Белое и красное

Капитан Новак и командиры чешских эшелонов на Иннокентьевской, видимо, решили повторить маневр, который удался в Пензе. Там чехи, пустив в ход пулеметы, захватили вокзал, уложив не одну сотню красногвардейцев, смело бросившихся отбивать здание вокзала. В Иркутске это у них не вышло, они попали под перекрестный огонь венгерских отрядов и бойцов интернациональных бригад, чьи эшелоны стояли там на запасных путях. А по мосту через Ангару подтягивались курсанты с ускоренных курсов командиров Красной Армии, ехали броневики, двигалась артиллерия. Капитан Новак оказался в западне. Центросибирь, не желая дальнейшего кровопролития, выслала парламентеров с ультиматумом: чехам после сдачи оружия было гарантировано дальнейшее продвижение на восток. Они приняли условия. Их потери убитыми и ранеными составляли пятьдесят человек.

Люботинский отряд прибыл в Иркутск после окончания боев. Отряду поручили охранять сданное чехами оружие, а его оказалось несколько вагонов, и навести порядок на станции Иннокентьевской, где объявилось и даже захватило власть — пользуясь пребыванием чехов — Временное правительство Сибири. Скоробогатов и Даниш освободили арестованных этим правительством членов местного Совета, разместили свой отряд в казармах бывшей школы прапорщиков и на следующий день выехали в Иркутск доложить о прибытии отряда генералу Таубе.

— Я все обдумал, прошу вас зачислить меня в польскую роту.

— В польскую революционную роту, товарищ Чарнацкий.

Рыдзак мог и не подчеркивать «революционная», но он был человек суровый и не любил недоговоренности. Благодаря его энергии и настойчивости распался Польский воинский союз и на основе его была сформирована поддерживающая большевиков польская воинская часть. Лесевский был главным агитатором в тот период, когда внутри воинского союза шли споры и дискуссии. Рыдзак же формировал роту, беседуя с каждым солдатом, каждого убеждал одному ему известным способом.

— Поздравляю тебя… Ты сделал правильный выбор, — обрадованно сказал Лесевский, желая как-то смягчить слова командира. И даже попытался улыбнуться. «До чего плохо выглядит, — не мог не отметить про себя Чарнацкий. — Если нас захватит якутская зима, он не выдержит».

— Чувствую я, после стычки с чехами генерал Таубе откажется дать мне дополнительное количество бойцов и оружие. Скажет, мол, каждый человек, каждая винтовка нужны ему здесь.

Рыдзак только что вернулся из поездки, где добывал автомобили, на которых роте придется добираться до Качуги.

— Я вам, наверное, мешаю?

— Послушайте, товарищ Чарнацкий… У меня идея. Вы пойдете с нами к генералу Таубе, поскольку хорошо знаете Лену, Якутск и местные условия, попытайтесь его убедить, что для такой экспедиции необходим сильный отряд. Через полчаса отправляемся к Таубе. А пока вы свободны.

«Вы свободны». Итак, военная дисциплина. Ян решил заглянуть к Ядвиге.

Она стучала на машинке. На той самой, что и в Комитете общественных организаций, а потом в Польском воинском союзе.

— С пишущей машинкой вы, пани Ядвига, перешли на другую сторону баррикады, — не без иронии заметил Ян. Возле окна стоял ее неотлучный поклонник Энгель.

— А, это вы… — обрадовалась Ядвига. — Минуточку, я только допечатаю заявку на боеприпасы. Печатаю уже третий вариант, товарищ Рыдзак то и дело увеличивает количество. По-моему… мы… будем воевать там со всей белой армией.

Ядвига давно удивляла Чарнацкого. Самая целеустремленная женщина, какую он когда бы то ни было встречал в жизни. Он не верил, что она когда-нибудь сумеет добраться до Антония. А вот, поди ж ты…

— Я кончила… С тем количеством патронов, которое требует Рыдзак, можно смело двинуться на самого Деникина.

— Не преувеличивайте. С восемьюдесятью бойцами, которых вместе со мной насчитывает польская рота… польская революционная рота, можно самое большее…

— Вместе с вами? Вы тоже? Как я рада, как рада! Но вас нет в списках личного состава, который я совсем недавно перепечатывала. А Ольга расстроится, бедняжка.

