Страница 14 из 17
А мы отдаляем от себя сие решительное время, и отдаляем на неопределенную даль, так что и конца будто не видать, когда сие будет. Но вот что: отдаляйте Суд Божий на сколько хотите. Может быть, и в самом деле не скоро еще придет Господь судить живых и мертвых; но какая же от этого нам льгота или поблажка?.. Все же Он придет и будет судить именно нас, и судить без лицеприятия, по закону Евангелия, нами воспринятому. Все же наш долг быть истинными христианами оттого нисколько не умаляется. Хоть сейчас, хоть чрез тысячу лет придется нам стать на Суд, все же придется, и на Суде том мы будем давать отчет в употреблении настоящих часов, дней и лет, действительных, а не будущих, воображаемых. Так не лучше ли нам всякий час держать себя так, как бы Господь сейчас имел явиться, или, лучше, так, как бы мы стояли уже на Суде. О, если бы Господь дал нам в такое настроение привести ум свой! Какая ревность о святости начала бы тогда снедать (уязвлять) нас? Враг знает силу сего помышления и всячески выбивает его из головы нашей разными благовидными предположениями! Но, братие, умудримся противопоставить всем его козням одно простое рассуждение. Скажем ему: «Пусть не скоро Суд, но ведь если можно отсюда извлекать какую-либо поблажку, то это тем только, кои могут быть уверены, что час смерти их совпадает с часом Суда отдаленного; нам же что из того? Вот, ныне или завтра придет смерть и покончит все наше и запечатлеет собою участь нашу навсегда, ибо после смерти нет покаяния. В чем застанет нас смерть, в том предстанем мы и на Суд. Застанет нас смерть нераскаянными грешниками, грешниками нераскаянными узрит нас и Судия Праведный и осудит. Застанет нас смерть кающимися о грехах и ревнующими о добре, такими признает нас и Судящий Господь и помилует. Но когда придет смерть наша, никто того сказать нам не может. Может быть, еще минута, и всему конец… И пойдем мы к Престолу Божию, и услышим от Него приговор, которого уже никто переменить не может». Такое рассуждение противопоставим лукавому врагу, который мыслию об отдаленности Суда Божия покушается затмить в уме нашем картину сего Суда и тем расслабить ревность нашу. И в самом деле, что пользы за горы отдалять время Страшного Суда, когда смерть, не меньше его грозная и решительная, стоит у нас за плечами? Покоримся же, как дети послушные, спасительному внушению матери нашей Церкви! Наполним память свою картиною Суда Божия и не будем отрывать от него своего внимания! От Суда веет не одним страхом и ужасом… Он может подать и обильное утешение. Ибо там будет сказано не одно: «отыдите… проклятии…», но и другое: «приидите, благословеннии…», и последнее прежде первого. Надобно только, помышляя о Суде Божием, так устроить жизнь свою, чтоб не попасть ошуюю, к козлищам, а одесную, к овцам. А для сего что нужно? Заповеди Божии исполнять со всею ревностию, а если в грехи какие впадем, каяться о том и плакать, постоянно уговаривая душу свою такими песнями церковными: «Живущи на земли, душе моя, покайся: персть (прах) во гробе не поет, прегрешений не избавляет. Возопий Христу Богу: “Сердцеведче, согреших, прежде даже не осудиши мя, помилуй мя”. Доколе, душе моя, пребываеши в прегрешениих? Доколе приемлеши покаяния преложение? Приими во уме Суд грядущий и возопий Господу: “Сердцеведче, согреших, прежде даже не осудиши мя, помилуй мя”» (Тропарь, глас 3, по 3-й кафисме Псалтири).
«Душе, покайся прежде исхода твоего, Суд неумытен (беспристрастен) грешным есть и нестерпимый. Возопий Господу во умилении сердца: “Согреших Ти в ведении и не в ведении, Щедрый, молитвами Богородицы ущедри и спаси мя”» (Тропарь, глас 7, по 4-й кафисме Псалтири). Аминь[2].
Неделя сыропустная (Прощеное воскресенье)
Основное чувство сердца есть грусть: природа наша плачет о потерянном рае
Нынешний день Святая Церковь посвящает воспоминанию падения прародителей наших, и вы слышали, какие жалобные сетования влагает она в уста изгнанных из рая и сидевших прямо против него праотцев наших! Так живо было тогда чувство потери: рай был в виду, и из него, может быть, доносились благоухания цветов и дерев, напоминавших о блаженной жизни, которую так недавно вкушали они в невинности. Нельзя было не сетовать праотцам нашим.
Но то было сетование не Адама и Евы, но сетовала природа человеческая падшая! Все силы души и все части тела издавали плач. Прародители передавали его только словом сетовавшей вместе с ними твари и будущему потомству. С той минуты сетование, плач и грусть сроднились с природою человеческою и стали составлять основной тон наших сердечных чувств и расположений. И кто из потомков первозданного, наследников падшей природы человеческой, не засвидетельствует сего собственным опытом?
В самом деле, мы любим повеселиться, но что значит, что после самого полного веселия душа погружается в грусть, забывая о всех утехах, от которых пред тем не помнила себя? Не то ли, что из глубины существа нашего дается знать душе, как ничтожны все эти увеселения сравнительно с тем блаженством, которое потеряно с потерею рая? Мы готовы радоваться с радующимися, но, как бы ни были разнообразны и велики предметы радостей человеческих, они не оставляют в нас глубокого следа и скоро забываются. Но если увидим мать, плачущую над умершим сыном, единственною своею опорою, или жену, раздирающуюся над могилою любимого мужа, скорбь глубоко прорезывает душу нашу и слово и образ сетующих неизгладимыми остаются в памяти нашей. Не значит ли и это, что скорбь ближе и сроднее нам, нежели радость? Вы слушаете пение или музыку; приятно, конечно; отзываются в душе веселые тоны, но они скользят только на поверхности ее, не оставляя заметного в ней следа, между тем как тоны грустные погружают душу в себя и надолго остаются ей памятными. Спросите путешественника, и он скажет вам, что из множества виденного выдаются из-за других у него в голове преимущественно такие предметы и места, которые погружали его в грустную задумчивость.
