Страница 7 из 12
— Так, — он аккуратно достает толстую иглу и прижимает ватку, пропитанную спиртом к коже, — согни в локте.
Вокруг свежего прокола легко видны следы оттого, что я недавно сама себе ставила. Побледнеют ли когда-то эти темные точки? Кажется, что я родилась с ними. Уже так привыкла к собственным рукам без единого намека на живое от укола место.
Последний бред был долгим. Волосы ужасно спутаны, глотка саднит, а глаза слипаются от усталости. Мне чудились странные картины. Незнакомые мне люди приходили в эту комнату и разговаривали со мной в тот момент, пока меня колотило на кровати, заставляло ворочаться, тяжело дышать и потеть. Будто кто-то выставил температуру в комнате до «сдохни, человечишка». Вот уж не знаю, приходил ли в те моменты Натан, но когда я проснулась, то окно в комнате было открыто, а в воздухе витал стойкий запах каких-то лекарств. Он мне что-то давал? Колол? Из-за рези в глазах я так и не смогла найти свежих проколов на коже.
Сегодня утром, как только я открыла глаза, он пришел ко мне с набором юного лаборанта.
— Зачем ты берешь у меня анализы?
Натан захлопывает крышечку непонятной пластиковой пробирки, которую еще недавно присоединял к игле.
— Кровь многое может рассказать о состоянии человека, — говорит мужчина дежурно, убирая в маленькую квадратную термосумку кровь и баночку с мочой, которую я недавно заполнила. — Тебе заметно стало лучше, Эйприл. Стоит посмотреть.
— Ты сейчас будешь проводить всякие…как это называется?
— Нет, — усмехается доктор Палмер, застегивая сумку и вставая с моей кровати. На мгновение я забыла, что рука лежала на его колене, и теперь она плетью падает вниз. Я все еще испытываю слабость. — Ты же не думаешь, что у меня дома есть реактивы? Я в больницу быстро смотаюсь. Отдам это Хэйли и сразу обратно. Я очень скоро вернусь.
— И ты не боишься оставить меня в доме одну?
Он мотает головой, глядя на меня сверху вниз.
— Шесть часов бодрствования вчера, сегодня без каких либо отклонений. Не думаю, что твое состояние резко ухудшится в ближайшие двадцать минут. А потом, я уже буду дома.
Доктор быстро выходит из комнаты, ничего не говоря на прощание. Я же падаю на спину и закрываю глаза. Может еще поспать? Призраки памяти остались где-то в тех минутах, что я корчилась в бреду и полусознании. Сейчас я на удивление спокойна. Только вместе с утихающей болью проходят и вкус, и цвет вокруг. Единственное, что говорит о том, что я еще живу, так это расшатанные чувства, которые сейчас чуть притупились. Возможно, в силу недавних сильных переживаний и истерик.
Вчера я узнала — прошло всего полторы недели с моего появления в этом доме. Хотя кажется, будто это были долгие месяцы. Так часто я проваливалась в сон и просыпалась, что становится трудно различить сутки.
Не могу заставить себя спать. Открываю глаза и смотрю на светлый потолок, который ночью становится похожим на нарисованное ребенком звездное небо. Хочу ли я дозы? Да, хочу. Только это уже стало не болезненной потребностью, а стойким желанием. Мне нужно просто притвориться. Словно я и вправду избавилась от собственных демонов. Чаще улыбаться, что ли?
Живот урчит какую-то грустную песню. А я с ужасом осознаю, что не слышала, как щелкает замок в двери комнаты, что стала моей тюрьмой.
Медленно поднимаюсь и смотрю на её серое дерево с недоверием и надеждой. Почудилось или он забыл?
Медленно поднимаюсь и шагаю босыми ступнями к преграде. Кончики пальцев немеют от напряжения в те секунды, что я тянусь к её ручке. Затаив дыхание, я поворачиваю медный кругляшек и легко тяну дверь на себя.
На не заперта!
Чуть ли не задыхаюсь от радости, выглядывая в бежевый коридор.
— Натан? — громко кричу, но он не отзывается.
Значит, точно уехал.
