Страница 8 из 12
Эйприл сильно похудела. (Не забыть взвесить, как только проснется). Да и я, наконец, выспался.
Девушка проснулась после полудня и попросила еды. Ела долго и тяжело. Бульон с хлебным мякишем. После взвесились. Потеря в весе около семи килограмм. На данный момент вес составляет 44,5 кг. При учете роста это сильная дистрофия. Так же отмечается дисфория и астения. Как будет спать этой ночью?
Поспрашивал у знакомых наркологов и психотерапевтов. Говорят, что синдром может длиться больше двух недель. Остаточные или отголоски синдрома могут продолжаться и вовсе несколько месяцев. И все же. Она держится дольше Брэдли.
— Интересно? — раздается над головой, и я пытаюсь сфокусировать взгляд на Натане.
— Сколько он продержался, Нат?
Мне не сколь ни стыдно, что хозяин комнаты обнаружил меня нагло читающей его записки. Все же он виноват, что запер меня.
— Нат? — удивляется доктор этому обращению. — Пойдем, на кухню. Думаю, нам стоит откровенно поговорить, согласна?
Я киваю и недоверчиво смотрю на подставленную мне руку.
*****
— Не знаю, в какой момент Брэд вдруг сломался. Никто из нас не заметил, что его гложет какая-то проблема. Он был таким же, как обычно. Говорил так же, шутил. Ничего не выдавало в нем той крайней степени депрессии. Я тогда жил отдельно, в квартирке на Веллингтон-стрит, но часто приходил сюда в гости. Родители говорили, что Брэдли вроде как нашел девушку, перестал ночевать дома и иногда стал занимать у них на подарки. Я даже радовался за него, пока, наконец, в один из визитов не застал его дома. Увидел, как он совал к себе в рюкзак вазу, которую бабушка завещала отцу. Тогда он мало походил на того Брэдли, что я знал. Когда мы поняли, что происходит, было уже поздно. На контакт он не шел, перестал вообще появляться. Всего однажды нам удалось с отцом его поймать и насильно отвезти в клинику. После взятых анализов мы с ужасом узнали, что у него ВИЧ. Беспорядочные связи, не одноразовые шприцы, сама понимаешь.
Натан вдруг затихает, и его пальцы впиваются в кружку так, что костяшки белеют. Я же сижу напротив него в моей руке точно такая же чашка с крепким чаем, на столе тарелка с двумя сандвичами. Хватаю его эмоции, жадно слушаю и понимаю, что позади у него не самые лучшие времена. О болезни Брэдли я ничего не знала. Он никогда мне не рассказывал об этом.
— После неудачной попытки положить его в клинику, Брэд вновь пропал. Мы искали его, обходили весь город в поисках некого «Приюта», но тщетно. Идти в полицию было очень плохим вариантом, поэтому об этом почти не думалось, — мужчина смотрит куда-то перед собой, взгляд потерянный и задумчивый. Кажется, Натан сильно любил брата. — Мы с родителями решили, что если он объявится, то вести мы должны себя крайне жестко. Время шло, его не было. Родителям пришлось уехать на время — в Канаде скончалась тетя Сью, как оказалось не имевшая наследников и живых близких, кроме них. Тогда-то и объявился брат. Он не знал, что я временно переехал обратно. Брэдли решил стащить что-то и ночью пробрался в дом. Вот именно в тот момент я решился, и я запер его в комнате. В общем, как с тобой. Вот только я никак не ожидал, что собственный брат попытается меня убить. Через пять дней, несмотря на его тяжелое состояние и сильное истощение наряду со слабостью, Брэдли умудрился подкараулить меня у самых дверей и, когда я зашел к нему в комнату, он набросился на меня с будильником. Знаешь, такие тяжелые железные старые монстры. Думал, он не перестанет бить меня им, пока не проломит череп. В общем, — он вздыхает и странно трогает макушку, словно там у него что-то болит, — пока я приходил в себя, брат уже сбежал.
— Пошел в «Приют», — непонятно зачем говорю сама себе.
— Да, — Палмер долго на меня смотрит и отпивает из кружки. Мне кажется, что его руки трясутся. — А через два дня он поступил ко мне с сильной передозировкой и умер, — голос его слегка провис, — так и не придя в сознание.
