Наёмники Гора (ЛП)

— Ты будешь скулить один раз, если хочешь сказать «Да», и два раза, если — «Нет», — приказал я ей. — Ты меня поняла?

Женщина проскулила один раз.

— Ты хочешь, чтобы я вытащил кляп? — спросил я.

Снова одиночное нетерпеливое мычание.

— Ты — свободная женщина? — уточнил я.

Она хныкнула один раз, и протестующе замычала, дёргаясь и вжимаясь в стену.

— Я не нашёл какого-либо клейма на твоём теле, — сообщил я ей, — по крайней мере, в обычных местах клеймения. Возможно, Ты говоришь правду.

Наиболее распространенные места клеймения гореанских рабынь это левое или правое бедро, чуть ниже ягодицы. Но встречаются женщины, носящие свои клейма и в других местах, например, слева внизу живота, на внутренней поверхности левого предплечья, на левой груди, или, совсем крошечные, за левым ухом. Что до меня, то я не одобряю выжигание клейма на груди. По моему мнению, женская грудь слишком красива, чтобы уродовать её шрамом то раскалённого железа. Впрочем, против временной маркировки женщин в таком месте я не возражаю, скажем, жировым карандашом, помадой или краской, как делают это многие работорговцы. В идеале, конечно, учитывая необходимость клеймения рабыни, важность которого признает любой нормальный гореанин, это нужно сделать так, чтобы клеймо не умаляло красоту женщины, а скорее наоборот, подчёркивало её и, причём значительно. Клеймение бедра, со своей стороны, имеет именно такой эффект. Также, клеймо, выжженное сбоку на её бедре, помогает понять женщине, что её рабство — это навсегда. Само собой, её груди, в коих так естественно выражена большая часть её соблазнительной женственности, и без клейма, не избегает быть отмеченной неволей. Ведь они столь же открыты и доступны хозяину, как и любая другая часть тела рабыни. В конце концов, ему принадлежит вся рабыня целиком. Соответственно и она сама знает, что её столь соблазнительным и мягким, столь восхитительным и изумительным, столь замечательным и возбуждающим полушариям, как, впрчем и остальным её частям, без долгих размышлений, будет уделено внимание, соответствующему статусу их носительницы. Например, они могут быть любовно потроганы, помяты, поцелованы и приласканы хозяином, как и сколько ему понравится. Также, их привлекательность может быть подчеркнута и усилена различными формами одежды или связывания. Например, часто для этих нежных восхитительных деталей применяют рабскую портупея, или обвязку верёвкой. Их могут заключить, если на то будет желание открытые сетчатые бюстгальтеры.

Она возмущённо промычала один раз.

— Уверен, Ты не станешь критиковать моё любопытство, — заметил я. — Ведь нельзя же каждый раз ожидать, что встретишь голую свободную женщину, прикованную цепью в алькове рабского борделя.

Мои исследования различных мест на предмет наличия клейма имели и дополнительный эффект, я выяснил, что на женщине ничего не было, за исключением кандалов, конечно.

Ответом на моё замечание, стало множество сердитых звуков.

— Ты сердишься? — осведомился я.

Она снова промычала один раз, весьма сердито, судя по всему.

— Похоже, Ты злишься, не так ли? — уточнил я.

Новое мычание, ещё более сердитое, за которым последовала целая серия сердитых звуков.

— Ты хочешь мне что-то сказать? — предположил я.

Снова раздражённое одиночное мычание.

— Подозреваю, Ты хотела бы, чтобы я вытащил кляп из твоего рта?

Короткое мычание. Очень настойчивое. Я подождал. Звук повторился.

— Ага! — воскликнул я. — Так Ты не хочешь, чтобы я вынимал кляп.

Женщина отчётливо проскулила дважды.

— Значит, ты всё-таки хочешь, чтобы я убрал кляп? — спросил я.

Она прохныкала один раз, очень отчётливо, очень ясно, только один раз.

— А я всё никак ни как не догадаюсь этого сделать, не так ли? — усмехнулся я. — Возможно, Ты думаешь, что я забыл это сделать, что это просто вылетело у меня из головы. Однако, это не так. Я всего лишь интересовался, тогда и теперь, хотела бы Ты удалить кляп изо рта или нет. Именно это мне и было любопытно. И это — всё. У меня не было никаких намерений вытаскивать его. Мне совершенно не интересно, что Ты можешь мне рассказать.

