Священные камни Европы

Наполеон наконец вспылил, с гневом высказав русскому послу все, что он думал: «Чего добивается Россия подобными речами? Войны что ли?.. Разве не она собрала все плоды от нашего союза? Разве Финляндия — предмет столь долгих вожделений и столь упорной борьбы, о приобретении хотя бы части которой не смела даже мечтать Екатерина II, не сделалась русской губернией на всем своем обширном протяжении? Разве без нашего союза Валахия и Молдавия остались бы за Россией? А мне что дал союз?.. Я не хочу восстанавливать Польшу… Но я не хочу обесчестить себя заявлением, что Польское королевство ни когда не будет восстановлено, не хочу уподобляться Божеству и делаться смешным…»

Наполеон говорил сущую правду. Благодаря франко–русскому союзу Россия приобрела Финляндию, Валахию и Молдавию и гарантии от восстановления королевства Польского. Ради России Наполеон пренебрег интересами других своих союзников — поляков и турок, то есть пошел на значительные уступки. Ни когда за всю свою историю Россия не имела союза более для нее выгодного. И это в ответ на то, что Наполеон дважды разгромил русские войска, а Россия не выиграла у Наполеона ни одного сражения. Но русский царь не шел ни на какие уступки императору французов. Александр вел себя с Наполеоном, как с побежденным. Пренебрегая этим союзом, Александр предавал Россию.

И все же Наполеон продолжал держать курс на сохранение франко–русского союза. В октябре 1810 года он сказал русскому дипломату полковнику Чернышеву: «По своему географическому положению Россия рождена, чтобы быть другом Франции. Если она останется таковым и впредь, ее наградой будет расширение ее владений…»

Царь тем временем уже готовился напасть на Наполеона. В ноябре 1810 года он писал в секретной инструкции: «Известно, что французских войск более 60 тысяч не имеется в Германии и Голландии. Будучи внезапно атакованными можно надеяться, что успех будет совершенен». Смысл этих корявых слов вполне прозрачен. В конце 1810 года Александр безусловно планировал войну, которую намерен был начать вторжением в герцогство Варшавское. При этом он наивно полагал, что поляки тут же перейдут на сторону русских. Это поляки–то, всегда ненавидевшие русских, а сейчас к тому же влюбленные в Наполеона. В «мазурке Домбровского», ставшей позднее национальным гимном Польши, есть слова «Научил нас Бонапарте, как с врагами биться». С такой–то музыкой поворачивать штыки против императора французов? Вот уж где царь проявил полное непонимание реальности.

Александр мечтал дальше: «Более, чем возможно, что за примером, который подадут поляки, последуют немцы, и тогда против нас останется только 60 тысяч французов. А если Австрия за выгоды, которые мы ей предложим, так же вступит в борьбу против Франции, мы получим еще 200 тысяч солдат, чтобы сражаться против Наполеона». Царь писал, что сможет со своими войсками «достичь Одера без единого выстрела».

Практически все силы Российской империи, кроме минимума войск против турок и персов, были собраны на западной границе России. Боевые части отзывались с войны (!) против турок и направлялись к герцогству Варшавскому. Это не могло быть реакцией на угрозу со стороны Наполеона, сколько–нибудь значительные силы которого находились более, чем в тысяче километров от русской границы.

Русский генерал Бенигсен в то время писал: «Власть Наполеона ни когда менее не была опасна для России, как в то время, в которое он ведет несчастную войну в Гишпании». Действительно, война в Испании связывала 300 тысяч наполеоновских солдат, ему тогда было совсем не до России, на которую он к тому же и ни когда не собирался нападать.

2 апреля 1811 года Наполеон писал королю Вюртемберта: «Я надеюсь и я верю… что Россия не начнет войну. Однако… она создала 15 новых полков, дивизии из Финляндии и Сибири идут к границам великого герцогства, наконец, дивизии из ее Молдавской армии так же находятся на марше. Все это не слова, а дела, которые показывают намерения правительства. Зачем забирать дивизии с юга, где они так нужны России в войне против турок?..»

