«Дальше… дальше… дальше!»

Большевики — Свердлов, Бухарин, Сталин, Орджоникидзе, Троцкий, Зиновьев, Дзержинский, Каменев, Крупская весело присоединяются к поющим, и звучит песня, напоминая им юность, то время, когда все они были вместе.

Бухарин. Качать автора!

Общее веселье.

Ленин (Мартову). Вот тебе ирония истории: кто думал, что ты сочинил пародию на самого себя… (Подсаживается к Мартову.) Мы с тобой умирали почти одновременно. Когда мне попалась на глаза заметка о твоей болезни… поверь… нам очень тебя не хватало. Ладно, оставим это… (Поднимается, Плеханову и Мартову.) Так что же делать, господа, называющие себя товарищами? Что делать 24 октября? Кризис, тупик, какого не было. И с каждым днем все хуже. Так может ли народ, попавший в столь отчаянное, столь безвыходное положение… имеет ли он право броситься в борьбу и вырваться на свободу, даже если имеется только один шанс из ста? И даже если он тем самым нарушит общепринятый порядок вещей? Ответьте, господин Плеханов!

Плеханов. Почему вы меня так не любите, Ленин?

Ленин (после молчания). Никого в своей жизни я так не любил, так не боготворил, как вас… Ослепленный своей влюбленностью, я держал себя, в сущности, как раб, а быть рабом — недостойная вещь… Я долго приказывал себе не видеть… грубости… желания властвовать неограниченно… неискренности… Шахматных ходов… А что осталось от любви?.. Мы все-таки сделали то, чему вы нас учили…

Перемена света.

Крупская. Что с тобой? Тебе лучше?

Ленин. Да, да… Значительно лучше, они мне помогли… Возьми бумагу… Дело не только в оскорблении, речь идет о большем… Пиши.

Крупская. Нельзя, Володя… Я тебя умоляю… Ты не имеешь права…

Ленин. Обязан. Чего бы мне это ни стоило… даже жизни… (Почти кричит.) но не будет права на бесчестье! Не будет!

Крупская. Хорошо… хорошо… Только не кричи… Я пишу.

Ленин (собрав силы). Товарищу Сталину… строго секретно-лично… Я не намерен забывать так легко то, что против меня сделано, а нечего и говорить… что сделанное против жены… я считаю сделанным и против меня… Поэтому прошу вас взвесить… согласны ли вы взять сказанное назад и извиниться… или предпочитаете порвать между нами отношения… С уважением… Ленин… 5 марта 23-го года.

Крупская. Зачем? Зачем ты это сделал, Володя? Ведь это же были твои почти последние слова в этой жизни… Стало опять так плохо, что хуже некуда… а десятого новый удар.

Ленин. Он извинился?

Крупская. Да.

Ленин. Вместе с «Письмом к съезду» это серьезный повод для раздумий.

Крупская (тяжело вздохнув). «Письмо к съезду»…

Ленин. Что?

Перемена света.

Зиновьев (с трудом). Владимир Ильич, дело в том… когда в мае 24-го года, накануне XIII съезда, Надежда Константиновна передала нам это письмо с личными характеристиками, мы были потрясены… Это была бомба, она путала все карты…

Ленин. То есть?

Зиновьев. В руководстве ЦК уже сложилась определенная расстановка сил… работой Политбюро уже более года руководили мы с Львом Борисовичем, отчасти Сталин. Перед диктаторскими амбициями Троцкого стоял надежный заслон в лице нашей тройки. Ваше письмо нарушало равновесие. Оскорбленный Сталин сразу же подал заявление об отставке, мы с трудом уговорили взять его обратно.

Ленин. Я писал съезду, что отношения между Сталиным и Троцким составляют большую половину опасности раскола, который угрожает партии, и, если этому не помешать, раскол может наступить неожиданно. Я писал о грубости и нелояльности Сталина, совершенно нетерпимых в должности Генсека. Я предупреждал вас, что эти качества Сталина — это не мелочь или такая мелочь, которая может получить решающее значение для всех судеб партии. Решающая мелочь. Вы вдумались в это?

Зиновьев. Конечно, мы думали…

Каменев. Мы думали только о том, как сохранить Сталина.

Ленин. Почему? Разве не было людей с хорошей организаторской хваткой, более терпимых, более лояльных, более внимательных к товарищам. Я говорил с вами о Фрунзе… А Дзержинский? И у Сталина могла быть интересная работа, ведь речь шла не об отставке, а о передвижке.

Каменев. Дело в том, что… (Зиновьеву.) Я хочу говорить все.

Зиновьев. Говори.

Каменев. Мы договорились между собой, что политический отчет, с которым ранее выступали вы, на XII съезде будет делать Зиновьев, не Троцкий, а именно Зиновьев. Это было очень важно: тот, кто сделает отчет, будет рассматриваться партией как ваш преемник. Сталин нас охотно поддержал. А мы, в свою очередь, взяли на себя обязательство сохранить его на посту Генсека. Пост Генсека не был тогда решающим, да и сам Сталин на роль лидера не претендовал. И он нас в этом качестве вполне устраивал. Понимаете, Владимир Ильич, ни о каком единовластии Сталина речи тогда и быть не могло. Наоборот, он был сторонником коллективного руководства. Уверяю вас, амбиции Льва Давидовича, его потенциальное диктаторство представлялись тогда всем нам гораздо большей угрозой, чем личные качества Сталина… И если уж до конца быть откровенным, нам казалось, что Сталин — в силу его ограниченности — не представляет опасности.

Зиновьев. Конечно, сейчас это выглядит как беспринципная борьба за власть, но тогда речь шла о том, как будет развиваться революция — по Ленину или по Троцкому. Именно этой целью определялись средства борьбы.

Ленин. Я не касаюсь сейчас содержания ваших дискуссий. Я оставляю в стороне их суть и выбор момента — что было по Ленину, что было по Троцкому, — но не надо, Григорий Евсеевич, не надо снимать с себя ответственность за то, что в важнейшую идейную борьбу вы все — и Зиновьев, и Сталин, и Каменев, и Троцкий — вы все привнесли элементы интриги и политиканства. (Каменеву.) Что было дальше?

Каменев. Прочитав ваше письмо к съезду, мы решили во что бы то ни стало Сталина на его посту сохранить. Согласие пленума ЦК на это мы получили сравнительно легко. Больше всего я боялся съезда партии. Я считал, что самое главное не допустить чтения и обсуждения письма на пленарном заседании съезда. Тут ситуация могла выйти из-под контроля. Тогда я предложил прочитать документ каждой делегации отдельно, как говорится, для информации, и тем ограничиться. На самые крупные делегации мы пошли вдвоем — я читал, Григорий Евсеевич выступал… говорил о том, что пленум ЦК решение уже принял, что воля Ильича для нас закон, но есть один момент, где опасения Ильича, к счастью, не оправдались. Нет опасности раскола, и наш Генеральный секретарь замечания в свой адрес учтет, доверие партии оправдает. Эта тактика принесла нам успех. (Помолчав.) Простите, это не то слово.