Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 29 из 54

— Рáхош? — я прижимаю ладонь к его груди. У него изо рта стекает струйка крови, а глаза закрыты. В том месте, где расположена его голова, растеклась маленькая лужица крови, и, увидев ее, я начинаю громко, судорожно всхлипывать. Я прижимаюсь к защитному покрытию кожи у него над сердцем и слышу его медленное, но верное биение.

О, слава тебе Господи! На секундочку мне хочется броситься обнять его вокруг здоровенной синей шеи и выплакаться, но я поднимаю глаза вверх по склону, все еще сжимая в руке свою стрелу, ожидая увидеть, не последовали ли остальные за мной и ребенком.

Однако ничего подобного я не вижу. Еще несколько минут ничего не происходит, я сижу возле Рáхоша в состоянии крайней бдительности и выжидаю. Я, конечно, могу и дальше продолжать просто ждать, или же я могу помочь ему. Я сосредотачиваю внимание на упавшем мужчине, лежащем рядом со мной. Я провожу по нему своими дрожащими ладонями, пытаясь определить полученные повреждения. Его нога под неправильным углом, и он еле дышит, но я не могу понять, сломаны ли ребра или есть травмы и похуже. Я пытаюсь не думать об этом. При моем прикосновении его вошь пускается в ход, и я надеюсь, что это добрый знак.

— Я вытащу тебя отсюда, — шепчу я на ушко его бессознательному телу. — Можешь на меня положиться. Все будет в порядке.

Как мне хочется, чтобы он открыл глаза и улыбнулся мне. Или окинул меня хмурым взглядом. Или еще что-нибудь. Но он такой неподвижный.

Один из мэтлаксов начинает подергиваться и издает крик от боли. Я задыхаюсь и поворачиваюсь к нему, а руками быстро и неловко пытаюсь отыскать оружие. Единственное, что у меня есть — моя последняя стрела, но лук остался наверху скалы.

Тем не менее, он не поднимается. Он издает жалобный плач и, лежа на земле, судорожно подергивается в конвульсиях, будто пытается подняться, но не может. Бедра у него расположены под странным углом, и, когда я оглядываюсь, вижу, что еще один мэтлакс задвигался, но лишь чуть-чуть. Я поднимаю взгляд на вершину скалы, чтобы убедиться, не возвращаются ли остальные, но они как сквозь землю провалились.

По-моему, этих раненых бросили умирать.

У меня слегка сжимается сердце, так как мне как-то не по себе. Я бы не пожелала переносить такую боль даже тем, кто на нас напал. Звуки, которые они издают, ужасны, и я оглядываюсь вокруг и всего в нескольких шагах от нас замечаю костяной нож Рáхоша. Я хватаю его и встаю над телом одного из раненых существ. В общей сложности их пять, но лишь двое из них двигаются. Понятие не имею, оказалось ли это падение достаточно серьезным, чтобы убить их, и не знаю, что буду делать, если они очнутся и снова нападут.

У меня не так уж много вариантов. Так что я встаю на колени возле первого.

— Я сожалею, — выдавливаю из себя и перерезаю ему горло. Я напоминаю себе, что это — убийство из сострадания. Это уже не «убей или будь убитым», а ситуация, когда тяжело раненым абсолютно не под силу прийти в себя и доползти до дома. От этого все ровно мне легче не становится. Легче было это сделать в действии, когда они нападали, и нельзя было терять время на раздумье. Я перехожу к следующему существу. Оно неподвижно, но я все равно перерезаю ему горло, просто на всякий случай. К тому времени, когда я заканчиваю с последним, я вся забрызгана кровью и заливаюсь слезами.

Я подхожу к Рáхошу и пальцами прикасаюсь к его щеке. Чувствует ли он себя нормально? О, Боже. Я не знаю, что делать.

— Прошу, Рáхош, не умирай у меня на руках. Пожалуйста, прошу тебя.

Я наваливаюсь на него и какое-то время поддаюсь девичьим слезам, громко и судорожно всхлипывая. Но затем все-таки сажусь и вытираю глаза, потому что слезы волшебным образом ему не помогут.

Я должна доставить его домой, в нашу пещеру.

— Ладно, шевели мозгами, Лиз, — говорю я себе и, шмыгая носом, озираюсь вокруг. — У тебя большой гудящий инопланетянин, которого ты не можешь нести и который не может ходить, а ты должна доставить его домой.

