Случайная судьба

— Нет, она выберет нас, — твердо сказал Мика. Но сам он, если честно, не был в этом так уж уверен, и в этом-то и крылась причина глодавшего его страха. Теперь он знал, что у Хизер есть прошлое. Независимо от того, чем закончатся переговоры Кэсси, она имеет полное право вновь стать Лизой. Но Мика даже представить себе не мог, что будет, если она решит вернуться назад в Калифорнию. Но… кто знает?

Он любил Хизер. Однако если она вновь станет Лизой Мэтлок, их с девочками ждет одиночество.

Гриффин уже успел забыть, что значит бывать одному. Вспомни он, что дома его никто не ждет, он бы наверняка еще дважды подумал бы, стоит ли ему возвращаться домой. Приехав к Поппи, он очень скоро обнаружил, что вот-вот завоет от одиночества. И хотя именно Гриффин накануне настаивал, чтобы она прихватила с собой пижаму, однако к вечеру он успел уже благополучно забыть об этом и желал только одного — чтобы она была дома. Еще у Мики он уже принялся считать часы до ее возвращения. Но Поппи вернется только утром. Она оставила ему сообщение на автоответчике — никаких объяснений, просто коротко предупредила, что решила, мол, остаться до утра. И все. Тех несколько слов, которые он так хотел услышать, не было.

И я тоже. В тот раз она сразу повесила трубку.

А Гриффину позарез нужно было узнать, так ли это на самом деле. Вспомнив, что Поппи обещала позвонить еще раз, возможно, уже из аэропорта, он весь день таскал телефон в кармане — и только уже усевшись в грузовик, чтобы ехать домой, обнаружил, что проклятая штука каким-то неведомым образом отключилась, превратившись в бесполезный кусок пластмассы. Как такое могло случиться, одному Богу известно. Как и следовало ожидать, в памяти не осталось ни одного сообщения.

В доме без нее было пусто, холодно и темно. Гриффин, чертыхаясь сквозь зубы, зажег свечи, потом развел огонь в камине и налил себе стакан вина. После чего принялся искать Викторию. В результате долгих поисков ему удалось-таки обнаружить ее в чулане на стопке сложенных одеял. Однако кошка не выразила ни малейшего желания составить ему компанию.

Держа в одной руке свечу, а в другой — стакан с вином, Гриффин принялся бесцельно бродить по дому. Казалось, на его месте любой бы только радовался возможности хоть немного побыть одному, без чужих. Однако Поппи — это не «чужие». С ней одной он чувствовал себя легко и просто. Она не имела привычки цепляться к нему по любому поводу. Она была веселой. Умной. Заботливой. И невероятно мужественной.

Что касается мужества, то примерно то же самое Гриффин мог бы сказать и о себе. Разве ему не удалось выжить на Литтл-Беар, без жалоб и сетований вынести все тяготы, с которыми обычно приходится сталкиваться приезжему в чужом и недружелюбно настроенном городе? Но мысль о Поппи, прикованной к своему креслу, в незнакомом городе, с ее страхами, справится ли она — еще бы не справится! — мигом вернула его с небес на землю, заставив покраснеть от стыда. Хорош гусь! Пыжится от гордости и при этом боится набрать номер телефона, который вот уже сколько дней лежит у него в кармане. Скривившись от омерзения перед собственным малодушием, Гриффин вытащил из кармана бумажку с номером и взялся за телефон. С гулко бьющимся сердцем он считал про себя гудки… один, два, три, четыре. Гриффин уже приготовился услышать в трубке щелчок, а затем металлический голос автоответчика, когда на том конце трубки вдруг ответил пьяноватый женский голос.

— Надеюсь, — заплетающимся языком пробормотала женщина, — у вас хорошие новости?

Гриффин с трудом проглотил ком в горле.

— Могу я поговорить с Синтией Хьюз?

В трубке наступило молчание. Потом он услышал шорох и треск, словно телефон тащили куда-то, и, наконец, ему ответил другой голос. Этот звучал гораздо мягче, чем первый. Но не узнать его Гриффин не мог — даже через семь лет.

— Да?

Гриффин едва не задохнулся от волнения.

— Синди!

В трубке снова повисла тишина, и сердце у него упало. Неужели Синди повесила трубку?!