Этих примеров достаточно, кажется, в пояснение той мысли, что основное чувство нашего сердца есть грусть. Это значит то, что природа наша плачет о потерянном рае и, как бы мы ни покушались заглушить плач сей, он слышится в глубине сердца наперекор всем одуряющим веселостям и понятно говорит человеку: «Перестань веселиться в самозабвении; ты, падший, много потерял: поищи лучше, нет ли где способа воротить потерянное?»
Один язычник подслушал сей плач души человеческой и вот в какое иносказание облек он свою о том мысль. Какой-то мудрец старых лет ходил в уединенном месте, погруженный в размышление о судьбах человечества. Из сей задумчивости он выведен был вопросом: «Ты, верно, видел его? Скажи, куда пошел он; я устремлюсь вслед него и, может быть, настигну его». Обратившись, мудрец увидел девицу. На ней была одежда царских дщерей, но изношенная и изорванная. Лицо ее было мрачно и загорело, но черты его показывали бывшую некогда высокую красоту. Осмотрев странницу, мудрец спросил ее: «Что тебе нужно?» Она опять повторила: «Ты, верно, знаешь его, скажи, где и как мне найти его?» – «Но о чем это говоришь ты?» – сказал мудрец. «Ты разве не знаешь об этом, – отвечала дева. – Охма! А я думаю, что нет человека, который бы не знал о горе моем». Мудрец с участием спросил ее: «Скажи, в чем горе твое, и, может быть, я придумаю, как пособить тебе». – «Подумай и пособи, – отвечала она. – Вот что я скажу тебе. Я была в стране светлой, исполненной радости. Мне было там хорошо, как хорошо! Готовился брак… Жених мой, не помню черт лица его, был неописанной красоты… Уж все почти я забыла… но помню, что все уже было готово к браку, как вот кто-то пришел и говорил мне такие сладкие речи… Потом дал мне что-то выпить. Я выпила и тотчас впала в беспамятство или заснула. Проснувшись, – ах, лучше бы мне не просыпаться никогда! – проснувшись, я нашла себя на этой земле, мрачной и душной. Где девалось то мое светлое жилище? Где мой жених и его радостные очи, я того не знала. На первых порах я только бегала в беспамятстве туда и сюда, рвала на себе волосы и била себя в перси от сильной муки, томившей душу мою. Успокоившись немного, я решилась искать потерянное… И вот сколько уже времени хожу по земле и не нахожу того, егоже возлюби душа моя (Песн. 1, 6). Днем спрашиваю солнце, а ночью луну и звезды, каждые сутки обходя кругом землю: Не видали ль вы где того, кого ищет душа моя? И они не дают мне ответа… Есть ли горы, где бы не слышался голос мой? Есть ли леса, где бы не раздавался вопль мой? Есть ли долины, которых бы не истоптала нога моя? Но вот сколько уже времени блуждаю, ища потерянного, и не нахожу. Но скажи, не знаешь ли и не слышал ли ты, где то, о чем так тужит душа моя?» Мудрец подумал немного и сказал: «Если б ты назвала мне имя жениха твоего, и имя царства его, и страны, где было светлое жилище твое, я указал бы тебе туда дорогу, а по тому, как ты говоришь, никто не может поруководить тебя! Разве не сжалится ли над тобою жених твой и не пошлет ли кого указать тебе дорогу в потерянное тобою блаженное жилище или не придет ли сам за тобою!» Сказав сие, мудрец отвернулся, а дева пошла далее снова искать необретаемого. Понятно, что значит это иносказание! Оно изображает душу, сетующую о потере рая и общения с Богом, ищущую Его и не находящую. Такова и всякая душа, таковы и наши души по естеству! Разница в чем? В том, что языческая душа только искала и искала, но не находила искомого, и язычник не мог далее идти! Разум встречается с ясными признаками – указателями падения и потери рая, но не умеет найти способа к восстановлению падшего и возвращению потерянного. Мы же, братие, не сыны ночи и тьмы, но сыны света и дня. У нас не может быть о том никакого недоумения. Мы знаем, что Господь и Спаситель Сам приходил на землю взыскать и спасти погибшего; Сам всех призывает к Себе: приидите ко Мне… и Аз упокою вы (Мф. 11, 28). «Вы потеряли Царство… Вот оно приблизилось! Покайтесь и веруйте во Евангелие, и Я возьму вас к Себе, и будете со Мною в раю, в обителях Отца Моего веселитися и вечеряти». Так, братие, брак снова уготован. Господь Сам предлагает Себя в Жениха кающейся душе, для чего послал в мир невестоводителей, сначала Апостолов, а потом преемников их, чтоб они обручали Ему души человеческие, сетующие о потере тесного общения с Ним, представляя Ему их, посредством освятительных действий Церкви, девами чистыми, не имущими скверны или порока или нечто от таковых. Благодарение Господу! Вот и нас призвали ко браку! Вот и мы уже в невестнице Христовой, в Святой Церкви! Вот и наши души получили знак уневещения – обручение Святаго Духа в Святых Таинствах, как бы обручальное кольцо! Что еще остается? Остается ожидать, когда отворится дверь, изыдет Жених и позовет нас к Себе, в вечные обители. Тогда возрадуется сердце наше, и радости нашей никто уже не возьмет от нас. О, даруй, Господи!
2
Проповедь не датирована.