Страница 58 из 88
После того, как Констанс обыскала содержимое шкафов, она осмотрела двери, ящики, днища, крышки и петли, на наличие каких-либо скрытых отсеков. И почти сразу нашла один: большое пространство за ящиком в одном из столов из мыльного камня.
Потребовалась лишь секунда, чтобы найти запирающий механизм, и открыть пружину. Там, внутри отсека, стояла большая винная бутыль, полная жидкости, с этикеткой, которая гласила:
Трифлатная Кислота
CF3SO3H
Сентябрь 1940
Бутылка настолько была хорошо запечатана, что стеклянная пробка была аккуратно глазирована, прогрета и спаяна со стеклянным узким горлышком. Тысяча девятьсот сороковой год – слишком поздно, чтобы быть чем-то от Иезекии. Но почему она была спрятана? Констанс сделала мысленную заметку, чтобы изучить эту кислоту, о которой она никогда не слышала.
Она закрыла отсек, отвернулась, и продолжила свой поиск.
Первый осмотр лаборатории не выявил ничего ценного. Необходим более тщательный поиск.
Оглядевшись с фонарем, она отметила, что один из стенных шкафов был прикреплен к камню анкерными болтами, которые, по-видимому, однажды в далеком прошлом, были сняты и снова закреплены.
Взяв длинный кусок металла, она выкрутила болты, один за другим, высвобождая их из раскрошившегося камня, пока шкаф можно было отодвинуть от стены. За ним она обнаружила древнюю, червивую кожаную сумку, кожа которой заплесневела и была изъедена паразитами.
Это был саквояж подобный тем, который торговец патентованными лекарствами, мог бы носить с собой, чтобы размещать образцы. Когда она вытащила его и перевернула, то различила остатки сложной золотой штамповки викторианской эпохи, в форме крупного густого узора из завитков и переплетенных лоз, листьев и цветов. Она едва смогла разобрать надпись:
ЭЛИКСИР – КОМПЛЕКС ИЕЗЕКИИ
и
ЖЕЛЕЗИСТОЕ ОБЩЕУКРЕПЛЯЮЩЕЕ
Отодвинув в сторонку стеклянную посуду, она положила саквояж на стол и попыталась открыть его. Он был заперт. Однако быстрый рывок сорвал старые петли.
Чемодан был пуст, за исключением высушенной мыши.
Она вытряхнула мышь, подняла саквояж, и перевернула его, чтобы осмотреть заднюю стенку. Там ничего не было; ни щелей, ни швов. Снова перевернув саквояж, она приостановилась, подняла его и встряхнула.
Казалось, там было что-то тяжелое скрытое под двойным дном. Быстрая надсечка ножом вдоль основания саквояжа раскрыла тайный отсек, в котором находился старый и немного пыльный кожаный журнал. Она вытащила его и открыла на первой странице. Весь лист был покрыт неразборчивым, остроконечным почерком.
Констанс быстро просмотрела страницу. Затем она пролистала журнал, пока не дошла до последних листов. И после этого она принялась читать – читать о другой женщине по имени Констанс, известной любившей ее семье под уменьшительным именем Станза...
Глава 52
6 сентября 1905 года.
Темнота. Я нашел ее в темноте – в состоянии так не похожем на мою Станзу! Она одна из всех людей могла разыскать свет. Даже в ненастную погоду со сгустившимся над городом сумраком, она всегда была первой, кто надевал шляпку и шаль, готовясь пройтись вдоль берега Миссисипи в поисках малейшего лучика солнца, просочившегося сквозь облака. Но сегодня я нашел ее в гостиной, лежащей на шезлонге в полусне, с плотно закрытыми от света шторами. Она, казалось, удивилась моему присутствию, начала едва ли не извиняться. Без сомнения, это какой-то нервный приступ, или, возможно, женское недомогание; она самая сильная из женщин, и самая лучшая, и я больше не буду беспокоиться об этом. При помощи гидроксония я ввел ей дозу эликсира, и это значительно ее успокоило.
И. К. П.
19 сентября 1905 года.
Моя обеспокоенность состоянием здоровья Станзы растет. Она, кажется, попеременно разрывается между приступами эйфории – веселой, уж больно легкомысленно очаровательной, отличающейся шаловливым характером, так не похожим на нее – и мрачным настроением, которое она проводит либо в ее гостиной, либо в своей постели. Она жалуется на запах лилий – вначале приятный, но сейчас уже гнилой и приторно сладкий. Помимо упоминания лилий, также замечу, что она не доверяет мне так, как она делала это всегда, и это, пожалуй, самое показательное из всего случившегося. Я бы хотел проводить с ней больше времени, возможно, разобраться, что тревожит ее, но, увы, все эти многочисленные затруднения с работой в последнее время занимают все мои часы бодрствования. Чума на всех этих назойливых любопытных, которые суют нос не в свои дела и пытаются своей дезинформацией опорочить мое целебное снадобье!
