Страница 51 из 82
— Нет. Если ты помнишь цвет, значит, его ещё не стерли. И не сотрут. Здесь другой случай. Поставят стражами наследников. У замка Шинга есть наследники, ты не знала?
Лив уставилась на него:
— Какие... Наследники?
— У Джонга и Маджонга есть уже два детских хансанга. Один — в ильёге Радны, это красные. Второй, правда, совсем младенческий, на голубой границе. Конечно, прости за каламбур, младшие зелёные ещё очень зелёные, но они правильно воспитаны, в лучших традициях Ириды. Красные с удовольствием отправят мальчишек на зелёную границу. Хансанг Радны очень плодовит, каждая встреча заканчивается беременностью. Они и себя обеспечили преемниками на много лет вперёд, и соседние ильёги основательно подкрепили.
Лив слушала, открыв рот. Судя по всему, Савва был в курсе всех событий. Девушке стало невероятно жалко его ильёг — семью, которая не успела обзавестись наследниками и всё потеряла, и его, глупого Савву, и себя тоже. А ещё, перекрывая всё это, постоянно ныла болевая точка, отвечающая за её вину перед рыцарями Шинга.
— Савва, — с болью в голосе произнёсла она. — Я, кажется... Кажется, это из-за меня разорвалась связь между Джонгом и Маджонгом.
Она спрятала лицо в ладони, потому что ей всё это время было очень стыдно. В памяти стояли качели в глубине сада, которые Джонг сделал для неё, бескрайнее чувство полета и уже не мрачное, а больше несчастное лицо Маджонга, наблюдающего за ними со стороны.
— Оливка, — Савва приблизился к ней, положил свои ладони на её руки, но не стал убирать их от лица, а просто прижал пальцы. Лив чувствовала, как его тепло проникает через ладони к мокрым от слез векам и высушивает их, словно гладит, успокаивая.
— Ты ни в чем не виновата, правда. Стражей Шинга погубила ревность, а не ты. Маджонг позволил небольшой царапине вырасти до трещины, а потом — до расщелины, до провала. Он погиб потому, что сам вызвал эту катастрофу. Царапиной могло быть всё, что угодно. Заблудившаяся собачка, к которой Джонг питает необъяснимую привязанность и сверхъестественную жалость, например...
— А он ... Маджонг... погиб? — Лив до последнего надеялась: то, что она видела на большом экране посреди площади, было неким показательным шоу. — Он точно погиб?
Савва грустно покачал головой.
— Это без вариантов. К сожалению.
Лив кивнула, соглашаясь, хотя в душе у неё зрел бессмысленный и беспощадный протест против такого положения вещёй. Она, конечно, знала, что все земные существа умирают, хотя напрямую пока ещё не сталкивалась совсем уж близко со смертью. Умирают, истекая кровью, во всевозможных катастрофах и под ножами убийц в темных переулках, на больничных койках, иссушенные болезнями и разбиваются, как хрустальные вазы при падении с высоты. Самые удачливые просто засыпают и уходят в мир иной со счастливой улыбкой на лице. Но от того, что кто-то разрезал ножницами глупую картонную карту.... Это для Лив было что-то сродни колдовству вуду. Она пару раз видела фильмы, случайно, совсем мистические ей не нравились, и в тех, что Лив видела, в кукол вуду втыкали иголки, и человек, прототип куклы, умирал от болезни. Это было страшно, но отдаленно, на экране, захватывающе страшно, и это не имело к ней совершенно никакого отношения. Так же, как в непродуманном кино, неестественным было и то, что монахиня сделала с картонным квадратиком.
— Эй!
Они оба повернули головы в сторону дома, потому что на крыльце вырос во всю свою дурь Мин, и он кричал, не думая останавливаться:
— Хватит вам!
— И правда, — Савва за руку мягко потянул Лив к дому. — Нам пора!
Лив очень захотелось, чтобы он не отпускал её руку. Странное чувство. Неожиданное. Она вспомнила, что Геннадий Леонтьевич назвал Савву... «Дамский угодник»? «Ловелас»? «Лю...»...
— Любовник! — вспомнила девушка.
— Что?! — очевидно Лив произнёсла это вслух, потому что Савва уставился на неё со всем удивлением, на которое только был способен.
— Ничего, — успокоила его девушка, — кое-что вспомнила. Неважное. Лучше быстро объясни мне, что мы теперь будем делать?
— Выбираться отсюда, — Савва, не переставая её мягко тянуть за собой, отвечал на ходу. —И оттуда — тоже. Попробуем выйти в твой город, минуя Пихтовку.
Лив запнулась о невидимое препятствие на земле, чуть не упала, схватилась за Савву. Можно сказать, без боя и сопротивления упала в его объятия.
— Ну, ты опять, — покачал он головой, поддерживая девушку. — Оливка, почему ты все время падаешь?
***
Отношения внутри тройственного хансанга повергали в некоторую неловкость. Когда Ван и Саван были вдвоем, ничего особенно не чувствовалось, это был просто привычный уже даже для Лив монолитный союз двух сторон одного существа, с единым разумом и разными телами. Стоило появиться Савве, и его близнецы словно раздирались между собой, каждый стремился с одной стороны стать Саввой, а с другой — остаться тем, кем был до этого появления.
Больше всего страдал от этого, как показалось Лив, сам Савва. Он изо всех сил старался быть и собой, и одним своим хансангом, и вторым, и все это одновременно, и девушка думала, что его голова вот-вот взорвётся. Наверное, втроем Савваны становились очень беззащитны, потому что практически вся жизненная энергия у них уходила на установление зыбкой внутренней связи между собой, а на отражение окружающего мира сил у них просто не хватало. Савва старался поддерживать разговор с Мином и Лив, выныривая из сложных внутренних взаимоотношений. Его хансанги просто углубились во внутренний диалог, и даже глаза их выворачивались внутрь себя, закатывались, пугая девушку не чистыми, а какими-то дымчатыми белќами.
С появлением Саввы в черном плаще юххи они стали терять ориентацию в пространстве, казалось, что бывшие рыцари внезапно ослепли. То один, то другой натыкались в своем же доме на углы стола и ощупывали руками стенку, чтобы найти дверной проем. А Ван даже умудрился сесть мимо табурета и свалился на пол с неожиданным грохотом. Засмеялся над классической ситуацией только Мин, да и то как-то слабенько, как будто сам был не уверен, на самом ли деле ему смешно.
Чувствовалось, что все не в своей тарелке, и Лив явно поняла противоречие, волнами исходившее от Саввы. Ему было больно и страшно отрываться от самого себя в лице этих вдруг ставшими слепыми хансангов, и одновременно хотелось убежать отсюда, как можно дальше, чтобы не порождать одним своим присутствием такие жуткие изменения.
— Мы должны идти, — виновато сказал он Оливии, мягко поддерживая поднимающегося с пола Вана. — Они скажут куда, но пойти с нами не смогут. Ты же понимаешь?
Ван цеплялся за него неуклюже, пытался лезть верх по Савве, словно был не человек, а неповоротливая, но очень приставучая панда. Это было жутко. Мин, решивший, наконец, для себя окончательно, что упавший Ван — это не смешно, состроил печальное выражение на суровом уже лице и сказал:
— Я тоже дальше с вами не могу.
Лив испугалась и огорчилась одновременно.
— Почему? — спросила она его. — Почему не можешь?
Мин грустно покачал головой, объясняя ей, как неразумному ребенку:
— Есть предел для времени, которое можно провести вдали от хансанга. У меня оно на исходе.
— А как же медитация? Иммунитет? — удивилась девушка вполне искренне, а вовсе не желая его поддеть.
Он же воспринял удивление как насмешку, вспыхнул, хотя тут же постарался скрыть своё раздражение.
— Слушай, я сделал все, что мог. Нашел твоёго воробья, и доставил тебя к нему. Что ты будешь делать дальше, зачем и почему все это происходит, мне абсолютно неведомо. Будь здорова...
Он хитро глянул на Савву, затем на Лив и повторил:
— Будь здорова, Оливка.
«Значит, он действительно слышал всё, о чем мы говорили» — с досадой подумала Лив, наблюдая за удаляющейся спиной Мина. Он нагнулся под притолокой, чтобы не стукнуться ненароком большим, упрямым лбом, скрипнул дверью и исчез.
— Будь здоров, жёлтый, — крикнула уже в закрывшуюся дверь девушка, и грустно подумала, что опять она не успела проститься, как следует. Только сейчас до Лив стала доходить истина, как важно в жизни научиться правильно говорить «До свидания».