Соавтор

Слова, слова, слова.

Но на этом Веснин и поймал капитана.

В перерыве, в буфете, он присел за столик капитана и плеснул себе из его бутылки. Ну и дерьмо ты читаешь, сказал он капитану. Я думал, такое сочиняют вокзальные проститутки, чтобы приставать, как они думают, к интеллигентным людям.

Капитан Тимофеев побагровел и крепко ухватил полупустую бутылку за горлышко.

- Ну точно, - сказал Веснин. - По тебе видно, ты еще в том возрасте... И насмешливо процитировал:

- "А вот здесь одноклассница Ася мне читала стихи Маршака..."

Вот, добавил он. Это тебе не пики горные, тем более, что пиков долинных не существует. Это тебе не луч заката прощальный. Это стихи про одноклассницу Асю. Эти стихи написал какой-нибудь лопоухий школьник, но лично тебе и такого не написать. Для тебя эта штука уж точно должна звучать посильнее чем "Фауст" Гете.

Капитан Тимофеев рвался в бой, но его крепко держали два дюжих семинариста. Веснин наслаждался. Он не любил графоманов. Этот неординарный капитан сбивал его с толку.

- Хочешь, - сказал он багровому, рвущемуся из рук семинаристов капитану, - хочешь, я расскажу, как ты сочиняешь свои лучи прощальные?

- Вали, крыса бумажная! Давай! - выкрикнул капитан, пытаясь вырваться из крепких сжимающих его рук.

Веснина вела интуиция.

- Ты берешь листок бумаги, - сказал он капитану, - тебе, наверное, нравятся такие маленькие аккуратные листки. - На семинаре он видел, портфель капитана набит такими листками. - Тебя мучает что-то неопределенное, опыт как ревматизм ломает душу, требует - поделись мною с кем-нибудь! И ты, торопясь, жадно прикидываешь - у какого классика можно спереть пару звучных рифм, и как эти рифмы можно использовать в собственном жалком тексте. При этом ты понимаешь, что любой стихотворный текст в твоем исполнении будет только жалок.

Веснин вздохнул и выдал главное:

- Ты жадно прикидываешь, что же еще можно сделать со своим жалким стишком, и тут, наконец, отчаявшись, уже ничего не понимая, ты плюешь на свои стишки и начинаешь писать прозой, так, как и должен от природы писать. - Здесь Веснин уже вступил на тропу опасных гипотез. - Ты вспоминаешь, скажем, торию, эти ритуальные деревянные врата, похожие на иероглиф, которые японцы ставят прямо в воде, или мыс, поросший флаговыми деревьями, ты вспоминаешь, как эти мысы заходят друг за друга, будто кулисы, и постепенно превращаются просто в голубизну... Ну, ты знаешь, как это выглядит...

И спросил:

- Я что, вру?

Он понимал, если он не угадал, капитан Тимофеев пустит в ход бутылку.

Разумное взяло верх.

- Отпустите меня...

Капитан стряхнул с себя семинаристов и хлебнул из освободившейся бутылки.

- Ты не врешь... Только как это ты догадался?..

Тогда именно капитан стал открытием семинара. Именно в прозе капитану Тимофееву удалось сказать то, что он мучительно хотел сказать. С некоторой даже завистью Веснин подумал: это ведь капитан, а не я, доходивший в Тихом до острова Мальтуса, написал об одиноких островах, стоящих над океаном, как черные базальтовые стаканы, это он, а не я написал о вечерней большой воде, пахнущей ламинариями и бездной, это он, а не я описал переливы за Парамуширом, где на наших глазах затонул МРС, вынесенный прямо на камни... Черт возьми! Пусть на первой книге рассказов капитана Тимофеева стояло посвящение Веснину, он, Веснин, автор десятка известных романов, так и не смог избыть непонятной тревожной ревности.

Тоже - тайна.

Он поднялся с сухого пня. Тайна. Как ее разгадать? Особенно при таком визге.

Визжала Надя.

5

До палаток Веснин добежал минуты за три, не больше. Позже он прикинул расстояние и сильно себя зауважал - недурной результат однако. Правда, на Детском пляже его обогнал Кубыкин.

- Я им ничего не давал, - на бегу прохрипел Кубыкин. - У меня на базе сухой закон. У меня даже припасов никаких нет. Это, наверно, Анфед сплавал в деревню.

Но Анфед в деревню не плавал и парфюмом ни от кого не несло. Просто Анфед, стоя по пояс в мутной воде, тащил на берег визжащую Наденьку. Дважды они шумно шлепалась обратно в воду, но Анфед от Наденьки не отступился, выволок ее и, как русалку, бросил в траву. Метрах в пяти на крутом обрывчике задумчиво стоял аккуратный Ванечка. На его тонких губах играла язвительная улыбочка.

- Ну ты! - возмущенно заревел Кубыкин с изумлением разглядывая мокрую Наденьку. - Визжишь, а живая!

- Дура, - в свою очередь оценил Надю Анфед, отряхиваясь как мокрая собака. - Нашла место для купания.

- Да я же не просто так! - Наденьку затрясло. - Я же хотела ее поймать. Там она, там! Я бы не стала просто так прыгать!

Вместе с Весниным на деревянный помост, с которого недавно прыгала Надя, поднялся и Кубыкин. Помост, резко обрывающийся в воду, служил при паводке причалом, но сейчас вода лежала низко. С реки несло листву, всякий мусор. Прыгать в такую воду могла только дура, тут Анфед был прав. Хотя... Если всмотреться, сквозь муть, сквозь неподвижность темной воды впрямь что-то просвечивало - неясное, пускающее тусклые блики...

Движение... Всплеск... Рябь сонная, солнечная...

- Спокойно! - рявкнул Кубыкин. - Анфед!

- Ну? - недовольно спросил мокрый Анфед. Он отжимал рубашку.

- Тута она!

- Кто она? - раздраженно спросил Анфед.

- Ну, она... - пояснил Кубыкин. И рассердился: - Я почем знаю?

И_н_о_й_ - сразу решил Веснин и почти по-детски обиделся, будто что-то, обещанное только ему, вдруг показали сразу всем. Впрочем, с чего он взял, что что-то обещали только ему?.. Был огненный шар, виденный Кубыкиным, была подводная солнечная рябь, привлекшая Наденьку... Он с необыкновенной, поразительной ясностью, как впервые, увидел - утомленный духотой берег безлюден, пуст, наклонные сосны, подмытые течением, несчастливы... А Ванечка?.. Как он безучастен, как ироничен. Как бесконечно скучен ему Кубыкин, как равнодушно разглядывает он Анфеда...

- Ладно, - сказал Веснин. - Я пошел. Разбирайтесь сами.

- Да в чем разбираться? - спросил Ванечка.

А Наденька совсем расстроилась:

- Ты сам нырни! Сам нырни!

Удовлетворенно усмехнувшись, будто он и ждал чего-то такого, аккуратный Ванечка повернулся и, насвистывая, направился к кухне.