Итак, мы имеем множество прямых доказательств того, что Александр планировал наступательную войну против Наполеона. Но зачем? У такой войны не было ни цели, ни смысла. Вот и Наполеон в разговоре с Коленкуром недоумевал: «Александр честолюбив, в его желании войны есть какой–то тайный мотив… Я уверяю вас, это не Польша…»

Наполеон был тертым калачом, он повидал на своем веку достаточно полных идиотов и законченных подлецов. Но он все–таки не мог поверить в то, что Александр последовательно действует в ущерб собственным интересам. Он предполагал некую скрытую цель Александра. А ее по–видимому не было. Ни какой внятной политической цели Александр не имел. Царю было совершенно наплевать на интересы России, что в наполеоновской голове ни как не могло уложиться. Царь решал личные психологические проблемы, он боролся со своими комплексами, пытался преодолеть свою душевную ущербность и ради этого ему не жалко было погубить сотни тысяч русских людей.

А Наполеон продолжал недоумевать, 15 августа 1811 года он сказал князю Куракину, что неудачи русской армии в войне с турками проистекают «из–за вашего правительства, которое забрало те войска, которые были крайне необходимы, которое увело пять дивизий с берегов Дуная на берега Днепра. И зачем? Чтобы вооружаться против меня, против своего союзника, который ни когда не хотел воевать с вами и сейчас не хочет…»

Впрочем, тогда Наполеон уже и сам готовился к войне, но он ее по–прежнему не хотел. Он говорил Меттерниху: «Если бы кто–нибудь мог избавить меня от этой войны, я был бы ему очень благодарен».

Вдруг оказалось, что обласканный Наполеоном полковник Чернышев, к которому французские офицеры относились, как к другу, на самом деле — шпион, передававший в Петербург секретные сведения. За это можно было бы и вздернуть, но император лично принял разоблаченного шпиона и очень по–человечески его напутствовал: «Признаюсь, еще 2 года назад я не верил, что между Францией и Россией может произойти разрыв… Я полагал, что спокойствие Европы гарантировано нашими взаимными с Александром чувствами. Мои остались неизменными, и вы можете передать ему, что если судьбе будет угодно, чтобы два самых могущественных государства на земле сражались из–за пустяков, я буду воевать по–рыцарски, без всякой ненависти и злобы…» Окажись я на месте полковника Чернышева, мне захотелось бы провалиться под землю, услышав эти слова.

В 1811 году Александр писал: «Я решил не начинать войну с Францией, пока не буду уверен в содействии поляков». То есть от планов наступательной войны царь решил отказаться, во всяком случае — пока. А Наполеон тогда уже безусловно вынашивал планы наступательной войны против России. Олег Соколов пишет: «Своей непримиримой враждой Александр перевернул концепцию наполеоновской политики. Вместо стремления согласовать усилия двух великих государств, которые в союзе и дружбе могли бы управлять Европой, Наполеон пришел к концепции новой великой Римской империи, по отношению к которой Россия была чужаком, и к тому же небезопасным».

Примерно так. Но хотел бы уточнить. Наполеон понимал, что всей римской империей из одного центра править невозможно, и он, как император Запада, готов был разделить власть с императором Востока. Но когда он понял, что последний просто водит его за нос, Наполеон видимо подумал: «А может все–таки?» Может все–таки взять всю империю под себя одного, раз уж с восточным партнером ни о чем невозможно договориться? Тогда Наполеон сказал: «Если я добьюсь успеха в России, я буду владыкой мира». Он убедил себя в том, что это возможно.

Ближе к началу войны между Францией и Россией было всего два противоречия. Вопрос о строгости соблюдения континентальной блокады (Россия продолжала принимать в своих портах суда под флагом нейтральных государств, которые на деле обслуживали британцев). И вопрос о судьбе Польши. Вот это Наполеон и называл «пустяками». И этого действительно маловато для глобального столкновения двух империй. Не лежат ли в основе этого столкновения скрытые глобальные причины?