Инопланетянка варвара (ЛП)

— Не двигайся, — говорю я ему. — Я вытащу тебя отсюда. Все будет в порядке.

— Оставь… меня…, — он, задыхаясь, выговаривает. — Я слишком изранен.

— Не говори ерунду, — говорю я ему, хотя он высказывает вслух то, что больше всего меня пугает. — Ты в порядке! Тебе просто нужно парочку дней отдохнуть и восстановиться. Пусть вошь делает свою работу!

— Тебе… здесь… опасно… оставаться, — его глаза снова закрываются.

— Со мной все в порядке, — я рычу немного громче, чем нужно. Я наклоняюсь вперед и хватаю Рáхоша за воротник. — Ты меня слышишь? Я в порядке, и ты будешь в порядке. Не вздумай умереть у меня на руках! — он не отвечает, и я начинаю немного паниковать. Я трясу его, вызвав у него очередной стон, полный боли. Мне плевать. Если он стонет, значит жив. — Не смей, черт возьми, бросать меня, Рáхош! — я отпускаю его и разглаживаю его одежду, затем наклоняюсь, кладу руку ему на грудь. Его кхай при моем прикосновении начинает вибрировать, и я решаю, что подкуп — самое лучшее оружие, которое у меня есть. Я вплотную приближаюсь своими губами к его уху. — Если ты выберешься из этого живим, Рáхош, я затрахаю тебя до чертиков, Богом клянусь.

РÁХОШ

Мое сознание сейчас охвачено туманом раскаленной боли и зловещих снов. Время от времени кхай у меня в груди резонирует, и все становится лучше. Время от времени мое тело пронзает разряд ослепительной боли, и я все глубже и глубже погружаюсь в бездну тьмы. Мне нужно сосредоточиться, сконцентрироваться, но мой разум больше не хочет оставаться бдительным.

«Но я должен, — напоминаю я себе. — Я должен защитить Лиз».

— Лиз, — я выдыхаю. — Моя пара.

— Я здесь, — говорит нежный голос во тьме. Нежные пальцы ласкают мои щеки, и я борюсь против нахлынувшей волны боли, которая пытается затянуть меня обратно на дно. Такое ощущение, будто кто-то уселся на моих веках, настолько они отяжелели. — Успокойся, — говорит она, и ее дыхание такое сладкое. Я чувствую, как ее губы целуют меня в щеку, а потом она снова ласкает меня. — Ты в безопасности. Просто исцелись, ладно?

Я облизываю свои сухие губы.

— Мэтлаксы…

— Все уже улажено. Я развела огонь и положила сушиться мясо, и я заново затачиваю твой нож, — она поглаживает мою грудь и руки, и я ощущаю, как меня накрывает вспышка огненной боли, когда она это делает. Мое дыхание с шипением вырывается из горла. — Ты быстро поправляешься. На самом деле, очень быстро. Мне пришлось вправлять тебе кости. Прости. Я знаю, это, должно быть, очень больно. Просто успокойся, хорошо?

Мой кхай напевает у меня в груди, и я слышу, что ее кхай откликается. Даже несмотря на то, что я тяжело ранен и тону в боли, в ответ мой член начинает возбуждаться. Мы слишком долго тянули, чтобы ответить на призыв резонанса, и мое тело напоминает мне, что скоро мы должны будем подчиниться.

— Не оставляй меня…

— Не оставлю, — говорит она нежным голосом. — Только выживи. Засыпай, — она проводит пальцами по моим губам. — Засыпай, — снова повторяет она.

И я засыпаю.

***

Кажется, что целую вечность я то прихожу в себя, то меня поглощает тьма. Когда она наливает мне в горло бульон, мой разум переполнен нежными прикосновениями рук Лиз, ее успокаивающими словами, а также пульсирующей болью моего тела, хотя мой кхай и занимается его излечением. Мои конечности — не единственное, что у меня болит — мой член яростно горит по моей паре, и я беспокоюсь, что, когда очнусь уже исцеленным, захочу лишь улечься на Лиз и заставить ее спариваться.

Не думаю, что человеку это понравится. Не со всеми их ритуалами отрицания.

Но этот выбор — не мой собственный. Моему телу нужно время отдохнуть, чтобы исцелиться, и поэтому я вновь и вновь проскальзываю в дремоту.

В какой-то момент я прихожу в себя на удивление с ясной головой. У меня все тело болит тягучей ноющей болью подобно гнилому зубу, хотя и не слишком болезненной. Мне удается раскрыть свои глаза, но без ощущения тяжких мучений, и я смотрю на костер.