Быстро, насколько это позволяет мое ослабленное прошедшей ломкой состояние, бегу к входной двери и разочарованно бью по витражному стеклу. Здесь доктор Палмер не забыл закрыть. Обойдя дом, так и не нахожу ни одной открытой лазейки. Все наглухо заперто, а выбивать окна не вижу смысла. На улице пасмурно и, скорее всего, холодно. Деревья пестрят желто-оранжевой листвой. Сильный ветер безбожно срывает «одежду» с растений, кидает под ноги прохожим, для того, чтобы листья втоптали в грязь. А люди проходят и даже не замечают, что попадает им на пути. Кому есть дело до листочков? Несущественное и увядающее. Промозглый вид не тянет гулять в майке и джинсах. Тем более я не могу найти свою обувь.
Неожиданно накатывает слабость. Сильная и безжалостная. Еле поднимаюсь по лестнице, держась за перила. Тяжело дыша, иду куда-то. Так же быстро меняется настроение. Все становится вдруг таким…печальным и безжизненным, что мне хочется плакать. И я плачу. От боли во всем теле, от зудящих повсеместно вен, от пережитого когда-то и несправедливости. Натан не имел никакого права оставлять меня вот так одну. Не смел даже запирать в комнате. Мне хочется дозы, непреодолимо и это тоже печалит. Проходит ли это вообще? Могу ли я заставить себя не хотеть? Как не испытывать всего этого?
В голос реву. Ноги сами несут меня куда-то. Я не могу вспомнить, где та комната с ракетами и толкаю ближайшую ко мне дверь.
Хочется вскрыть себе вены.
Это спальня. Явно его. Того козла, что держит меня. Приходит ярость и, еле держась на ногах, я подхожу к его кровати и с криком срываю с неё покрывало, скидываю одеяло, топчу его ногами и стягиваю простынь вместе с подушками.
— Будь ты проклят!
Сердце колотится, меня кидает в жар и на ногах становится неимоверно трудно стоять. Падаю в ворох белья, что теперь скомканным нечто валяется на полу и снова плачу. Это меня убивает.
Сквозь слезы, что заставляют картинку перед глазами расплываться, я вижу какую-то тетрадь в темно-синей обложке, на которой крупными буквами написано мое имя. Наверное, она лежала на кровати. Резко успокаиваюсь и отупело смотрю на нее.
Листы зашелестели в моих руках. Мне интересно, что это он пишет в ней. На первой же странице мелким и каллиграфическим почерком надпись «День 1».
— Какого?
День 1.
Она грубит. Девушка раздражена, нередко наступают моменты сильной агрессии. Не могу точно сосчитать время с последнего приема дозы. Скорее всего, около 20 часов назад, если судить по времени её поступления с передозировкой. На лицо начальная стадия абстинентного синдрома. Эйприл сидела на героине. Как долго? Ломка должна быть очень сильной.
День 2.
Озноб, увеличенные зрачки, боли в мышцах и паническое состояние. Эйприл не ест. Говорит, что не хочет. Запустила в меня светильником с тумбочки. На время убрал все опасное из комнаты. Надеюсь, она продержится дольше Брэдли.
Вечером было бредовое состояние. Поднялась температура, появилась сильная потливость.
День 3.
Ночью подняла меня криками. Хотя, я и так не спал, дежурил у дверей. Говорила, что не хочет надевать синее платье. Что за платье? Ударила по лицу и громко кричала о том, что ей больно. После отметил у нее сильный зуд. Жалуется на головную боль и мышечную. Говорит похоже на состояние, когда отлежишь руку. Все время мечется по комнате. Затем лежит минут двадцать, старясь уснуть. Минуту тишина и снова мечется по комнате. Просит её убить или дать дозу.
День 4.
В полпятого утра её начало рвать. Обильно, водой. Больше ничего не желает ни есть не пить. Еле вливаю в нее жидкость. Куриный бульон оказался у меня на одежде и был разлит по полу. Она пообещала меня убить. Стала более чем агрессивной. К вечеру жаловалась на сильные боли в кишечнике. Частые позывы в туалет. Пришлось выломать замок после последнего её похода. Обнаружил без сознания на полу. Обошлось без приема лекарств. После опрыскивания холодной водой и нашатыря пришла в сознание и, в который раз, накричала.
Эйприл выглядит изможденной и больной. Кожа сухая, серого цвета, глаза впавшие.
Мне становится стыдно, и я скорее пролистываю на последнюю запись.
День 10.
Двенадцать часов беспробудного и глубокого сна. Впервые за все время. Ни криков, ни разговоров сквозь сон.