Скромный герой

По словам сына, Эдильберто Торрес — тоже обыкновенный заурядный человечек. Ригоберто по-настоящему испугался, прочитав описание саркастического хохота, внезапно раздававшегося в сумраке горного итальянского домишки, где и происходил прельстительный судьбоносный разговор. Но почему же его подсознание связало все эти строки с Фончито и Эдильберто Торресом? Полная бессмыслица. Дьявол в романе Томаса Манна говорит о сифилисе и музыке — двух проявлениях его злодейской власти над жизнью, но Фончито никогда не слышал от Эдильберто Торреса ни слова про болезни или про классическую музыку. Ригоберто поневоле задался вопросом: неужели СПИД, столь же разрушительный в наши дни, как прежде сифилис, является знаком преобладания адского начала в современной жизни? Воображать подобное было нелепо, и все-таки он, Ригоберто, неверующий, агностик со стажем, во время чтения чувствовал, что этот книжно-музыкальный полумрак вокруг него и сумерки на улице в эти самые мгновения подпитываются жестоким, могучим, злокозненным духом. «Фончито, ты не замечал, что смех у Эдильберто Торреса какой-то нечеловеческий? Я имею в виду, что он как будто исходит не из глотки обыкновенного человека, а больше напоминает завывания безумца, карканье ворона, свист змеи?» Мальчишка, разумеется, рассмеется в ответ и подумает, что его отец сошел с ума. Ригоберто снова погрузился в тревожные мысли. В считаные секунды его пессимизм затушевал те яркие моменты счастья, которые ему удалось разделить с Лукрецией, и все наслаждение, полученное от новой встречи с главой из «Доктора Фаустуса». Он погасил свет и, шаркая, вернулся в спальню. Так дальше продолжаться не могло, он должен хитро и осторожно выспросить Фончито, выведать, сколько правды в его рассказах, раз и навсегда прекратить эту абсурдную фантасмагорию, замешанную на лихорадочной фантазии его сына. Боже мой, дьяволу сейчас ну никак не время вновь подавать признаки жизни и снова являться людям.

V

Объявление, которое Фелисито Янаке за собственный счет опубликовал в газете «Эль Тьемпо», за одну ночь прославило его на всю Пьюру. Прохожие останавливали его на улице, чтобы поздравить, выразить солидарность, попросить автограф, но чаще всего — предостеречь: «Вы совершили безрассудный поступок, дон Фелисито. Че гуа! Теперь ваша жизнь и в самом деле под угрозой».

Однако ничто не могло ни запугать коммерсанта, ни заставить его важничать. Больше всего он поразился перемене, которое его маленькое объявление в центральной городской газете произвело на сержанта Литуму и в особенности на капитана Сильву. Этот пошляк, использовавший любой предлог, чтобы слюняво порассуждать о задницах пьюраночек, никогда не был ему симпатичен; Фелисито предполагал, что антипатия эта взаимна. Но теперь спесивости в комиссаре поубавилось. В первый же вечер после публикации объявления двое полицейских, вежливые и льстивые, заявились к нему в дом. Они пришли, чтобы выразить свою обеспокоенность происходящим, сеньор Янаке. Даже когда пожар, устроенный бандитами с паучком, уничтожил бо́льшую часть конторы «Транспортес Нариуала», они не проявляли такого внимания. Что же такое случилось теперь с этими фараонами? Казалось, они по-настоящему сочувствуют его положению и им не терпится бросить вызов шантажистам.

Наконец капитан Сильва достал из кармана вырезку из «Эль Тьемпо».

— Вы сошли с ума, отдав такое в газету, дон Фелисито, — сказал он полушутя-полусерьезно. — Вы не подумали, что за эту выходку можете получить кинжал под ребро или пулю в затылок?

— Это не было необдуманной выходкой, я долго взвешивал этот шаг, — мягко возразил коммерсант. — Я хочу, чтобы эти куриные задницы поняли раз и навсегда, что им не вытянуть из меня ни сентаво. Они могут сжечь мой дом, все мои грузовики, автобусы и маршрутки. И даже напасть на мою жену и детей, если им так вздумается. Ни одного гребаного сентаво!

Фелисито, кряжистый и непреклонный, произнес эту речь без кривляний, без гнева, без жестов, со спокойной решимостью в прямом взгляде.

