Страница 68 из 82
Неожиданно стеклянная река резко вильнула вправо, и Савва остановился. Лив притормозила вслед за ним, скорее по инерции, но тут же поняла, что дальше бежать не может. Совсем. Она опустилась на землю, пытаясь полной грудью вдохнуть воздух, который стал вдруг невероятно густым и тяжелым, он с трудом проходил в разбухшие лёгкие. Лив чувствовала их так, словно ничего, кроме этих раздувшихся лёгких, в ней не осталось. Никаких даже мыслей, ни ног, ни рук, ни сердца — только эти воздушные насосы, забитые до предела сумасшедшим бегом.
— Иди дальше, — прохрипела она своему спутнику и подумала, что это очень напоминает слова из какого-то несмешного анекдота.
— Всё хорошо, всё будет хорошо, — пробормотал Савва самые глупые из возможных слов, присев перед ней на корточки. Он тоже тяжело дышал, и очень старался держаться, но уже начинал заваливаться назад, на окровавленную спину, словно красная жидкость, вытекающая из глубоких порезов, ещё свежая, не запекшаяся, тянула его к земле. Лив из последних сил рванулась, чтобы поддержать.
— Кажется, всё, — прошептал он, и тяжело обвис на её руках, закрыв глаза.
Футболка на спине клочьями прилипала к ранам, кровь из её порванной ладони тут же мешалась с той, что обильно намочила его спину.
— Боже мой, — сказала Лив в отчаянии, — Боже мой!
Она оглянулась. Вокруг не было ничего. Совсем ничего, кроме все той же, крошащейся под ногами бетонной земли и блестящей дорожки, застывшей заколдованной осколочной рекой. Ещё, очевидно, где-то за ними следовала погоня, где-то далеко...
Хотя нет.
Уже не далеко.
Совсем близко.
Глава 6. Неожиданное предложение
– И ты имел наглость показаться мне на глаза? – Геннадий Леонтьевич сдвинул огромные защитные очки на затылок, и сразу стало ясно, что он не просто недовольно дребезжит старческим стеклянным голосом, а вне себя. Глаза под обильными, растрепанными бровями метали гром и молнии. Даже паяльник в руках у изобретателя угрожающе ощерился, в небольшой комнатке к запаху припоя с канифолью примешивалось что-то ещё, густо-сладковатое, а затем резко повеяло грозовыми разрядами.
Тот, кто был причиной неистового гнева Геннадия Леонтьевича, невзирая на надвигающуюся грозу, хмыкнул из тесной прихожей:
– Не на глаза, мон шерр. Смею заметить, что ты меня не видишь. И не вы ли с императором, презрев давнее обещание, недавно встречались? В очень интимной обстановке. Дело пахнет, сам знаешь чем. И у тебя, кажется, что-то горит.
На раскаленном паяльнике корчилась капля припоя. Гениальный изобретатель, не глядя, выдернул шнур из розетки.
– Не заговаривай зубы, Джокер. Это всё по твоей вине. Знаю, кто привёз сюда глупую птицу.
– Я, – согласился голос из прихожей.
– Ты решил, что это десятка щитов и собрался дать ей имя Мытаря.
– Согласен, – тот, кто пришел без приглашения и спроса, не отпирался. Он отвечал быстро и, кажется, даже веселился.
– Фарисею идею тоже подкинул ты?
– Угу, – бухнула темнота. – Ненавязчиво.
– Резоны? У тебя есть хоть один? Сколько раз вы пытались восполнить колоду? Кроме этого пугливого воробья, из которого вы растите Пажа, ни одно предприятие не увенчалось успехом.
– Ты и сам знаешь, что иначе нельзя.
– И что теперь? – Геннадий Леонтьевич из гневного вдруг стал просто усталым. «Как вы мне все надоели», – подумал он, вслушиваясь в то, что ответит ему древний враг, без которого он не может жить, ибо был враг целью существования его.
Наэлектризованные тучи слабо взвизгнули и сдулись. Тощая, сразу поникшая молния прорезала мрачный небосвод. Выпустив пар, гроза, так эпически начинавшаяся, выдохлась и сморщенным листом упала на мёрзлую землю.
– Теперь прошу тебя не мешать, – голос из прихожей стал серьёзным. – Ты мешаешь, Отшельник.