Там Лиз кипятит воду в моем кожаном мешке на треноге, размещенной над огнем. Она точит о камень мой нож, и когда я оглядываюсь по сторонам, то вижу куски вяленого мяса, свисающие с сетки сплетенных тростников, размещенных на стене. Ее лук — не этот, другой, новый — находится у дальней стены, а неразрывно связанные к нему дополнения расположены поблизости ослабленной тетивы.

У меня ощущение, будто мой рот покрыт сухой, потресканной кожей. Я облизываю губы и пытаюсь сесть, измученный жаждой. Я слишком слаб, а мой кхай пульсирует и мурлычет, страдая от голода.

Лиз сразу же оглядывается и удивленно смотрит на меня.

— Рáхош! — она подходит ко мне и кладет руку мне на грудь. — Не вставай. Я серьезно. Ты все еще слишком слаб.

Я не обращаю внимания на ее излишнюю и чрезмерную суету вокруг меня и сажусь прямо, проверяя свое тело. У меня все болит, но в моем теле все, похоже, на своих местах. Я поднимаю одну руку и сгибаю ее. Она болит раскаленной болью, но она прямая и вокруг нее наложена самодельная шина.

— Мне пришлось вправить кости, — объясняет Лиз, заправляя шкуры вокруг моего тела. — Как рука, чувствуешь ее нормально?

— Ты все правильно сделала, — говорю я ей хриплым голосом. Из-за ее близости я страдаю от совсем иного вида голода. Мой член болит, а кхай резонирует, когда она наклоняется, чтобы прижаться своими маленькими пальчиками к моему лбу. Я хватаю ее руку и целую ладонь, желая, чтобы она была обернута вокруг моего члена и гладила его. Я помню это из прошлого — это навсегда въелось в мой мозг.

— Ты хочешь пить? Голоден? — спрашивает она, а глаза у нее широко раскрыты и вопрошающие. Она вынимает руку из моей хватки и встает, двигаясь к огню. — Я приготовила тебе немного бульона. Тебе нужно набираться сил.

Когда она приносит мне маленькую чашку бульона, аромат ее теплой кожи для меня представляет больший интерес, чем напиток. Моя пара поднимает руку, чтобы поднести чашку к моему рту, а я начинаю сквозь одежду ласкать ее округлую, красивую грудь. Лиз вздрагивает, и мой кхай резонирует в унисон с ее кхаем.

— Вижу, тебе уже лучше, — говорит она дрожащим голосом и отталкивает мою руку. — Сейчас не будет никаких «шуры-муры».

— Шуриимурии? — переспрашиваю я. Я не знаю, что это за слово. К тому же, меня это особо-то и не волнует. Волосы Лиз убраны с лица и заплетены сзади, выставляя напоказ ее красивую шею, и мне так хочется спрятаться туда лицом. Я хочу прижать ее маленькое тело к себе, чувствовать ее сердцебиение, вдыхать ее возбуждение, прикасаться к ней и заявить права на нее как на свою.

— Вот именно, — проговаривает она, запыхавшимся голосом. Я слышу, как у нее в груди резонирует кхай. — Сейчас не самое подходящее время. Ты еще не совсем здоров.

Пальцами ласкаю ее щеку, провожу по ее челюсти, горлу. В то время, как она подносит чашку к моим губам и вынуждает меня пить, я прикасаюсь к ней везде, где могу, прежде чем она отодвигается. Когда она тянет чашу назад, я с закрытыми глазами прислоняю голову к стене пещеры. Я устал, но, когда касаюсь ее, от этого мне становится лучше.

Она откладывает чашку в сторонку и стягивает с моих ног шкуры. Я слышу приглушенное фырканье.

— Ну, что ж, похоже, кое-какая часть тебя работает просто идеально, — говорит она.

Я открываю глаза и смотрю вниз. Мой член стоит по стойке смирно, выпирая прямо вверх относительно моего тела. Он ноюще болит, и на мгновение меня охватывает робкий луч надежды, что она снова возьмет его в свой мягкий человеческий рот и оближет его. Однако, этого не случается. Лиз сосредоточена только на деле и проверяет мои повязки, причитая о моих ранах.

— Ты идешь на поправку, но все равно еще не вылечился.

— Моему кхаю все равно, — говорю я ей. В то время, как она суетится над моими повязками, Лиз наклоняется вперед, и ее лицо находится рядом с моим членом. — Он требует, чтобы я заявил свои права на тебя.