— Подожди! — взмолился он. — Не бросай трубку, прошу тебя! Я так долго тебя искал! — В ответ ничего. Сердце у Гриффина стучало так, будто готово было разорваться. — Синди?

— Да, — чуть слышно прошептала она. — Как тебе удалось меня отыскать?

— Твое стихотворение помогло, — радостно признался он. — То, что было напечатано в «Янки». Робин Крис. Кристофер Робин. Ты ведь всегда обожала Винни-Пуха, верно? Помнишь, как я читал тебе эту книжку?

Она так долго молчала, что Гриффин снова перепугался. Потом в трубке раздалось тихое:

— Да.

— Твое стихотворение просто великолепно! Только очень печальное. Ты писала его о себе, да?

— Со мной все в порядке.

— Я прочел твою записку, но мало что понял. Но я знаю, почему ты сбежала, — торопливо продолжал он. — Это стало невыносимым, да? Мама и папа ничего не замечали, а если бы заметили, то наверняка пришли бы в бешенство. Ну, а мы… — с нажимом в голосе проговорил Гриффин, — словом, от нас помощи тоже ждать было нечего. Ты, наверное, знаешь, что мама умерла. — В двух словах он рассказал Синди о том, что произошло за эти годы.

— Да, — снова прошептала она.

— И о том, что мы все, так сказать… хм… разошлись.

— Да. В этом есть доля и моей вины.

— Ты тут ни при чем. Мы сами во всем виноваты.

— Нет, причина все равно во мне.

— Брось! Ты была еще совсем ребенком. И это был обычный детский бунт. А мы были старше и несли за тебя ответственность. Нужно было помнить об этом. Но каждый из нас интересовался только своей собственной жизнью и предпочитал держать рот на замке — как будто если делать вид, что все в порядке, то так оно и будет. Да, мы ошибались. Мы жестоко ошибались.

Синди молчала.

— Синди?

— Я сбежала, — вздохнула она, — потому что мне вдруг стало тошно. Вся эта наша мышиная возня, понимаешь? Захотелось избавиться от всего этого, начать все заново. Так я и сделала. Начать-то начала, но ничего не забыла. Трудно стереть из памяти прошлое — особенно, когда у тебя есть семья. И невозможно запретить себе чувствовать.

Будь это обычный, ничего не значащий разговор, Гриффин рассказал бы ей о Хизер, ведь в их судьбах было много общего. Но это был не обычный разговор. Это был разговор из тех, от которых зависит судьба многих людей. Главное сейчас было не перегнуть палку.

— С тобой все в порядке?

— Я больше не принимаю наркотики, если это то, что ты имеешь в виду. Бросила в тот самый день, как удрала из дома. Я ведь писала об этом в записке. Мне хотелось, чтобы ты об этом знал.

Гриффин знал, что даже наркоманы с солидным стажем порой бывают способны проявить силу воли и «завязать». Что ж, хорошо, если так. На душе у него полегчало.

— Ты не замужем?

— Нет. Я еще не настолько себе доверяю, чтобы решиться на такое.

Снова этот комплекс вины, выругался он про себя. Она до сих пор обвиняет себя в распаде семьи.

— Лечишься до сих пор?

— Да.

— Деньги нужны?

— Нет.

— Ты уверена? — Она не ответила. Что ж, пусть так, подумал Гриффин. — Как ты устроилась? Все нормально? — Ему страшно хотелось услышать, что она довольна своей жизнью. — Кстати, а кто это подходил к телефону?

— Подруга. Снимаем квартиру на двоих. Да, конечно… вполне довольна. Правда, все мои приятели — из тех, кого жизнь изрядно потрепала, но мне они нравятся. Послушать, что они иногда рассказывают о себе, так это же рехнуться можно. По всем из них жизнь прошлась паровым катком. Но мы с ними сами себе семья. Да и работа мне в радость.

— Замечательно. Очень рад за тебя. Расскажи мне еще о том, как ты живешь.

— Так… плыву по течению. Перекатиполе.

Гриффин почувствовал под ногами зыбкую почву. Синди явно давала ему понять, что в любой момент может снова сорваться с места — и исчезнуть.

— Ты счастлива? — робко спросил он.

— Иногда. Даже можно сказать, часто.

Это уже что-то!

— Может, тебе что-нибудь нужно?