– Мне нет никакого дела до этих игр, – все ещё огрызался тот. – Но вы-то! Древние гамоты, на которых когда-то держалась гармония белого, до чего вы дошли?! Устроили из места силы контрабандный перевал, тьфу…
Он собирался плюнуть, чтобы выразить всё своё презрение, но вспомнил, что это его дом, и передумал.
– Птицу оставь в покое, – только и сказал, резко успокоившись.
– Я изначально привез её в колоду. Мальчишка просто не понял. Ну да, я притворился, что везу жертву. Ты же знаешь Фарисея. Ему нельзя сразу вот так – бухнул и всё. Исподволь, вкрадчиво и льстиво – так можно внушить ему новые мысли. Ему нужен мытарь, а всем нам – десятка щитов. Я приглядывался. И оказался прав.
– Ты ошибся, – Геннадий Леонтьевич сел на свой продавленный топчан, не выпуская паяльник из рук. Голос его обрел твёрдость человека, который окончательно решил закончить разговор. – Даже если это десятка, то не щит. Это посох. Так что птица всё равно уйдёт. А если ты не оставишь её в покое, уведёт за собой и любовника. Он-то изначально был посохом. Пустые хлопоты, Джокер. Я ясно это вижу.
– Если бы ты помог…
– Ты знаешь для чего я здесь, – перебил изобретатель, и голос его был удивительно твёрд. Исчезли все старческие дребезжащие нотки. – Пытаться восстановить колоду такая же плохая идея, как выменивать время на краски. Уходи, Джокер. Я всё сказал.
Прислушался. В прихожей было тихо. Только ветер или мыши шелестели в стопках старых книг и газет, громоздившихся в углу заваленных барахлом сеней. Джокер ушёл. Дослушал ли он до конца то, что пытался ему сказать Отшельник, так и осталось неясным. То ли ветер прошелестел в кронах, то ли послышалось изобретателю, то ли уходящий сказал горько и безнадёжно. Только протянулось печально по подмороженной опавшей листве:
– Будь ты проклят, Сейдо…
***
Лив придерживала голову Саввы, который всё пытался встать, но не мог. Жизнь уходила из него через порванную футболку, орошая красными земляничными каплями растрескавшийся бетон, застывала на поверхности небрежными кляксами. Девушка слышала приближающийся шум, а через минуту увидела стремительно надвигающийся силуэт. Фигура становилась всё яснее, больше и ближе, но Лив не могла ни сдвинуться с места сама, ни унести Савву.
Это действительно был Джонг, одинокий отныне хансанг и, очевидно, самый настоящий предатель. Он, шумно дыша, остановился около пары.
– Ладно, – тихо сказала Лив бывшему стражу. – Мне можешь мстить. Но он здесь не при чём.
Она показала глазами на Савву, который, кажется, потерял сознание.
– Быстро, – сказал Джонг. – Это твой воробей? Дай.
Лив сначала совсем не поняла, что он имел в виду под словом «дай», потом попыталась сопротивляться, но зелёный, не обращая внимания на её бессильный протест, закинул безвольное тело Саввы себе на плечи и двинулся по излучине стеклянной реки большими шагами. Она встала и побежала за ним. Впрочем, побежала – это слишком сильно сказано. Лив поплелась, еле перебирая ногами, но пытаясь выкрикивать что-то гневное в спину Джонгу. Получалось плохо, вроде:
– Ты... Ты...
– Здесь уже недалеко, – обернулся Джонг. – За мной, не отставай.
– Ты...
– Потом, – сказал он, уже не поворачивая головы. – Всё потом.
Стеклянная река резко мельчала прямо на глазах, становилась меньше, уже и невзрачней, незаметно из-под земли стали появляться трубы, расти вдаль и вширь, потянулись вверх и вскоре опять заполонили своими росчерками всё пространство.
Лив наконец увидела, что все эти трубы стремятся в одно место – туда, где словно из-под земли вырастал огромный промышленный центр. Это было так странно и неожиданно – сначала увидеть в этом сплетении труб многоэтажный дом, слепой, без окон, весь обвитый жадно приникшими к нему трубами, затем ещё один, и ещё... Потом понять, что все они связаны между собой воздушными переходами, огромными, парящими над землёй металлическими лестницами, общим чёрным дымом, который прорывался в блеклое небо то над одним зданием, то над другим. Всё это многоликое строение освещало само себя, и выглядело внушительно даже под покровом уже давно спустившейся ночи.