И. К. П.
30 сентября 1905 года.
Статья этого Колльера, вышедшая только что, это самый чертовски ужасный удар судьбы. Мой эликсир снова и снова рекомендовал себя, как омолаживающее и целебное средство. Он принес жизнь и бодрость многим тысячам людей. И все это забыто в шуме от криков невежд, необразованных «реформаторов» запатентованных лекарств. Реформаторы – Ха! Завистники, лезущие не в свои дела, педанты. Какая в этом выгода прикладывать отчаянные попытки, чтобы улучшить условия жизни людей, лишь для того, чтобы подвергаться нападкам со стороны общества, как я в настоящее время?
И. П.
4 октября 1905 года.
Мне кажется, что я нашел причину недомогания Станзы. Хотя она изо всех сил старалась скрыть это, но во время моей ежемесячной инвентаризации я узнал – что почти три десятка бутылок эликсира исчезли из шкафов для хранения. Только у трех душ на земле есть ключи от этих шкафов: у меня, Станзы, и, конечно же, у моего помощника Эдмунда, который в данный момент находится за границей, собирая и анализируя новые растения. Как раз в это утро, незаметно наблюдая из эркерного окна библиотеки, я увидел, как Станза выскользнула за дверь, чтобы выбросить пустые бутылки в мусорку.
Взятый в правильных количествах, эликсир, без сомнения, лучшее из лекарств. Но, как и со всеми вещами, отсутствие умеренности может иметь серьезные последствия.
Что мне делать? Должен ли я бороться с ней? Все наши отношения были построены на приличии, этике, и доверии – она не терпит скандалов любого рода. Что же мне делать?
И. П.
11 октября 1905 года.
Вчера – после того, как я обнаружил, что не хватает еще полтора десятка бутылок эликсира в тех же шкафах – я почувствовал себя обязанным противостоять Станзе в этом вопросе. Последовал скандал самого неприятного характера. Она высказала в мой адрес вещи ужаснее, чем я мог даже представить, что она способна произнести. Она сейчас в своих покоях и отказывается оттуда выходить.
Нападения на мою репутацию, и на мой эликсир в частности, продолжаются в желтых газетах. В нормальном состоянии, я бы – впрочем, как я и всегда делал – отрешился бы от них всеми фибрами моего существа. Однако я нахожусь в такой растерянности из-за моего собственного внутреннего состояния, что не могу сосредоточиться на подобных вопросах. Благодаря моим усилиям, финансовая стабильность семьи была восстановлена независимо от любых будущих превратностей судьбы - и все же я нахожу в этом слабое утешение, учитывая более личные трудности, в которых я оказался.
И. П.
13 октября 1905 года.
Она не отвечает на мои мольбы? Я слышу, как она плачет в ночи, за запертой дверью. Какие страдания она терпит, и почему она не принимает мою помощь?
И. П.
18 октября 1905 года.
Сегодня я, наконец, смог пробраться в комнаты моей жены. Это произошло только благодаря хорошей службе Нэтти, ее верной камеристке, которая очень подавлена из-за беспокойства о самочувствии Станзы.
Войдя в покои, я обнаружил, что страхи Нэтти оказались более чем обоснованны. Моя любимая выглядела ужасно бледной и истощенной. Она не хочет питаться, и не хочет покидать свою кровать. Ее мучает постоянная боль. У меня нет знакомых врачей - мои медицинские познания охватывают только тех новоорлеанских жуликов и шарлатанов, которые выдают себя за врачей – но я вижу в ней упадок сил и атрофию, почти шокирующую своей быстроходностью. Неужели всего два месяца назад мы совершили поезду в карете по дамбе, Станза улыбалась и пела, и смеялась, сияя румянцев здоровья, красоты и молодости? Меня утешает лишь то, что Антуан и Комсток, отосланы в школу и избавлены от вида плачевного состояния их матери. У Боэция есть медсестра и репетиторы, чтобы занять его время, и до сих пор мне удавалось отвлечь его от расспросов о состоянии матери. Морис, храни его Бог, слишком молод, чтобы понимать, что происходит.