Я кусаю нижнюю губу. Мне страшно жалко Брэдли и невыносимо хочется его увидеть. Сложно поверить, что такой счастливый и веселый по жизни парень мог такое сделать и…
— Я его понимаю, — слабо и жалко говорю вслух свои мысли.
— Что?
— Ну, я тоже до сих пор хочу тебя убить. Мне кажется, ты поступил очень плохо, оградив меня от семьи и не давая то, чего я хочу. Только вот я слабая, а ты здоровый парень и быстро скрутишь меня в бараний рог.
После этого мы оба долго молчим, думая каждый о своем. Тишина, зависшая на кухне, не кажется мне напряженной. Молчать с ним, почему-то удобно. Я допиваю чай, только от него мне становится только хуже. Во рту появляется противная горечь, и аппетит тут же пропадает. Сандвичи уже не манят своим видом.
Корчусь и с отвращением отодвигаю, пустую, как моя жизнь чашку от себя.
— А давно вы встретились снова? — доктор в упор смотрит на меня.
Мне не хочется с ним об этом говорить. Я знаю, к какой теме бесповоротно придет этот разговор. Настроение снова портится, проваливаясь в бездну отчаянной тоски.
— Три года назад.
— И, он подсадил тебя.
— Я сама. У меня был выбор, и я его сделала, Натан. Не скидывай вину на него. Брэдли был моим другом.
Палмер ставит кружку на стол, ударяя ей о поверхность так, что несколько капель чая выплескиваются наружу.
— Ты села на героин, потому, что потеряла ребенка?
Коротко киваю, глядя под ноги. Вот оно мое оправдание. Моя боль, с которой я никак не могу справиться. Это событие настолько выбило меня из привычного мира, убило огромный кусок души, а другой заставило гнить и агонизировать.
Натан не спрашивает подробностей, не лезет когтями внутрь, а просто стоит где-то тут в комнате, пока я плыву вместе с окружающей картиной. Эмоции вновь берут верх, глаза увлажняются, а сознание на секунду меркнет так, словно я сейчас упаду в обморок. Мне так плохо, не смотря на то, что это было несколько лет назад.
Шумно выдыхаю, задрав лицо с закрытыми глазами к потолку и всеми силами моля, чтобы он упал на меня и раздавил, к чертям собачьим.
— Я училась в художественной академии Детройта и там встретила парня. Думала, что у нас все будет хорошо, тем более он клялся, будто после выпуска мы сразу поженимся. Я любила уголь и наслаждалась маслом, он шел тропой акварели. Я была не из тех дурочек, что верят на слово парням, но даже не могла подумать, что после того, как он узнает о моей беременности, то так быстро свалит. Попросту перестал со мной общаться, перед тем сказав, что раз я решила оставить ребенка, то он не хочет иметь к этому никакого дела, — спокойно дышу, зная, что это меня не задевает уже давно. Глаза мои открываются, и так же спокойно смотрю на доктора. — Мне пришлось взять академический отпуск, чтобы родить и несколько месяцев побыть с малышом. Семья скептично отнеслась к моему приезду домой. Но они готовы были помогать мне. Беременность шла хорошо, роды прошли обычные, без осложнений. Сын, даже успел полежать у меня на груди и, — в горле перехватывает, и несколько секунд я пытаюсь восстановить дыхание, и каждое следующее слово дается мне с трудом, — первый раз приложиться к ней, а потом…я не знаю. Он вдруг начал задыхаться и…и…его унесли от меня.
Я умолкаю не в силах больше говорить и, прикладывая дрожащие холодные пальцы ко рту, зажмуриваюсь.
— А потом ты узнала о…
— Да, — с трудом сдерживаю все те чувства, что горячей волной разливаются по венам.
Я помню это так же отчетливо, как сегодняшний день. Помню маленький темный пушок на крохотной голове, белые ноготки, мутные темно-синие глаза и маленькие губки, которыми он причмокивал, пока кушал.
И это воспоминание рвет меня на части. В который раз. Я не привыкла к боли, как все говорят, она не притупилась со временем. Эти все высказывания кажутся мне полной чепухой. Боль остается с тобой навсегда. Это неоспоримо.
— Эйприл, — мое имя звучит тускло.
Ни звука, ни слова больше. Должна быть тишина, но нет: виски сдавливает, в ушах шумит, а сердце сильно и тяжело стучит в груди, будто заключенный ударяет по клетке. Для меня тишины нет. Это понятие абстрактно.