Дороги богов

Но его мелкие сомнения не слышны Светлым. Богам нет дела до того, что думает и чувствует каждый человек. Они наделили людей свободой воли и могут покарать труса или преступника, но сомневающегося только наставят на правильный путь.

— Принесите им мечи, — приказал он и, уже зная, что воины его послушались, направился к пленным свеям.

Эрик Торвальдссон сидел на разостланном плаще, поддерживаемый своими спутниками. Двое других стояли у него за плечами. Он снизу вверх бесстрашно взглянул на вожака и стиснул зубы, чтобы сдержать рвущийся наружу гнев.

— Негоже, — заговорил на северном языке Тополь, — отправлять героев в обитель богов без спутников. Вы последуете в Мир мертвых за своими господами. Но вы храбро сражались, и боги дарят вам последнюю милость — каждому из вас позволят умереть с оружием в руках, как воину.

Эрик Торвальдссон, на которого он смотрел, даже не скосил глаз в его сторону.

— Неплохо придумано, — наконец прохрипел молодой викинг, облизывая сухие губы. — Клянусь бородой Одина, если бы ты попал к нам, я бы смог оказать тебе такую же милость…

Не в силах бездействовать дольше, Тополь оглянулся и махнул рукой кметям, чтобы принесли оружие для викингов. Эрик Торвальдссон внимательно следил за людьми.

— Боюсь, — промолвил он с невеселой усмешкой, — что я не смогу порадовать тебя достойным поединком…

Тополь отвернулся, поглаживая и ощупывая рукоять Меча Локи. Прикосновение к знакомым змеям успокаивало. Он не заметил, как один из викингов, поддерживающих сына хёвдинга, тот, что постарше, вдруг подался вперед, вперив взгляд в его оружие.

— Эге, хёвдинг, — услышал Тополь за спиной его голос, — сдается мне, что я уже где-то видел твой меч!.. Кто ты?

Погребальный костер и ждущая начала тризны стая исчезли. Тополь стремительно развернулся к викингам, отыскивая глазами говорившего. На него смотрел человек ненамного старше его самого.

— Что ты сказал? — переспросил вожак.

— Я сказал, — викинг выпрямился, все еще придерживая плечо Эрика Торвальдссона, который тоже внимательно прислушивался к разговору, — что видел похожий меч в доме моего хёвдинга, в Стейннхейме. Как он попал к тебе?

— Не все ли равно? — Тополь крепче сжал рукоять. Померещилось ему, или кованые змеи потеплели и словно бы задышали? — У мечей, как и у людей, часто бывают сложные судьбы… Ты не мог ошибиться?

— Может, я и ошибаюсь, потому что уже почти два десятка лет, как он исчез. Я мог забыть, как он выглядит, но только про этот меч до сих пор поют скальды во всей округе… Довольно долго, лет сто, он торчал в стене Стейннхейма, оставленный там самим Одином в наследство одному из потомков первого хозяина поместья. Его пытались вытащить из стены многие, но он, как красавица Герда, не покорялся никому. До тех пор, пока какой-то мальчишка-трэлль, по слухам, незаконный сын последнего хозяина, Эрика Олавссона по прозвищу Медведь, однажды ночью не сладил с ним…

Но трэллю нельзя владеть таким оружием. Эрик Олавссон дал ему другой меч и взял в хирд, а тот самый забрал по праву старшего его первенец Торвальд Эрикссон… Впрочем, ему пришлось с ним расстаться через несколько лет — получилось, что однажды летом он остался дома, и его второй брат, Гюнтер Эрикссон, ушел в поход с прадедовским оружием. Но видно, правду говорят скальды — есть мечи, которые сами выбирают себе хозяев. Гюнтер Эрикссон не вернулся из похода… И если я не ошибся и это тот самый меч, то ты убил Гюнтера Эрикссона!

Молодой Эрик Торвальдссон, собрав силы, наконец сел прямо и потянулся дрожащей рукой к Мечу Локи. Тополь отпрянул.

— Гюнтер и Гуннар Эрикссоны погибли не от моей руки, — выдавил он. — Я лишь забрал у их убийц то, что по праву принадлежало мне.

— Значит, ты и есть, — викинг вскочил, — ты и есть… тот мальчишка-трэлль?