— Я верю вам, дон Фелисито, — кивнул капитан с озабоченным видом. И наконец заговорил о главном: — Вся заковыка в том, что вы, сами того не желая, не подумав хорошенько, втянули нас в идиотскую историю. Полковник Скребисук[27], шеф региональной полиции, из-за этого клочка бумаги утром вызывал нас к себе. И знаете зачем? Скажите ему, Литума.

— Чтобы обложить нас по матери и обозвать никчемными неудачниками, — сокрушенно объяснил сержант.

Фелисито Янаке рассмеялся. Впервые с тех пор, как к нему начали поступать письма от паучка, у него поднялось настроение.

— Да вы такие и есть, капитан, — подтвердил он, усмехаясь. — Как же я рад, что начальник вас пропесочил. Неужели и вправду у него такая неприличная фамилия? Скребисук?

Сержант Литума и капитан Сильва смущенно хихикнули за компанию.

— Нет, конечно, это его прозвище, — пояснил комиссар. — Зовут его полковник Асундино Риос Пардо. Уж не знаю, кто и за какие подвиги наделил его такой скабрезной кличкой. Полковник — хороший офицер, но как человек — страшный брюзга. Он не спускает ни малейшей обиды, материт кого угодно и за что угодно.

— Вы ошибаетесь, сеньор Янаке, если полагаете, что мы не придали должного значения вашей жалобе, — вставил Литума.

— Нужно было выждать, дать бандитам время проявить себя, а уж потом действовать, — с неожиданной энергией подхватил капитан. — Теперь, когда они раскрылись, мы приступаем к решительным мерам.

— Это для меня слабое утешение, — недовольно ответил Фелисито Янаке. — Не знаю, как вы там действуете, однако что касается меня — никто не вернет мне сожженную контору.

— Вы что, не были застрахованы от умышленно причиненного ущерба?

— Был, да только страховщики принялись крутить. Они утверждают, что был застрахован только транспорт, а не помещения. Мой адвокат, доктор Кастро Посо, говорит, что нам, возможно, придется с ними судиться. А это значит, я проиграю в любом случае. Такие вот дела.

— Вы, главное, не волнуйтесь, дон Фелисито. Эти ублюдки попадутся, — заверил капитан, похлопывая хозяина по спине. — Они попадутся, и довольно скоро. Даю вам слово чести. Мы во всем разберемся. До новых встреч. И будьте любезны, передайте от меня привет сеньоре Хосефите, вашей очаровательной секретарше.

И действительно, с того самого дня полицейские взялись за работу с особым рвением. Они допросили всех шоферов и служащих из «Транспортес Нариуала». Мигеля и Тибурсио, сыновей дона Фелисито, они продержали в комиссариате несколько часов, засыпая вопросами, на которые парни не всегда знали что ответить. И долго мучили слепенького Лусиндо, заставляя по голосу опознать человека, который попросил его предупредить дона Фелисито, что в его конторе разгорелся пожар. Слепец божился, что никогда прежде не слыхал этого голоса. Однако, несмотря на лихорадочную деятельность полицейских, коммерсант пребывал в унынии и пессимизме. У него появилось внутреннее ощущение, что шантажистов никогда не поймают. Его и дальше будут преследовать, и в какой-то момент все кончится трагедией. Но даже эти мрачные предчувствия нисколько не поколебали его решимости: угрозы и нападения не заставят его отступить.

Но больше всего его раздосадовал разговор с приятелем, коллегой и конкурентом — Рыжим Виньоло. Однажды утром Рыжий сам пришел в «Транспортес Нариуала». Фелисито сидел теперь за самодельным столом — широкая доска поверх двух бочек из-под масла в углу гаража. С этого места он хорошо видел груду обожженной мебели, оплавленной кровли и стен — все, что осталось от его сгоревшей конторы. Языки пламени добрались до самой крыши. Сквозь дыру в потолке можно было разглядеть клочок высокого синего неба. Хорошо еще, что в Пьюре дожди бывают редко — кроме тех лет, когда приходит Эль-Ниньо.

Рыжий Виньоло был страшно взбудоражен.

— Не следовало вам так поступать, дружище, — сказал он, обнимая Фелисито и в то же время доставая вырезку из газеты. — Как вам только пришло в голову играть своей жизнью! Фелисито, вы всегда были таким рассудительным — что за муха вас теперь укусила? Для таких случаев и нужны друзья, че гуа! Если бы вы со мной поговорили, я бы вам не позволил выкинуть такую штуку!