Я окидываю взглядом Рáхоша и задаюсь вопросом, может моя вошь сделала меня более сильной. Я могу его тащить? Наш дом в пещере находится наверху этого склона и в нескольких милях отсюда, но должен же быть способ, как подняться обратно наверх, не связанный с той дерьмовой дорожкой, по которой я спустилась сюда. Должен быть обходной путь. Я просто обязана найти его. Я поднимаюсь на ноги и разглядываю Рáхоша, затем хватаю его за руку и осторожно тяну за нее.





«А жеребчик довольно-таки тяжелый!» Я тяну сильнее, пытаясь сдвинуть его. Он издает тихий стон, полный боли, и я тут же останавливаюсь.

— Вот дерьмо. Прости! — я проверяю его другую руку для того, чтобы посмотреть, может та хоть немножко получше, но я вижу торчащие кости из перелома возле его запястья. Черт. Я не могу тянуть за нее. Оно и к лучшему, потому что этот пробный рывок лишь дал мне понять, что он жутко тяжелый.

Мне надо придумать способ получше.

В отчаянии я озираюсь вокруг. Вдали ветер нагибает и развивает розовые, гибкие деревья, и у меня возникает идея, поэтому я хватаю костяной нож Рáхоша и направляюсь к ним. Когда мой папа застреливал оленя, мы, как правило, привязывали его ноги к палке, а затем закидывали себе на плечи, но на сей раз, здесь нет никого, кто бы подставил для меня другое плечо. Хотя, однажды, когда я повела себя как скулящий младенец, и мой папа рассердился, он сделал для себя волокушу[11] из двух ветвей и непромокаемого брезента и потащил оленя домой позади себя, а я в то время, рыдая, тащилась рядом с ним.

Слава Богу, что я была хреновым ребенком. Я могу соорудить волокушу и потянуть Рáхоша домой в ней.

У меня уходит почти час на то, чтобы срубить одно из хлипких деревьев, но они просто прекрасно подойдут для моей цели. «Ствол» достаточно большой, чтобы мне было удобно ухватиться, и даже при том, что на ощупь он липкий и губчатый, я смогу вполне нормально тащить его. Я срубаю второе, и к тому времени, когда я тяну их обратно к Рáхошу, меня трясет от усталости, к тому же меня беспокоит, что я испортила его костяной нож, совершенно его притупив.

Сейчас не время беспокоиться об этом, потому что теперь падает мелкий снег, а небо закрывается тучами. Если мне не удастся доставить Рáхоша домой, мы окажемся в глубоком дерьме. Поэтому я опускаюсь на колени и сбрасываю теплый плащ, который он дал мне этим утром, и начинаю привязывать его к шестам, чтобы сделать основание волокуши. Я использую несколько шнурков со своих штанов, чтобы привязать плащ, и к тому времени, когда я заканчиваю, я дрожу от холода, моя одежда разрушена и наполовину исчезла, а снег уже идет плотной завесой.

— Рáхош? — я тихонько зову его, похлопывая по щеке, чтобы увидеть, пришел ли он в себя. Никакой реакции. В каком-то смысле, я рада. Будет не так больно, если он будет без сознания. Мысленно извиняясь, я хватаю его за здоровую руку и тяну на волокушу. Он стонет от боли, но не пробуждается.

Я хватаюсь за шесты, зажимаю в зубах нож и начинаю тянуть за собой свою импровизированную волокушу. Черт. Они жутко тяжелые, но у меня нет выбора. Я просто должна перетерпеть это. Нам нельзя здесь оставаться. Я прикусываю губу и начинаю дальний путь медленного волочения домой.

Мне нужно несколько часов, чтобы найти выход из каньона, но как только мне это удается, я могу видеть остатки наших следов в виде впадин в выпавшем снегу, а вдалеке — ледник. Я могу добраться до дома. Я смогу. Мои пальцы превратились в глыбы льда, и у меня на руках мозоли, но уже виден свет в конце туннеля.

Когда я делаю очередной рывок волокуши вперед, Рáхош начинает стонать. Я задыхаюсь и аккуратно опускаю его вниз, затем мчусь к нему.

— Рáхош? Ты пришел в себя?

Он беспокойно мотает головой, а затем пристально смотрит на меня остекленевшими от боли глазами. Я не совсем уверена, что он осознает, где находится.

— Лиз, — он выдыхает и пытается дотянуться до меня рукой. Его лицо искажается в агонии, и он падает обратно в волокушу.

11

Волокуша — (англ. travois) — У индейцев Равнин [Plains Indians] приспособление для перевозки грузов, в которое впрягают лошадь или собаку [dog волокуша]. Состоит из двух шестов, перекрещивающихся под острым углом, и поперечины. Верхний конец прикрепляется к луке седла, а свободные концы волочатся по земле; вещи складываются в сумку из кожи, которая помещается между шестами.