Страница 51 из 157
Он по-прежнему прекрасно и звучно читает стихи. Все остальное создадут поэты.
В том же году Бёлендорф возвращается к себе на родину, в Курляндию. Получает должность домашнего учителя в Риге, уже через несколько дней отказывается от нее, беспокойно переезжает с места на место, стремясь туда, где его никто не знает. Грех и безумие — искать такого пути, что не грозил бы никакими случайностями, ибо все мы едино порастем травой.
Поклон нашему Мурбеку. Он-то наверняка продержится. Прости мне мою неблагодарность. Я хорошо разглядел всех за это время, но все-таки в затемненные очки. Что-то будет с тобой дальше, мой Бёлендорф?
В Варшаве беспаспортного бродягу задерживают и препровождают как арестанта обратно в Митаву[107]. С тех пор он скитается по своей Курляндии от одного пасторского дома к другому — больше двадцати лет; одетый в жалкие лохмотья, он всюду не ко двору. Однако распевает песни. Пишет стихи.
В митавской газете, издаваемой местными просвещенными кругами, он предлагает к изданию ранние свои стихи. Просит, в силу экономической несостоятельности, о заемном письме, но это пустое дело. У бедняги нет будущего, он и сам не раз желал себе смерти, но потом вновь и вновь оказывался в пути, среди цветущих лугов, с песней на устах:
В 1817 году он направляется в Россию. Поэт Жуковский, живший тогда в Дерпте[109], дает ему письмо к А. И. Тургеневу:
Посылаю тебе чудака, поэта, бродягу, ребенка, старика. Он бродит по свету и описывает в стихах свои похождения. У него никогда нет гроша: вся его гардероба (два сюртука, два жилета и, вероятно, двое штанов, с большою трубкою в кармане) всегда на нем. Все его сочинения всегда у него за пазухою; те, которые не могут уложиться, сожигаются.
Он хочет в нынешнем году выдать по подписке свои песни; подписная цена 1 рубль серебром. Постарайся собрать ему несколько подписчиков, чтоб было что есть в Петербурге. Вообще в его стихах много хорошего, хотя и много беспорядочного. Сам же он необыкновенное явление в свете.
До сих пор еще не начинал он думать о завтрашнем дне. В 15 лет исходил он около 20 000 верст пешком. В Петербурге пробудет две недели; где он остановится, я не знаю. Но если в Петербурге случится ему в чем-нибудь нужда, помоги ему.
Бёлендорф.
В последний раз его видели в имении Маргграфов у арендатора Редлиха. Он воспитывает его детей в немецком духе, преподает им языки, сам сочиняет для них молитвы; утверждает даже, что, готовясь к уроку, посвященному Вергилию, перевел всю «Энеиду».
Он собирается напечатать две рукописи: «Марионетки», сборник стихов, публикация за счет автора, и «Журнал куртизанок и мод, дневник невинного, писан в 6341 году, место издания — городок Горация под землей».
На пасху он обращается с письмом к его величеству королю Пруссии Фридриху Вильгельму III.
Сир! Ребенок обладает большим достоинством, чем я. Молю Ваше Величество о дозволении получить еще немного подобающих мне мужских почестей от господина профессора Хербарта в Кёнигсберге, которому однажды Берлин благосклонно оказывал свое гостеприимство в течение всего 1803 года. Нижайше прошу высочайшего Вашего соизволения посвятить Вам старую пьесу Шиллера «Разбойники», заново переложенную мною в ямбах, с опубликованием оной в Кёнигсберге.
Сир! Достоинство каждого мужчины — это подобающая мужчине смерть.
Бёлендорф. А теперь прощай, мой бесценный. Сейчас я полон разлукой. Если соберешься мне написать, адресуй письма на имя купца Ландауэра в Штутгарте. И напиши мне свой адрес.
Бёлендорф выстрелил в себя из пистолета 10 апреля 1825 года в шесть часов утра. Когда Редлих воскликнул: Бёлендорф, что же ты наделал? — несчастный ответил:
Я не хотел. Я точно знаю, что я люблю, но я не вправе назвать это.
Он скончался в тот же день.
<b>Вот уж много лет бродит он по своей комнате из угла в угол. Ночью он часто встает и расхаживает по всему дому, выбирается и на улицу, но рано поутру неизменно возвращается домой.</b>
<b>Как-то раз столяр Циммер передал ему книгу, присланную матушкой. Он взял ее в руки, равнодушно полистал, прочитал на титульном листе имя Бёлендорфа и сказал: Ах, мой милый, как рано он умер. Он был родом из Курляндии. Я познакомился с ним в Хомбурге. Это был мой довольно близкий друг.</b>
Нежные души легко разрушимы.
Рост шесть футов, волосы каштановые, лоб высокий, глаза карие, нос прямой, свежий цвет лица, губы тонкие, каштановая бородка, удлиненный овал лица, округлый подбородок, плечи широкие, физических изъянов нет, возраст 32 года.
Настоящим свидетельством высшее представительство герцога Вюртембергского в Нюртингене предписывает всем соответствующим гражданским и военным властям обеспечить беспрепятственный проезд, также и в обратном направлении, предъявителю сего господину магистру Гёльдерлину, родом из Лауфена, имеющему намерение проследовать 29 сентября 1802 года из Нюртингена через Блаубойрен и Ульм в Регенсбург.
В Регенсбург на заседание Высшей имперской комиссии, где Синклер, взявший его с собой, ведет переговоры о статусе ландграфства Гессен-Хомбург — впрочем, без особого успеха.
Временами Гёльдерлин оживлен и общителен, потом вдруг снова замкнут и мрачен, люди, застающие его в таком расположении духа, чуждаются его.
Это всего лишь симптомы, которые не вправе оценивать тот, кто не знает совокупности причин, ввергнувших его в подобное состояние, говорит Синклер.
С немецкими представителями почти не удается обменяться доверительным словом. Французы держатся чопорно или подчеркнуто дипломатично. Все хотят денег, и только денег.
Из числа знакомых со времен Раштаттского конгресса они встречают Хорна[112], теперь он делегат от вольного города Бремена. Хорн по-настоящему образованный, тонко чувствующий человек, он любит слушать отрывки из трагедий Софокла, над переводами которых работает ныне Гёльдерлин.
106
Перевод С. Аверинцева.
107
Официальное название г. Елгава до 1917 г.
108
Перевод А. Гугнина.
109
Официальное название г. Тарту в 1224–1893 гг.
110
Перевод Г. Ратгауза.
111
Перевод А. Гугнина.
112
Они встречают Хорна. — Фриц Хорн (1772–1844), юрист, в последний раз Гёльдерлин встречался и разговаривал с ним в октябре 1802 г. в Регенсбурге.