Крики солнца

Ей не принципиально, сказала она, стараясь не удивляться этой дуэли вежливостей. Разумеется, он может говорить по-русски, если хочет. И вообще - он очень хорошо говорит.

- Спасибо, - сказал Чезаре. Тон был польщённым, но не настолько, чтобы решить, что он напрашивался на похвалу. - А потом наоборот, да?

Конечно.

Они медленно брели рядом по шумной, необычайно людной Виа Толедо: начиналась воскресно-прогулочная вылазка людей. Каждый вечер, особенно в выходные, ей казалось, что дома выталкивают неаполитанцев на улицу, не удерживая их в стенах. Здешнюю толпу она могла сравнить разве что с Вавилоном московского метро или аэропорта: сибирский городок казался благостной деревушкой по сравнению с этим.

Обсуждали тонкости и сложности языков - степенная, очень приличная тема. Она посетовала, естественно, на congiuntivo и разветвлённую систему итальянского глагола вообще.

- О да, - с сочувствием кивнул Чезаре, воспроизведя рукой в воздухе что-то странное - хоть жесты у него итальянские, и то ладно. - Это правда трудно. Даже мы сами часто ошибаемся.

(Лауретта и Мартина говорили ей то же самое, но ситуацию это не облегчало).

- А что трудно вам? Падежи?

- Падежи... - (звук [ы] у него выходил мягче и тоньше, чем нужно). - Нет, падежи - это... Нормально? Можно так сказать?

Она понимала его: сама чувствовала себя так, говоря по-итальянски или по-английски. Как человек, ногой нащупывающий на льду хотя бы относительно не скользкое место.

- И что тогда? Порядок слов? Хаотическое ударение?

- Нет. Префиксы, - с призвуком искреннего ужаса признался Чезаре. Она искоса посмотрела на него: непохоже, что шутит. Лицо озабоченное, как при написании эссе о какой-нибудь "серьёзной проблеме". - Доехал, проехал, заехал, выехал... Ужасно!

- Ещё переехал, уехал, проехал... И "понаехали", - подхватила она, пытаясь не засмеяться. - Да, действительно. Другой тип языка.

- Но мне нравится, - смягчившимся голосом. - У вас самый красивый язык в мире.

Она могла бы поспорить с этим, но не стала. Знал бы он, сколько крови и сил из неё выпил этот "самый красивый" в последние годы. Столько, что итальянский стал противоядием.

Хорошо, что не знает.

- Но мне тоже нравятся ваши времена. Нравится, что столько смыслов по-разному обозначаются. В древности и у нас такое было, но теперь утратилось.

Текучесть и завершённость, и предшествование одного другому, и неуверенность, и личное мнение, и разные неуверенности в прошлом и будущем... Глаголы наращивали суффиксы и вспомогательные слова, менялись внутри по разным моделям, будто живые существа - лабиринт, подобный запутанной, восходящей под купол громаде католического собора. Рай для филолога; ад для человека, который просто пытается что-то сказать. Ей казалось, что это точнее отвечает реальности. Тому, как сложны сплетения всего, как трудно порой докопаться до причин и следствий.

Жаль, она едва ли сумеет объяснить это Чезаре.

У него были тёмные, с каким-то вишнёвым отливом глаза и абсолютно римский (в античном смысле) профиль. Даже как-то стереотипно.

- Знаю, - неожиданно сказал он - спокойно и просто. - Мы говорили о древнерусском языке.

А вот это уже не стереотипно.

- О древнерусском? - изумилась она. - Здесь, в Неаполе?

- Да, в университете.

И Чезаре очертил ситуацию с преподаванием русского в Италии. Там, где она раньше видела поверхностное, неглубокое озерцо, скрывался океан с тёмными пластами воды и светящимися рыбами на глубине. С такой страстью при ней никто не говорил ни о России, ни об изучении языков в принципе (помпезные речи политиков и университетского руководства по праздникам в счёт не шли). Чезаре знал слишком много для итальянца - и в сочетании с ошибками это звучало почему-то даже убедительнее.