Чарнацкий мысленно возмутился, оттого что Ядвига вспомнила про Ольгу, и почему-то сразу подумал: а не рассказать ли Лесевскому, что ожидает Ядвигу в Якутске, почему она туда стремится. Но ведь для Лесевского такие понятия не существуют, он никогда не поймет, что человеком движут и иные мотивы, не только идейный выбор, и Ядвига…

— Знаете, с нами едва не поехала Таня. Я посоветовала ей обратиться к Рыдзаку, санитарки всегда нужны. Но когда товарищ Рыдзак узнал, что Таня собирается ехать без согласия родителей… видно, вспомнил свою дочку. Правда, пока она у него еще маленькая. И солидарность с родительским кланом взяла верх над революционной солидарностью.

Сказанное настолько поразило Чарнацкого, что, слушая Ядвигу, он даже не позволил себе сделать ехидное замечание в ее адрес по поводу того, как она ловко оперирует новыми понятиями. Главное, он уяснил: Таня с ними не поедет. И почему-то был рад этому.

— Ну, мне пора, товарищ Рыдзак ждет.

Надел свою старую кепку с лаковым козырьком и отдал честь. Через день-два он заменит ее на красногвардейскую фуражку со звездочкой.

Польская революционная рота помещалась на Главной улице возле театра. Неужели когда-нибудь в этом здании опять будут давать спектакли, будет собираться народ? Чарнацкий задумался, шагая рядом с невысоким коренастым Рыдзаком. За последний год Иркутск сильно изменился: притих, обезлюдел.

— Скажешь Таубе то, что говорил мне. Отметишь, что якуты хорошие охотники, метко стреляют, но, поскольку уровень сознания у них пока недостаточно высок, местная контрреволюция может их использовать в собственных целях.

Оба, Лесевский и Рыдзак, по очереди инструктировали его, что́ он должен отвечать, если Таубе будет его спрашивать. Рыдзак, и это особенно волновало Чарнацкого, очень серьезно относился к предстоящей экспедиции в Якутию польской роты. Опасался, как бы они не застряли где-нибудь на Лене, прикидывал, хватит ли бойцов, оружия, боеприпасов, провианта.

Штаб генерала Таубе охраняли венгры. Рыдзак и Лесевский разговорились со знакомым начальником охраны. Неожиданно раздался цокот копыт, к штабу на рысях подъехали два красногвардейца в черных кожаных куртках. Заметно было, что они нездешние — уж больно загорелые. Возле штаба — непрерывное движение: одни входили, другие выходили, но редко кто подъезжал с таким шиком. Чарнацкий обратил внимание на мужчину в пенсне, чем-то напоминавшего Юрьева. К красногвардейцам, привязывающим лошадей, внимательно присматривался Рыдзак.

— Послушай, товарищ, — обратился он к одному из них, — если не ошибаюсь, то ты… ты… кажется, Скоробогатов…

— Что-то я тебя не припоминаю… Хотя погоди… Моряк?..

— Моряк, браток. Севастополь. Вместе в ноябре девятьсот пятого года в восстании…

Скоробогатов шагнул к Рыдзаку, они обнялись, оба коренастые, плотные.

— Погоди… столько лет прошло… погоди. Ты, случаем, браток, не тот поляк, из Варшавы?

— Значит, и ты меня, Скоробогатов, не забыл? Да, Рыдзак моя фамилия.

Они еще крепче сжали в объятиях друг друга, расцеловались. Принялись вспоминать друзей, офицеров, названия улиц, кораблей: Антоненко, лейтенант Шмидт, «Очаков», «Святой Пантелеймон»…

— Вот как бывает, Рыдзак, — сказал Скоробогатов. — А теперь у меня заместитель — поляк. Познакомьтесь, товарищ Даниш. Хоть вид у него чересчур интеллигентный, он свой. Вот уж никак не ожидал друга-моряка с Черноморского флота здесь встретить, скорее, мог надеяться на то, что атаману Семенову собственноручно башку прострелю… Такая встреча! Трудно представить. Добивать атамана наш отряд, кажется, уже опоздал, да и чехи сдались, не успели мы их протаранить нашим бронепоездом. Похоже, придется нам в Иркутске якорь бросать.

— Отряд? А каким отрядом ты командуешь? Морским? Поляки у тебя еще есть или только один?

Хоть встреча с приятелем и взволновала Рыдзака, однако не настолько, чтобы забыть, с какой целью он шел к Таубе.