Соавтор

И все не о том, все я не о том. Всегда так. Есть время подумать желания не находится. Есть желание - времени нет. Сейчас бы не томиться. Сейчас бы сварить кофе и за карандаш. Но нет сил...

- Интересно, - вслух удивилась Надя, подняв на Веснина смеющиеся темные глаза. - Вот если бы наши тайные желания сбывались, хорошо бы это было?

- Еще бы! - незамедлительно отозвался Анфед и для убедительности прищелкнул пальцами: - Р-р-раз! И готово.

Он не пояснил, что значит "р-р-раз", но все почему-то посмотрели на Надю и она плотней запахнула на груди халатик, а Кубыкин от напряжения даже рот раскрыл.

- Ну хорошо, - повторила Надя. - Вот исполняйся наши тайные желания... Вот ты, Анфед... Чего бы ты пожелал?

- Леща! - ни секунды не потратил на размышления Анфед и, уловив двусмысленность своего тайного желания, поправился: - Крупного леща. Вот от сих до сих. Чтобы я этого леща чистил от хвоста до обеда. - Анфед помолчал и вздохнул печально: - Только таких лещей не бывает.

Ослепительная вспышка полыхнула в сухом вечернем небе, ярко высветила палатки, кружки с чаем, костерок. Надины вопросы почему-то заинтересовали Кубыкина, он смотрел на нее жадно, масса сомнений мерцала в его выпуклых черных глазах, как козырьками прикрытых крыльями могучих бровей.

- Кубыкин, а, Кубыкин? - пожалела его Надя. - Если бы наши желания исполнялись, ты вот чего бы хотел?

- Ну как... - пожевал губами Кубыкин. - Авторитета... И территории чистой... Ну и палатки убрать до дождей... Они же как паруса, снимай их под ветром... Ну и все такое прочее...

Кубыкин неопределенно повел перед собой короткой толстой рукой, а про себя, наверное, подумал: ...и чтобы вы, дураки, веру знали в Кубыкина! Кубыкин не подведет, Кубыкин правду любит... Этот шар огненный... Видел я его... В метр диаметром... Тоже мне - таких не бывает!..

- Ванечка, - не унималась Надя. - А ты почему молчишь? Ты вот чего бы хотел?

Ванечка недовольно повел до черна загорелым плечом:

- Увольте... Ваши фантазии...

И Веснин с новой силой почувствовал какую-то непреодолимую, трудно объяснимую неприязнь к Ванечке, к его аккуратным тоненьким усикам, к уклончивому, часто равнодушному взгляду. Почему-то припомнилась зимовка на острове Котельном, было в его жизни такое. Там на станции оказался такой же вот чистенький аккуратист из Вологды - радист. Беленький, даже белесый. Недосушенный гриб. В Вологде оставил жену, получал от нее радиограммы и ни на грош ей не верил. Постоянно, к месту и не к месту, за обедом и просто на дежурстве, всем нервы тянул: как там они, эти наши жены? Одни ведь... У всех настроение падало, стоило радисту открыть рот. Пришлось отправить его назад, на Большую землю.

Анфед вдруг хихикнул.

- Ты чего? - удивился Кубыкин.

- А у меня есть еще одно желание.

Все посмотрели на Анфеда. Он застеснялся, но победил себя:

- Ногу... Сломать...

- Но-о-огу? - протянула Надя. - Анфедушко! Ну зачем?

- Ну как зачем? - совсем застеснялся Анфед - Это ж три месяца свободного времени. А хорошо сломать, так и все пять. Больничные идут, на картошку не отправят... У нас один чудак так поломался, что, пока его лечили, докторскую успел написать...

Надя повернула смеющееся лицо к Веснину:

- А вы, товарищ писатель? Вы что хотите сломать?

- Судьбу, - хмыкнул Веснин.

- Есть причины?

- У кого их нет?

- Это вы за себя говорите, - ядовито ухмыльнулся Ванечка.

А Надя улыбнулась.

Хорошо улыбнулась, без насмешки, будто поняла что-то. Веснину сразу стало легче. Он всегда был такой: никакая ругань его не трогала, а вот доброе слово...

И подумал: может, прав Серов? Может, мне не с блокнотом прятаться в глухомани, а плюнуть на все и смотаться на Север?.. Говорят, в Кызыл-Кумах тоже не скучно... Куда-нибудь за Учкудук... Забыть про черные дыры, квазары, метагалактики, забыть о пришельцах с Трента, выбросить из головы дурацкие теории... Покрутить роман... Он покосился на Наденьку... На пришельцах, что ли, стоит наш мир?

Почему-то вдруг вспомнил Харина.

Савел Харин, художник-любитель, точнее любитель всех на свете художеств, бородатый как старообрядец и как старообрядец замкнутый, еще до войны попал на Север. Там ему дали лавку - торгуй, стране пушнина нужна. Савел, подумав, придумал сделать лавку коммунистической - приходи, бери, что кому требуется, рассчитаешься, когда сможешь... И приходили, и брали, и были довольны, и рассчитывались, когда могли. Только придирчивым ревизорам начинание Савела страшно не пришлось по душе - перевели его в начальники Красного чума. Вот тогда Савел и открыл для себя существование живописи, или того, что он сам считал живописью. На Красный чум приходило по разнарядке сразу несколько иллюстрированных журналов. В тех журналах увидел Савел и Трех богатырей, и несчастную Аленушку, и печальное Не ждали, и даже Девочку на шаре, а не только с персиком. И все, абсолютно все приводило Савела в восхищение, он приглядывался к каждой линии. Рисунок какого-нибудь Притыркина из села Ковчуги рождал в нем не меньшую бурю, чем Брахмапутра кисти Николая Рериха. Когда возмущенные посетители Красного чума начинали допытываться - однако, где картинки? кто это повырезал из журналов все цветные картинки? - Савел бесхитростно раскрывал толстые самодельные альбомы: вот дескать наши картинки! Раскрывай альбом и любуйся! Он всерьез считал, что поступает правильно и скоро слава о нем разнеслась по всему Северу. Правда, к этому времени Красный чум у него отобрали, а сам он перебрался в Норильск.

Слух о невероятной коллекции Савела, обрастая еще более невероятными деталями, облетел всю тундру. Известный художник, приехавший на Север, пришел к Савелу знакомиться. Прямо с порога он впал в ужас. Стены неприхотливой коммунальной квартирки были сплошь обклеены репродукциями, среди которых Шагал соседствовал с Герасимовым, а никому неизвестный мазила Тырин с Пикассо.

"Вкус, вкус где?" - впал в ужас художник.

"Какой, однако, вкус? - удивился Савел. - Смотри, как красиво. Мне на смотре художественной самодеятельности специальную премию дали - за инициативу. Я на всю премию спирт купил. Вот спирт. Садись. Будем пить. Будем разговаривать об искусстве."