Мычание сразу стало испуганным и несколько озадаченным.

— Именно так, — подтвердил я, взяв женщину за шею правой рукой под подбородком, и резко потянул вверх, запрокидывая её голову.

Пленница издала испуганный звук.

— Ты находишься не в том положении, — пояснил я, — чтобы сердиться, злиться, проявлять нетерпение или высокомерие.

На этот раз она не проронила ни звука.

Я снова положил на неё руку. Она испуганно заскулила и попыталась отстраниться, вжимаясь в стену алькова. Бесцеремонно взяв её лодыжки в руки, я позволил ей какое-то мгновение сопротивляться мне, а затем рывком широко развёл её ноги в стороны.

— Ты поняла, что я имею в виду? — поинтересовался я.

Она жалобно проскулила один раз.

— Молодец, — похвалил я.

Стоило мне выпустить её щиколотки из моих рук, как она торопливо сжала их вместе и, подтянув колени к груди, повернулась ко мне правым боком.

— Это ведь Тебя принесли в мешке этим вечером? — уточнил я.

Одно хныканье.

— Ты красивая? — полюбопытствовал я.

Двойное хныканье.

— Значит, мне нет никакого смысла в том, чтобы задерживаться с Тобой, не так ли?

Женщина снова проскулила дважды.

— Пожалуй, зажгу-ка я свет, — сказал я.

Она жалобно пискнула два раза.

— И если я обнаружу, что Ты солгала мне, то я использую Тебя в качестве рабыни, — добавил я.

Снова двойной писк.

— Хорошо, — усмехнулся я. — Даю Тебе ещё один шанс. Ты красивая?

Она расстроено простонала один раз.

— Или, по крайней мере, Ты думаешь, что красивая, — уточнил я.

Снова одиночный звук.

— В таком случае, может мне стоит попользоваться Тобой, — заметил я.

Двойное поскуливание, очень жалобное.

— Если Ты — свободная женщина, то, исходя из того, что я слышал, где-то здесь может быть оно, — задумался я, проводя рукой по стене алькова. — Да, точно, вот оно.

Мои пальцы наткнулись на свисавший с гвоздя моток пеньковой верёвки и кожаный шнурок с нанизанной на него монетой, по-видимому, тот самый пробитый бит-тарск. Это должны будут использовать, насколько я помню, со слов моей сопровождающей, если её пребывание в борделе окажется нескучным для клиентов.

— Здесь моток верёвки, — сообщил я. — Знаешь для чего она?

Явно испугавшаяся женщина проскулила дважды.

— Для того чтобы связать Тебя, — объяснил я. — Если за сегодняшний вечер Тобой здесь хотя бы раз попользуются, то утром Тебя выставят голой, в переулке, а руки свяжут за спиной именно этой верёвкой.

Она возмущённо промычала два раза.

— А ещё здесь есть монета, бит-тарск, пробитый и нанизанный на кожаный шнурок. Знаешь, для чего он нужен?

Двойное мычание.

Взяв шнурок с монетой, я обнял женщину за талию и завязал шнурок у неё за спиной. Монетка оказалась на животе. Большим пальцем я вдавил медный диск в её живот, чтобы она могла чётко ощутить его форму и почувствовать его местоположение. Убедившись, что пленница всё это осознала, я убрал палец, позволив монете спокойно висеть на её животе.

— Эта монета, именно таким образом будет привязана к Тебе утром, если, конечно, кто-нибудь захочет воспользоваться твоей беспомощностью в течение этой ночи. Это скажет всем, кто Тебя увидит, что Тебе пришлось обслужить мужчину. Тебе дают эту монету, потому что Ты — свободная женщина. Это — твоя оплата. Замечу, что монета эта, самой низкого номинала, какая только имеет хождение на Горе, да ещё и пробитая. Это, своего рода, оценка твоих способностей.

Послышался стон отчаяния. Но я всё же снял шнурок и монету с её талии, и отложил в сторону вместе с верёвкой.

На этот раз в её стоне послышались нотки благодарности.

— Я знаю, что Ты — свободная женщина, — сказал я, — но, я надеюсь, теперь, в свете недавних событий, Ты готова, изменить своё поведение и стать, по крайней мере, минимально вежливой, соблюдать некие основные правила приличия, и вести свою жизнь и дела, хотя бы в соответствии с простыми канонами обычной вежливости и любезности?