг за шагом…

Ленин (весело). Медленным шагом, робким зигзагом? Давно еще, в ссылке, был у нас свой поэт… мой ближайший друг… прекрасным революционером был в молодости… Какой удивительный товарищ… какой чистый человек… какая умница… Как его нам потом не хватало… А чувство юмора! Наслушался он разговоров об этом — медленно, постепенно, шаг за шагом — и сочинил блистательную пародию… (Запевает.)

(Мартову.) Подхватывай!

Мартов (смеется, Плеханову). Это я сочинил… (Подхватывает песню.)