По мере очерчивания ситуации и её собственных - по возможности кратких, чтоб не занудствовать - рассказов о своей теме они прошли Виа Толедо, миновали Пьяццу Муничипио, несколько раз свернули... Темнеющий город вырастал вокруг, набухая прохожими и прохладой. Из баров горьковато тянуло кофе и сладко - различными dolci. Волнение первых минут отпустило, и теперь ей было до странности спокойно: Чезаре, со своими отполированными до блеска туфлями и аккуратной бородкой, выглядел весьма цивилизованно и надёжно. Похоже, ей всё-таки не придётся бежать.

Разговор плавно перетёк от языков к неаполитанскому диалекту; потом - к вопросу о древней, крепко пустившей корни вражде итальянских Севера и Юга и к идее их разделения (не такой уж бредовой, на взгляд обоих); потом - к России и Италии вообще и, естественно, к политике. Она попыталась быстрее свернуть эту тему, но Чезаре ощутимо сопротивлялся. В нём чувствовался идеализм и донкихотская готовность бороться "за правое дело", сколько бы противников этого дела ни сидело в кожаных креслах на данный момент. Пришлось с опаской спросить, не коммунист ли он (такое предположение возникло у неё почти сразу); "Бывший", - серьёзно сказал Чезаре, и она хмыкнула с облегчением. Один знакомый-коммунист у неё был в России, так что дискуссий о правах, ответственности, эксплуатации слабых и аморальности капитализма хватало с головой.

- Многие идеализируют Советский Союз, - осторожно заметила она, когда они, по предложению Чезаре, уже перешли на итальянский. Перед этим она морально приготовилась к обороне: мозг напрягся и встал в стойку, как боец, собираясь улавливать хоть одно слово из дюжины, а остальное восстанавливать по контексту. Однако Чезаре подошёл к делу на удивление бережно (по крайней мере, для неаполитанца): говорил не спеша, без вкраплений диалекта, лавируя вокруг рифов сложной грамматики. Её немного уязвляли такие откровенные льготы, но благодарность всё-таки перевешивала - слишком уж не в обычае итальянцев заботиться о том, понимают ли их приезжие. - Мне трудно судить, потому что я не жила в то время. Не берусь оценивать.

- Да, я тоже всегда так говорю, - кивнул Чезаре. - Но считаю, что должна быть хоть какая-то позиция. Иначе какой во всём смысл?

- То есть?

- В истории, например. Ведь факты всегда оцениваются тем, кто пишет. Необъективно. Этого не избежать.

- Но крайние позиции искажают правду, - сказала она. - Хвалить или ругать однозначно - это тоже не выход. Думаю, нужно искать... середину, видеть плюсы и минусы.

Какая разумная, красивая трактовка - залюбуешься; жаль, что в жизни не воплотить.

С тоской она подумала о собственной готовности к уступкам и компромиссам: в памяти только вот так, навскидку, без долгих раздумий, всплывало с десяток мутных и унизительных выборов, за которые сейчас было стыдно. Выборов, когда она не смогла сказать "нет", встав на сторону чего-то одного, светлого и чёткого. Большинство таких случаев ниточками тянулись к Т. и семье. "Attenti!" - воскликнул Чезаре, за предплечье оттаскивая её от скутера, проносившегося по узкому переулку; она очнулась и мягко высвободилась из его руки.

- Плюсы и минусы, - чуть задохнувшись, повторила она, когда Чезаре вопросительно приподнял брови. - Смотреть на всё с разных сторон.

Чезаре издал по-кошачьи горловой звук - что-то среднее между "м" и "р" - и попросил пример.

- Татаро-монгольское иго, - сказала она, чувствуя себя игроком, который швыряет на стол козырь. Получай, раз так любишь нашу страдальческую историю. - О нём ведь чего только не пишут сейчас. Как это повлияло на нашу культуру, как в итоге сплотило князей Руси... Может быть, и единого государства не сложилось бы без него. Но в то же время из-за него же мы так сильно отстали от вас, - (выдавить улыбку). - Когда вы строили соборы, интриговали при дворе Папы, писали стихи, мы... - она перевела дыхание, - делали глиняные плошки.

Он тихо засмеялся.

- Ах, да. И охотились на медведей. И пили водку. И приносили младенцев в жертву лесным богам.

Она поперхнулась.