— Да. — Тополь бросил быстрый взгляд на свою стаю, отчаянно желая, чтобы они все исчезли или оглохли. — А вы — у меня в гостях…

Он отступил, не давая викингу сказать еще что-то и чувствуя на своей спине пристальные взгляды людей. Те уже все поняли — боги сказали последнее слово, и свеи должны быть пощажены.

Прогорев, потух погребальный костер, насыпали над пеплом домовины курган, заколов молодого жеребца и быка с коровою для жертвенного пира. Отгремела мечами и щитами тризна, опустели бочонки с пивом и медовухой, стихли песни и клики, и жизнь стаи понемногу начала возвращаться в прежнее русло.

Гостей-пленников поселили в полупустой пока клети отроков, что в дружинной избе. Слабого после ранения Эрика Торвальдссона устроили отдельно, и ходить за ним вызвался сам Асмунд-кормщик. Он же распорядился вытащить на берег «Дракон», осмотрел его бока и днище и решил, что будущей весной, буде наберется достаточно народа, можно выйти уже на двух кораблях, а не то продать его хоть и в Ладоге. Пока же, отдав последний долг павшим, в боевой поход на «Туре» ушла вторая половина стаи, под началом Медведя. Тополь сам бы с удовольствием отправился с ними, но не мог оставить Эрика. Тревога за парня не давала ему покоя — ни отпустить, ни уговорить его остаться вожак не мог.

С прибытком вернулась ватага Медведя. Драккар, правда, не добыла, зато везли золото, серебро, оружие и два бочонка иноземного вина, взятые на погромленном варяжском корабле. Грабитель даже не дошел до словенских берегов и не успел натворить бед. Трюмы, в которых на обратном пути сидели бы захваченные пленники, оказались пусты. Медведь побросал в них тела варягов и потопил драккар в открытом море. Все его ватажники вернулись живыми, хотя почти половина имела отметины мечей и стрел побежденных.

Медведь пришел перед самым Перуновым днем, и его воины гордились на празднике своими шрамами, похваляясь больше ими, нежели воинским умением. Тополь и ведун-арбуй закололи заранее отобранного быка, и на кургане, где спали павшие в боях, до рассвета не смолкали боевые крики, звон клинков и конский топот.

Нарушив все обычаи — лесовиков и словен, — Тополь ушел с тризны, не дожидаясь рассвета. За спиной на кургане горели костры, и в их свете мелькали черные тени пеших и всадников. Псы стаи сцепились — кто на мечах, кто на кулачках, а кто в седлах, и приученные кони хватали друг друга за гривы зубами. Не имевшие детей женщины, отроки и щенята тоже были там — кто выказывал свою удаль, кто во все глаза смотрел на бойцов, кто слушал сказания о старых временах. Женщина-лесовичка могла натянуть лук, от которого словенка надорвала бы чрево, билась в кулачном бою стенка на стенку, без седла скакала на коне и разве что в походы на равных с мужами не ходила. Стаи по полгода оставались без воинской защиты, женщинам волей-неволей приходилось уметь все, и ни один вожак Лесных Всадников не мог отказать девке, если та желала стать воином. Другое дело, что всякая хоробрствовала до поры — пока не поведет ее милый друг весной рука об руку вокруг зацветающего краснотала.

Крепость уже спала. В такой день дома оставались старые, малые и хворые, да дозорные ходили по заборолам, завистливо вздыхая. Не замеченный никем, Тополь пробрался в свою ложницу и сорвал с плеча плащ, с маху швырнул на лавку узорный пояс с мечом.

Все валилось у вожака из рук. Улетев дальше всех, канула в воды Невы стрела, будто кто толкнул под локоть, пролилась из братины пенная брага, не порадовала сердца слишком легкая победа в рукопашной — его противник споткнулся на ровном месте, а более никто не пожелал схватиться с вожаком на кулачках, — и даже безобидные шутки побратимов казались нынче особенно колкими. Он знал, что завтра на него будут коситься, но не мог оставаться дальше на кургане. Мысленно испросил прощения у павших и, стащив через голову расшитую праздничную рубаху, растянулся на ложе.

Поджидавшая своего часа усталость навалилась, словно подкравшийся ворог. Тополь уже смежил веки, когда снаружи послышалось и мигом прогнало сон легкое царапанье в дверь.

Вожак упруго вскочил: