Страница 24 из 33
Медленно считая до двухсот, он с тревогой рассматривает открывшиеся просторы, пока не замечает то, что искал – одинокую скалу. Внутренне сжимаясь, он дергает за кольцо. Ремни больно впиваются в грудь, от резкого толчка запрокидывается голова. Купол парашюта раскрывается как в замедленной съемке.
Приземлившись, не смотря на все попытки лавировать, метров за триста до камня, Тридцатьседьмой растирает ушибленные ноги. Сняв гермошлем, он вдохнул пыльный воздух – до начала бури считаные часы, вскоре она дойдет и до Резиденции. Нужно спешить, иначе весь план сорвется.
Быстро доковыляв до скалы, он притронулся к одному из выступов и, как обжегшись, отдернул руку. Посасывая уколотый палец, он ждет тридцать секунд – анализатор сравнивает взятую кровь с имеющимися данными. Трещина бесшумно зазмеилась по высушенной поверхности, открывая полое нутро камня. Радуясь, что лет сто назад догадался сделать по всей планете такого рода тайники, он заглянул внутрь. Легкая улыбка – все необходимое на месте и отлично сохранилось.
Вколов лошадиную дозу стимуляторов, Тридцатьседьмой прислушался к телу – всякая боль ушла, чувства обострились. Время действовать! Быстро надев маскировочный халат, он проверил боезапас снайперской винтовки с усыпляющими дротиками . Последний элемент – портативный нейротранслятор, которым он обычно пользовался для «вдохновения». Не столь мощный, как в Академии или на Станции, но при помощи транквилизаторов можно добиться необходимого эффекта. Вскоре начнет темнеть, так что лучше сразу надеть линзы для ночного видения.
Затянув потуже лямки рюкзака, Тридцатьседьмой сверяется с компасом. Оглянувшись на надвигавшуюся бурю, он резво побежал в сторону Резиденции.
Игемон сотни раз видел закат в пустыне, но никогда не переставал восхищаться этим зрелищем. Вот и сейчас он стоит на широком полукруглом балконе беломраморного загородного дома, и любуется, как огромный тускло-красный диск неторопливо, словно древняя черепаха с островов Согапгала, ползет к кромке горизонта. Последние жалящие лучи бьют и без того нагретый песок. Искажаясь в танце горячего приземного воздуха, Солнце вдруг начинает ускоряться в своем падении. В последние секунды светило проваливается за горизонт, забирая с собой остатки багрового света. Наступает жаркая и душная тишина недолгих закатных сумерек.
Закрыв глаза, Лламо задерживает дыхание так долго, как только позволяет объем мощных легких. Сознание как бы застывает в своем неудержимом беге, очищаясь от налета накопившихся за день мелочей. Выдох уносит их с собой, вдох полной грудью наполняет организм чистым, свежеющим от минуты к минуте воздухом. Спокойствие наполняет сознание.
Он так и стоял, наслаждаясь редкими мгновениями покоя, когда пески начали петь. Быстро отдавая последние крохи тепла, песок начинает пересыпаться с особым, пустынным скрипом. Если ухитриться и разглядеть этот момент, то может показаться, что огромное море песка начало свой тысячелетний бег, постепенно перемещаясь в сотне различных направлений и оставаясь на месте одновременно.
Было в этой песне что-то завораживающее. Словно жалобы погибших путников и караванов переплетаются со странными сказками миражей и непонятным шепчущим языком песка, рассказывающим свою историю.
–Потрясающе, правда? – не открывая глаз, обратился Лламо к незаметно появившемуся за спиной незнакомцу.
–Не могу не согласиться, генерал – темные просторные одежды и скрывающий лицо капюшон дополняют призрачное безразличие голоса незнакомца.
–Все-таки они решились на это. – Лламо резко повернулся и желтыми от усталости глазами оценивающе осмотрел незваного гостя. – К чему этот балаган? Разве нельзя было убить меня на расстоянии из снайперской винтовки? Или вы один из тех глупцов, считающих, что жертва должна иметь шанс? – крупные мускулы рук напряглись от сдерживаемого гнева.
–О, генерал, я совсем не намерен убивать вас – незнакомец развел руки в сторону в доказательство безоружности. – Я пришел с миром. И никто не пострадает, если вы выслушаете меня.
–С какой стати мне слушать того, кто даже не открывает своего лица? – вспыхнувший было гнев переходит в холодную злость.
Тьма постепенно вступила в свои права, полностью скрыв незнакомца. Лишь легким зеленоватым огоньком блеснули глаза из-под капюшона. Почему-то не зажглись огни, резкий порыв ветра поднял колюче-острый холодный песок и швырнул его в стоящих на балконе.
–Генерал, вы верите в будущее без войны? – Лламо поймал себя на мысли, что слышит незнакомца так, словно слова сразу возникают в голове. – Мир, в котором не нужна армия. Единый мир?
–Вы либо невероятно глупы, либо хотите меня на чем-то подловить, если уж решились спросить такое – нескрываемое раздражение сквозит в голосе Лламо. – Я полагаю первое. И даже не думайте, что я послушаю вас. Достаточно. Не знаю, кто вы, но уверен, что мои специалисты быстро вас раскусят. Охрана!
Лламо решительно двинулся в сторону двери, но обнаружил, что бархатное покрывало абсолютной темноты накрыло его. Единомоментно пропал твердый мрамор балкона под ногами, свет первых робких звезд, шум ветра за спиной. Даже воздух вдруг стал каким-то пустым. Тишина и темнота. Лламо не смог увидеть собственной вытянутой руки. Он попробовал закричать, но звука не вышло. Дикий страх начал рваться из глубин сознания, но твердый и рассудительный ум смог сдержать этот первобытный и неконтролируемый ужас. Он попробовал успокоиться и осознать, что же произошло. Попытался прикоснуться к себе, но опять ничего определенного не смог почувствовать. Более того, он даже не был уверен, что ему удалось пошевелить конечностями. Сказались боевая выдержка и опыт – он сосредоточился и начал просто ждать продолжения.
Тридцатьседьмой быстро втащил парализованное тело в дом и усадил на заранее подготовленное кресло. Спешно подключив нейрофон к несопротивляющемуся Лламо, он перевел аппарат в режим «погружение». Запись, которую сейчас переживал молодой генерал, он тайно скопировал еще в Академии. Короткая пометка на кассете гласила «Земля, 1923-2023». Последние сто лет, которые стоило бы знать любому, утверждающему, что война может быть полезной для человечества.
Но не время расслабляться – параноидальность охранной службы Игемона Империи хорошо известна. Быстро просканировав частоты, он сощурился – уже пошли первые тревожные запросы. Бросив быстрый взгляд на витающего, судя по контрольному монитору, где-то в небе над горящим Рейхстагом Лламо, Тридцатьседьмой принялся за укрепление позиций. Скользя рубчатой подошвой по натертому до зеркального блеска паркету, он протолкал вдоль стены тяжелый буфет с хрупким фарфоровым содержимым и надежно запечатал им балконную дверь. Не менее роскошный и тяжелый книжный шкаф закрыл собой широкое двустворчатое окно без занавесей, погрузив комнату в непроглядную темноту. Переведя дух, Тридцатьседьмой решительно перевернул обеденный стол из железного дерева и дотолкал пару кресел до входной двери. Поставив их маленькими резными ножками кверху, он запер дверь на засов.
Критически оглядев это не ахти какое импровизированное укрепление, он тяжело опустился на пол. Быстрый взгляд на экран – Лламо сейчас видит ужасы правления Пол Пота, движение хиппи и «Пражскую весну». Еще примерно двадцать минут до конца записи. Откинув капюшон, он начал продумывать дальнейший план. Сейчас все держалось на волоске. Очень тонком, надо признаться, волоске. Он еще раз сделал ставку на разум и кинул идеально гладкий белый шарик на колесо рулетки. Осталось дождаться, пока оно остановится и увидеть результат.
Ветер за окном усилился, переходя в бурю. Песок противно заскользил по стеклу. Говорят, такие бури уносят много больше жизней, чем даже шторм в море. С легкостью перемещая огромные барханы, они засыпают мертвенно-серым песком некогда полноводные оазисы, ломают чахлые пустынные деревца и горе тому, кто не подготовлен. А такие бури всегда внезапны и быстры.
Но сейчас такая погода только на руку Тридцатьседьмому – появилось некоторое преимущество.